В Хакодате пленников ввели «с большим парадом между многочисленного стечения народа, которым обе стороны дороги были усеяны...»
Вскоре русские подошли к дому, для них предназначенному. Это был большой тёмный сарай, внутри стояли клетки из толстых брусьев. В них предстояло жить. Весь ужас был в том, что не объявлен был срок заключения. Камера-клетка в длину и ширину была всего шесть шагов, с двумя окнами, одно выходило к стене, из другого видны были горы, поля и берег другого острова, за проливом.
Затем состоялись допросы у главного начальника города, он спрашивал то же, что и другие. Вопросов было много, они свидетельствовали о безмерной любознательности японцев. Они хотели знать всё и о личной жизни пленников, и о порядках в Российской империи, и о размерах морского флота, и об особенностях православия. Обязательны были вопросы о Резанове, Хвостове и о том, что произошло на Курильских островах в 1806 году. Несмотря на многократные и обстоятельные объяснения: решение об обстреле японских строений Хвостов принял единолично, а не по приказу русского императора, недоверие японцев сохранялось. Они подозревали, что «Диана» послана русским царём для нападения на японские владения или, по крайней мере, для разведки.
Между допросами были большие перерывы — по две-три недели, потом всё повторялось. Казалось, время остановилось. Наконец, спустя много месяцев пленникам сообщили, что решение об их освобождении может принять только сам император и надо ждать, когда это произойдёт.
Попытка побега
Понемногу улучшилось положение в тюрьме, а 1 апреля пленников перевели в жилой дом, но и там они находились за решёткой и под охраной. Наконец пришло письмо из столицы Японии: предложение губернатора Матсмая освободить русских было отвергнуто, предписывалось держать их в плену. Морякам предлагали остаться в Японии. Мичман Мур, немец по отцу, согласился на это предложение, что затрудняло осуществление давно задуманного Головниным и Хлебниковым плана освобождения.
Но всё же побег состоялся. Матросы, тайно достав два ножа на кухне, вырыли подкоп под стеной, через него в ночь на 24 апреля шестеро узников выбрались наружу. Узкой тропинкой прошли на дорогу, пересекли кладбище и вышли в предгорья горного хребта, отделявшего от моря. До рассвета поднялись на горный гребень, где ещё лежал местами снег, на котором оставались следы. Стараясь обходить снежные пятна, вышли на дорогу, ведущую к лесу, но тут увидели погоню и свернули с дороги в заросшую кустарником лощину.
Настал день. До ночи беглецы оставались в тесной пещере, рядом с водопадом, где почти нельзя было вытянуться, лечь и даже поворачиваться надо было с осторожностью. Просидели так весь день, который был ясным и солнечным. Когда зажглись звёзды на небе, вновь стали подниматься по горному склону. Шли прямо на север, на Полярную звезду. У Головнина мучительно болела ушибленная нога. Он даже просил своих спутников оставить его, чтобы те смогли выйти к морю, найти судно и вернуться на родину. Никто не согласился, решили устраивать привалы почаще. Головнин с трудом шёл, держась за пояс матроса Макарова, тот буквально тащил офицера. Дойдя до лесной чащи, беглецы остановились на отдых, но уже через два часа поднялись и двинулись дальше. Днём они спали, а ночью шли, переходя из одной лощины в другую, то поднимаясь в гору, то спускаясь с горных склонов.
На третий день пути решились на вершине, покрытой тростником, разжечь костёр. Сварили собранные черемшу и конский щавель. Из снега воду натаяли. На следующий день вышли к реке, стремительно спускавшейся в каменистых берегах к морю. Но идти вдоль неё было очень трудно, то и дело приходилось переходить с одного берега на другой, а глубина кое-где была по пояс.
В пустой, брошенной хижине без крыши на берегу высушили одежду, опять сварили черемши со щавелём, отдохнули. Наутро увидели, наконец, вдали море. Всего один хребет преграждал к нему путь. Пересекая его, на дне небольшого ручья, среди сгнивших кореньев и листьев раскопали мелких раков. «Вид их был весьма отвратителен, но мы ели сих насекомых как какое-нибудь лакомство».
К ночи вышли на берег моря и направились к северу. Миновали незамеченными несколько селений, теперь главной задачей стало найти лодку, на которой можно было отплыть в море.
Целый день беглецы потратили на подготовку к этому событию: из рубашек сшили два паруса, из верёвок, взятых с собой, соорудили снасти. Подумывали о том, чтобы силой завладеть каким-нибудь небольшим судном, но подходящего не было видно. И снова двинулись в путь, обходя селения. Головнин впоследствии писал:
«Отчаянное наше положение заставляло забывать все опасности или, лучше сказать, пренебрегать ими. Мы лазали по пропастям, нимало не помышляя ни о смерти, ни о какой опасности... Я только желал, чтобы в случае, если упаду, удар был решителен, дабы не мучиться нисколько от боли».
«1 мая весь день просидели в лесу, на косогоре, и видели много людей, переходивших реку вброд. Возможно, это была погоня, но удалось от неё уйти к морю. Лишь бы нашлась подходящая лодка... Но в то самое время, когда мы занимались изобретением способов к нашему спасению, судьба готовила нам другую участь. Мы увидели, что люди стали ходить кругом нас по тропинкам... Стали спускаться в лощину... Но не успели мы сойти на самый низ оной, как вдруг лощину с обеих сторон обстали люди, прибежавшие и приехавшие верхами. Они подняли страшный крик...»
Это были солдаты с ружьями и луками со стрелами, — несмотря на владение огнестрельным оружием, луки были ещё в ходу у японцев.
Сначала захватили четверых, потом сами сдались спрятавшиеся было в кустах Головнин и матрос Макаров. Побег не удался...
Когда в России шла война...
Всего неделю пленники были свободны, а теперь их снова вели со связанными руками в селение. «Впрочем, не делали никаких обид или ругательств, но, напротив того, приметив, что я хромал и не мог без большой боли ступить ногой, двое из них взяли меня под руки и помогали подниматься на горы», — отмечал Головнин.
Выяснилось, что погоня обнаружила беглецов давно и следила за ними, но не нападала, опасаясь возможных жертв. «Когда мы проходили селения, то весь народ сбирался смотреть на нас, но, к чести японцев, и теперь должен сказать, что никто не делал нам никаких обид, а смотрели на нас все с видом сожаления; из женщин же некоторые, подавая нам пить и есть, смотря на нас, плакали...» Головнин в этом месте добавил: «Вот чувствования народа, который некоторые просвещённые европейцы называют варварским!»
Начались допросы. Японские начальники выяснили, что пленники не знали местных законов и не собирались причинить вреда японцам, а хотели только одного — вернуться в своё отечество. Их простили, оставив в тюрьме впредь до решения их судьбы. Японцам понравилось, что Головнин всю вину взял на себя. После побега отношение к пленникам стало заметно лучшим.
В начале сентября 1812 года в далёкой России сражение на Бородинском поле спасло Россию от иноземного нашествия. Наполеон вошёл в оставленную Москву и вскоре был вынужден уйти из неё. В эти дни узникам в Японии, ничего не знавшим о событиях на родине, показали письмо командира «Дианы» Рикорда к начальнику острова Кунашир. Он писал, что по высочайшей воле государя императора привёз японских моряков, спасшихся после кораблекрушения у берегов Камчатки, и просит разрешения взять воды на берегу. Просил сообщить также о том, когда будут отпущены вероломно захваченные моряки с «Дианы». Пока это извещение не будет получено, «Диана» останется в гавани. Шлюп вошёл в залив Измены острова Кунашир вместе с транспортом «Зотик».
В личном письме Головнину Рикорд писал, что «в надежде и страхе ожидает ответа», не зная, жив ли он и его спутники.
Японцы взяли оба письма, чтобы перевести их. Но для того чтобы сообщить Рикорду, что его товарищи живы, сказали они, требуется разрешение самого императора.
