— Да вот... Хотелось бы домишко купить для семьи.

   — Подберём что-нибудь. Зайди ко мне завтра к концу дня. Успеем к тому времени потолковать с нужным человеком. Где бы хотел иметь домишко, на посаде или в слободе?

   — Можно и в слободе. Там дома подешевле, да и земля под огород будет.

Так Ерофей Павлович стал обладателем небольшого дома с хлевом и баней. Усадьба оказалась невдалеке от Михайло-Архангельского монастыря, который он посетил незадолго до своего отъезда в Сибирь. Владелица дома, престарелая вдова приказчика, решила переехать к сыну и потому расставалась с усадьбой. Попросила рассчитаться с ней наличными, и Хабаров, чтобы собрать потребную сумму, сплавил партию шкурок тому же Югову. Пришлось потратиться и на обзаведение самой необходимой обстановкой, купить корову, пару гусей, свиноматку. А тут ещё отец заглянул посмотреть, как обустроился сын, и напомнил ему:

   — Не забыл, Ерофейка, старый русский обычай?

   — О каком обычае говоришь, батюшка?

   — Ужель забыл, что принято новоселье справлять, в гости родных приглашать?

   — Будет новоселье, отец. За этим дело не станет, — сказал без особого восторга Ерофей, который прикинул, что от привезённой им добычи после расчётов с Юговым и покупки дома осталась самая малость. А тут ещё отец напомнил о новоселье, однако отказывать ему, пререкаться было бы неучтиво.

Обременительного для кошелька новоселья Ерофею Павловичу избежать никак не удалось. Пришлось раскошелиться и сделать покупки на базаре, приобрести бочонок хмельной медовухи. Жена принялась печь пироги, готовить жаркое. Приглашены были родители, брат Никифор, проживавшие в городе родственники, приходской священник. Из вежливости, а не из искреннего желания Ерофей наведался к Югову, пригласил и его, но тот ответил уклончиво:

   — Знаешь ведь, Ерофеюшка, человек я зело занятой. Посмотрим, как дела мои сложатся.

Ерофей Павлович не очень-то надеялся на приход Власа, был почти убеждён, что тот не придёт, и не ошибся. Югов не пришёл, но прислал вместо себя сына Герасима. Его приходу Хабаров был рад. Оба они общались в Мангазее и сблизились за время обратного пути.

Новоселье прошло радостно. Старый Хабаров неожиданно расщедрился и пришёл с бочонком медовухи. А Никифор шагал позади отца и нёс двух жареных гусаков. Застолье начали с того, что отец Серафим отслужил короткий молебен и освятил новое жильё.

На следующий день, когда у Ерофея Павловича ещё трещала голова от вчерашнего, а Василиса занималась уборкой и мытьём посуды, пришёл Никифор с большим свёртком, перевязанным шнурком.

   — Знаю, потратился ты, брат, — сказал он Ерофею, — долг немалый выплачивал, на покупку дома потратился, новоселье справил. Что семье на жизнь остаётся?

   — С гулькин нос остаётся.

   — То-то же... Прими вот это от меня. Мой подарок к твоему новоселью. Здесь два десятка соболей, остальную свою добычу оставлю батюшке.

   — Спасибо, братец. Удружил.

   — Рад бы и поболее удружить, но чем смог.

Ещё раз поблагодарив брата, Ерофей предложил обсудить их поездку в Москву.

   — Полагаю, надо ехать по зимнему пути, когда установится санный путь, — ответил Никифор.

   — Ия так думаю. Пристанем к купеческому обозу. Разузнай-ка, кто из здешних купцов собирается в Первопрестольную. Скажи, что готовы, мол, наняться в охранники.

   — Непременно разузнаю, — пообещал брат.

Вскоре настала пора, когда в направлении Вологды один за другим потянулись купеческие обозы с пушниной и изделиями устюжских умельцев. Братья Хабаровы договорились присоединиться к обозу одного из купцов, согласились охранять обоз, вооружились.

Перед отъездом Ерофей Павлович попрощался с родными, с женой. Василиса обхватила мужа за шею, всплакнула.

   — Опять надолго расстаёмся, Ерофеюшка. Опять меня с детьми малыми покидаешь.

   — Москва не столь далека, как Мангазея. И дорога туда не столь трудна. Вернусь, не горюй.

   — А я хотела порадовать тебя одной новостью.

   — Неужто опять тяжела?

   — Угадал.

   — Береги себя, Василисушка, — нежно сказал Ерофей и добавил мягко: — Молодец ты.

Купеческий обоз вышел из Великого Устюга и двинулся по скованной льдом Сухоне. Миновали поселения, выселки. Останавливались на ночлег в крупных сёлах, отмеченных церковными постройками. Ерофей Павлович считал долгом поставить в церкви свечу, чтобы дорога оказалась удачна, без неожиданных трудностей, без встречи с лихими людишками.

Возглавлял обоз купеческий сын Диомид — в просторечье Демид. У него оказались свои деловые отношения с вологодскими купцами. Для них предназначались изделия устюжских мастеров, чеканка по серебру, финифть, работы тамошних богомазов.

Ерофей Павлович, впервые оказавшись в Вологде, зашёл в самый монументальный пятиглавый городской храм, Софийский собор, отстоял там богослужение. В слабом свете мерцающих у икон свечей молящихся можно было разглядеть лишь в непосредственной близости, а лица тех, кто находился в отдалении, тонули во мраке и были совсем неразличимы.

Когда богослужение закончилось и люди стали подходить к причастию, кто-то окликнул Хабарова:

   — Никак это ты, Ерофей?

Хабаров сразу узнал в подошедшем человеке мангазейского воеводу Палицына и тут же отозвался.

   — Какими судьбами, Андрей Фёдорович?

   — А вот таковскими... Сперва выйдем из храма, там и поговорим.

Они вышли из собора.

   — Отслужил я свою воеводскую службу, — продолжал Палицын, — не ужился с Кокоревым. Тошно стало с таким волком воеводскую власть делить. Отпросился домой в Москву. А что ты намерен поделывать?

   — Промысловики мангазейские составили челобитную с жалобой на Кокорева и задумали послать её в Москву.

   — Слыхивал об этом. Велико недовольство Кокоревым.

   — Заслужил того.

   — И что же они послали тебя в Москву с челобитной?

   — Откуда вам такое известно?

   — Нетрудно было догадаться. Могу тебе кое-чего посоветовать.

   — Рад буду всякому вашему совету.

   — Тогда пойдём отсюда в тепло. Я остановился вон в том доме, у соборного протодиакона, — сказал Палицын, указав на крепкий дом, где ему, как оказалось, была отведена просторная горница.

   — Додумал я, что ты везёшь челобитную, — продолжил прерванный разговор Андрей Фёдорович. — По характеру ты человек смелый, предприимчивый. Так ведь?

   — Не берусь о себе судить. Со стороны виднее.

   — Ты мне кажешься именно таким. Хочу, чтоб ты учёл, что такие обличительные челобитные зело неугодны властям. Тебя же самого могут обвинить в клевете на воеводу, в неуважении к власти. И даже приговорить тебя к битью батогами, а то и повелят бросить в тюрьму.

   — Что же вы мне советуете? Отказаться от подачи челобитной и вернуться из Вологды домой?

   — Ничего подобного я тебе не советую, Ерофей.

   — Что же тогда мне делать? — недоумевал Хабаров.

   — А вот давай вместе подумаем. Челобитную надо довести до властей, до Казанского приказа. Вопрос в том, как ты должен вести себя перед влиятельной чиновной братией. Считай, что у тебя есть защитник и покровитель. Кое-какое влияние в верхах я имею. Постараюсь в обиду не дать. По приезду в Москву сразу же разыщи меня.

   — Как же разыщу вас, добрый человек, в огромном незнакомом городе?

   — Отыщешь приходской храм Василия Великого, что в Тропарях. А моя усадьба в двух шагах от этого самого храма. А я в нём свой человек. Любой храмовый служка укажет тебе мой дом.

Разговор с Палицыным сначала вызвал смятение в душе Хабарова — ещё бы, его могли исколотить батогами или посадить в яму, но собеседник сумел его успокоить и даже вселить надежду на успех миссии.

Потом заговорили о другом. Палицын принялся расспрашивать Хабарова о его дальнейших планах.

   — Дальнейшие свои дороги пока представляю слабо. Я ведь непоседа. И, видно, останусь непоседой. Вот побывал за Каменным поясом, в Мангазее, а тянет и далее, в неизведанные края. Хочу открывать новые земли, которые никто и никогда ещё не видел. Хочу, чтобы и сибирские просторы познали труд земледельца, не изведанный туземными народами.