У стен монастыря располагалось небольшое поселение с казачьим отрядом. Оно было основано ещё в 1630 году десятником Ермолиным и сперва носило название Никольского погоста, переименованного через полтора десятка лет в Киренгский острог. Это название произошло от имени ленского притока Киренги, которая, впадая в Лену двумя рукавами, образовывала остров.

Ерофей Павлович выразил желание высадиться у стен монастыря.

   — Свези моих спутников до Хабаровки, — попросил он Бурцева. — И давай, Давыдушка, распрощаемся. Свидимся ли когда-нибудь ещё...

   — Свидимся, свидимся непременно... — настойчиво повторял Бурцев. — Тебе надобно отдохнуть с дороги, отоспаться вдоволь.

Двое поселенцев из Хабаровки решили не оставлять Ерофея Павловича одного и тоже высадились у монастыря со всеми нехитрыми вещами. Хабаров тепло распрощался с Бурцевым, уже не веря, что когда-либо свидится с ним.

В монастыре заметили приближение дощаника. Из ворот вышло несколько монахов. Среди них оказались знакомые Ерофею Павловичу старцы Савватий и Иона, навещавшие его в Хабаровке.

Савватий, державшийся за старшего, осенил Ерофея Павловича крестным знамением и протянул руку для поцелуя, потом благословил и спутников Хабарова.

   — С приездом, Ерофеюшка. Милости просим в нашу скромную обитель, — высокопарно проговорил монах.

Ерофея Павловича и оставшихся с ним спутников пригласили к столу, угостили постными щами и кашей. Потом настоятель монастыря выразил желание побеседовать с Хабаровым, спросил о поездке в Москву, а потом перешёл к главному.

   — Не изменил ли своего намерения принять монашеский сан?

   — О таком намерении я не говорил, — ответил Хабаров.

   — Не говорил. Но ведь думал об этом. Служитель Божий умеет читать мысли.

   — Ты прав, отче. Я думал о монастырском житье. И сие желание укрепилось.

   — Доброе желание. А как решил распорядиться имуществом?

   — Чувствую, что остался мне земной жизни малый срок. Всё моё имущество — пашни, покосы, строения — после моей кончины перейдёт в собственность монастыря.

   — А почему после твоей кончины? Ворота обители остаются открыты для тебя. Принимай сан и передавай имущество в монастырскую собственность.

   — И рад бы, владыко, поступить так, как ты советуешь, да вот...

   — Что тебе мешает так поступить?

   — Я ведь говорил, что остаюсь пока великим должником якутского воеводы.

   — Ну и что? Станешь иноком, все твои долги наследует монастырь. Не станет же якутский воевода вести с ним тяжбу.

   — С монастырём, может быть, и не станет тягаться, а вот дети мои могут пострадать.

   — Ты же, насколько нам ведомо, исключил детей из числа наследников.

   — Не уверен, что воевода на это посмотрит. Сынов моих могут взять под стражу да жестоко пытать. Я ж не враг своим кровным деткам.

   — Как же ты намерен поступить?

   — Пишу завещание о передаче моего имения, земельных угодий и строений в собственность монастыря после моей кончины. А пока жив, попытаюсь рассчитаться с воеводством.

На том и закончилась беседа с настоятелем, который вполне удовлетворился решением Хабарова. Одряхлевший, расслабленный, болезненного вида, тот никак не выглядел долгожителем. «Может, протянет год-два», — подумал настоятель и напоследок сказал:

   — Тебе потребно, раб божий Ерофей, заиметь из числа моих старцев духовника, перед которым ты всегда мог бы открыть свою душу.

   — Кого посоветуешь, отче, взять в духовники?

   — Выбери Савватия, человека достойного, богобоязненного.

   — Пусть будет Савватий, — согласился Хабаров с рекомендацией настоятеля.

Он посетил могилу жены на монастырском кладбище, отстоял две службы в храме. Во время последней службы почувствовал себя плохо, опять закружилась голова, будто ослабли колени. Заметив его состояние, спутники подхватили Хабарова под руки и помогли добраться до скамьи у стены.

Монастырь предоставил Ерофею Павловичу лодку с двумя послушниками-гребцами, чтоб он мог добраться до Хабаровки. Там его встретил управляющий, готовый доложить о состоянии хозяйства, но Хабаров отмахнулся от него:

   — Потом, потом, голубчик. Всё расскажешь. А сейчас помоги мне добраться до постели. Хвор я. Дорого обошлась мне эта поездка.

Ерофей Павлович беспробудно спал несколько суток. Просыпался только для того, чтобы выпить кружку горячего молока. Когда наконец он поднялся после долгого сна, то приказал истопить баню, а потом вызвал управляющего.

   — Поведай, как там у нас расчёты с воеводой, — спросил его Хабаров.

   — За этот год должок сполна выплачен.

   — Какой ещё долг висит над нами?

   — Не зело великий. Если вот так будем ежегодно его выплачивать, понадобится лет пять.

   — Пять — это слишком. Не сумею расхлебаться до конца дней своих. А конец мой может наступить скоро.

   — Полно, полно, батюшка. Не говори так.

   — Не перебивай. Я правду говорю. Скажи-ка лучше, какие запасы зерна имеются в наших амбарах?

   — Есть запасы. Это примерно половина той годовой нормы, какую мы выплачиваем в счёт долга.

   — Оставь мне на пропитание малую толику, а остальное свезёшь в Якутск в счёт погашения долга. И повидай там сынка моего старшего. Он сейчас в Якутске?

   — Не слыхал, чтоб он отправлялся куда-нибудь на дальнее зимовье.

   — Свезёшь ему пятьсот рубликов, которые я сумел припрятать, и кое-что из вещей. Да передай ему, что жениться пора. Давно пора.

   — Передам непременно.

   — А кого-нибудь пошли за моим младшеньким, Максимкой.

   — У него, кажись, молодуха на сносях.

   — Похвально, коли так.

Максимка незамедлительно наведался к отцу. Ерофей Павлович обнял сына, потом одарил, отдал ему новый полушубок, кое-что из посуды и триста рублей.

   — Мне уже всё это не понадобится, — произнёс он с горечью, — а ты подымай хозяйство.

Пока управляющий плавал до Якутска с грузом зерна, Хабаров выискивал возможности, где бы можно было скупить зерно для дальнейшей выплаты долга.

В укромном месте у Ерофея Павловича было припрятано немного денег, которые он потратил на закупку зерна. Управляющий вернулся из Якутска с приветом Хабарову от тамошнего воеводы, который выражал своё удовлетворение и высказывал ему похвалы.

Ерофей Павлович тем временем неторопливо занимался составлением завещания, по которому вся нажитая им недвижимая собственность после его кончины переходила во владение Усть-Киренгского монастыря. Текст завещания был передан через Савватия, часто навещавшего Хабарова, настоятелю монастыря. Копию завещания Ерофей Павлович переслал в Илимск воеводе Аничкову. Воевода подтвердил получение завещания и сообщил в монастырь, что с его стороны данное завещание не встретило возражения.

В конце зимы Хабаров распродал стада коров, оставив себе лишь одну хорошую дойную корову. Так же он поступил с овцами, свиньями. Вырученные от продажи деньги отправил в Якутск в счёт погашения числившегося за ним долга.

К концу 1670 года весь долг Якутскому воеводству был погашен. Теперь можно было вздохнуть облегчённо. Однако сразу после того как управляющий сообщил Хабарову, что передал последнюю часть долга воеводе в Якутск, у Ерофея Павловича случился приступ. Закололо сердце, дыхание стало прерывистым, отнялись ноги.

Незамедлительно послали за Максимом, который спешно приехал по санному пути.

   — Узнаешь меня, сыночек? — с трудом спросил Ерофей Павлович. — Люди говорят, исхудал я, неузнаваемо изменился. Сделай доброе дело, свези меня в монастырь. Только закутай потеплее.

Максим выполнил просьбу отца. Монахи встретили его у ворот монастыря, перенесли во внутренние покои, где собрались все монахи и послушники. Над умирающим Ерофеем Павловичем, пребывавшем в забытьи, был совершён обряд пострижения.

В течение нескольких дней умирающий не приходил в сознание, не узнавал никого, даже сына, не принимал пищу. Скончался он в начале февраля 1671 года.