Тем временем возчики, доставившие Хабарова и его спутников из Вологды в Великий Устюг, стали настойчиво требовать, чтобы он отпустил их обратно. Ерофей Павлович успокоил их с помощью небольшой денежной подачки.
— Довезёте нас до Соли Вычегодской и можете отправляться на все четыре стороны, — сказал он возчикам.
Когда приближались к Соли Вычегодской, март уже был в разгаре. Снега начинали таять. Кое-где на поверхности ледяного покрова реки образовывались полыньи, которые по ночам затягивались тонким ледком.
Хабаров с племянниками остановился у сестёр покойной жены. Обе они были вдовые. Одна овдовела недавно, оставшись с кучей уже взрослых детей. Два её сына трудились на солеварнях у Строгановых, а дочери повыходили замуж. Вторая Василисина сестра рано овдовела и осталась бездетной. Вторично замуж она так и не вышла.
Ерофей Павлович сказал обеим золовкам:
— Поживу с племянниками у вас, покуда Вычегда не очистится ото льда, а спутники мои останутся у своих. Не считайте нас за дармоедов. Потрудимся на вас.
— Не печалься, батюшка. Ты — наш гость.
— Гость-то гость. А хочу, чтоб наше гостевание в вашем доме добрую память оставило. Вижу, у вас поленница неколотых дров. Переколем все. Небось и припасов у вас маловато. Я ведь хваткий рыболов. Проделаем прорубь и наловим вам всякой рыбёшки. Ещё вижу у вас плетень повалился. Починим непременно.
Уговорить кого-либо из родственников отправиться с ними в Сибирь Хабаров не сумел. Зато у двух его спутников нашлись родные, проживающие в Соли Вычегодской, которые выразили готовность ехать в Сибирь.
Полностью очистилась ото льда Вычегда только в середине апреля. Тогда же отправился в Тобольск купеческий караван на дощаниках. Купец согласился взять Хабарова и его спутников при условии, что те будут подменять гребцов и потрудятся на волоках.
Этот путь Ерофей Павлович проходил не впервой. Мелководье речных верховий и бревенчатые настилы волоков, ведущие из одной речки к другой, были ему знакомы. За лето он добрался со своими спутниками до Тобольска.
Первый, кого встретил Хабаров в Тобольске, был сын боярский Давыд Бурцев.
— Прознал, что ты прибыл в столицу сибирскую, вот и решил проведать тебя, Ерофей Павлович, — приветствовал Бурцев Хабарова.
— Тронут зело. Небось интересует, с чем приехал из Первопрестольной. Не могу ничем похвастать, — отозвался Ерофей Павлович.
— Не добился назначения на Амур?
— Не добился.
— Сочувствую. Что намерен дальше поделывать?
— Пока возвращаюсь к себе на Киренгу. А сейчас хотел бы навестить воеводу Петра Ивановича. Хотелось бы поделиться с ним своими невзгодами.
— Увы... Воевода серьёзно болен. Не встаёт с постели. Болезненный он человек и к тому же работящий. Переутомился. Но я всё же доложу ему о твоём прибытии. Меня он к себе допускает.
— Доложи воеводе, коли это не повредит его здоровью.
Годунов, несмотря на своё болезненное состояние, пожелал видеть Хабарова. Воевода полулежал на широком ложе, устроенном в его рабочем кабинете, рядом на табурете стоял жбан клюквенного кваса. Больной испытывал жажду и часто прикладывался к жбану.
— Видишь, Ерофей, нездоровится мне. Совсем сдал под старость, — такими словами встретил Годунов Хабарова.
— Какая же это старость? Как вспоминаю вас, вижу перед собой хваткого мужа, силой наполненного. Разве не так?
— Должно, перетрудился. Не рассчитал своих сил. Бурцев поведал мне, что своей цели ты в Москве не достиг.
— Увы, воевода... Не достиг. Амур-батюшка теперь мне только во сне видится. Всё, что я слышал ранее о Стрешневе, подтвердилось. Зело осторожный, нерешительный. С таким тяжело работать.
— Может быть, ещё осмотрится, наберётся опыта, самостоятельности и изменится.
— Если и изменится, мне от этого не легче. Что-то надломилось во мне. Уже не верю в благополучный исход моего дела.
— Ладно... Шагай к себе, Хабаров. Я что-то притомился, разговаривая с тобой. Ко сну клонит, и мысли путаются. Отлежусь, поправлюсь, тогда и поговорим обо всём.
Хабаров не решился продолжить путь по сибирским рекам. Наступила осень, дождливая, капризная. Порывы неистового ветра рвали паруса на дощаниках. На ангарских порогах можно было застрять из-за непогоды. Когда Ерофей Павлович встретился с воеводой в следующий раз, Годунов сказал ему:
— Советую перезимовать в Тобольске. Не следует в это время года пускаться в путь по сибирским рекам.
Своенравны они, коварны. Сам знаешь. Так что повремени с отплытием.
— Пожалуй, последую вашему совету, останусь в Тобольске до весны, — согласился Ерофей Павлович.
Через некоторое время между воеводой и Хабаровым состоялся откровенный разговор. Годунов спросил Ерофея Павловича о его дальнейших намерениях.
— Не знаю, что и ответить, — неуверенно ответил тот. — Вопрос-то для меня непростой. На Киренге у меня небольшое хозяйство, пашни, покосы, стадо домашнего скота. Вроде бы могу жить не тужить, но ведь я в долгах весь, до сих пор выплачиваю долги якутскому воеводе. Считал меня своим должником ещё один из прежних воевод Францбеков. Поверишь ли, детям нечего в наследство оставить.
— Неужели нет в твоей жизни доброго просвета?
— Божьи угодники возникают на моём пути со своим предложением.
— Какие ещё угодники? Что они тебе предлагают?
— Монахи Усть-Киренгского монастыря... Приглашают к себе и надеются, что я землю свою завещаю монастырю. Что посоветуешь, Пётр Иванович?
— Я тебе не отец духовный, чтоб такое советовать. Исповедуйся у нашего владыки и попроси у него совета. След ты на земле, Ерофей Павлович, оставил добрый. А далее вправе поступать так, как тебе подсказывает совесть.
Годунов отлежался и вернулся к повседневным делам. Он много работал, принимал своих помощников, иногда выезжал за пределы города, устраивал смотры войскам. Изредка он приглашал к себе Хабарова и расспрашивал его об амурской службе, об образе жизни и обычаях якутов, тунгусов и приамурских народов.
— Расспрашиваю тебя, чтобы сравнить жизнь этих народов с жизнью здешних туземцев остяков, вогулов и конечно, татар, — пояснил воевода. — Татары вроде усваивают наши обычаи, пищу нашу приемлют, избы по-нашему ставят, а вот в нашу православную веру переходят редко, упрямо держатся за свою магометову веру.
Одним из первых мероприятий воеводы, оправившегося от болезни, стало решение судьбы новичков, прибывших с Хабаровым. Их набралось шесть человек, в числе которых были и два племянника Ерофея Павловича.
Годунов собрал всех в воеводской канцелярии и спросил:
— Желаете ли вы быть повёрстанными в казаки или заниматься торговлей и промыслами?
Ответом на вопрос воеводы было продолжительное молчание. Внятного ответа не нашлось.
— Поясню, — решил уточнить свой вопрос Годунов, — чтоб заниматься торговлей и промыслом, нужно состояние. А коли состояния у тебя нет, ты — зависимый человек. В лучшем случае станешь приказчиком у богатого купца или человеком на побегушках у владельца промысловой артели. А поверставшись в казаки, ты станешь служилым человеком на государевой службе. Станешь получать денежное и продовольственное довольствие. И кроме того, тебе не возбраняется заниматься охотой на пушного зверя, рыбной ловлей, сбором грибов и лесных орехов. Пушнину можешь сбывать купцам и промышленникам и получать от этого свою выгоду.
— Верстай нас, батюшка, в казаки, — раздались нестройные голоса.
— Считаюсь с вашим желанием, — подытожил Годунов, — станете казаками Тобольского воеводства.
— А можно на Лену или в Якутск, где служат мои родные? — воскликнул старший племянник Ерофея Павловича.
— Всему своё время, — спокойно ответил Годунов. — У нас такой порядок. Начинай казачью службу в Тобольской земле. Привыкай к краю, к окружению, осваивай обязанности казаков. Минует определённый срок, придёт к тебе и твоим товарищам на смену пополнение, вот тогда наиболее смышлёные, способные и выносливые, уступая своё место новичкам, отправятся далее на восток, на Енисей, Лену, Амур. Их ждут встречи с неведомыми краями, открытия. Уверен, что и вы когда-нибудь побываете в дальних краях, на востоке Сибири.
