– Дамы и господа! – сказал я торжественно. – Прошу выслушать мой план.

Рубинчик не спеша уселся на стул и заговорщицки скосил большие карие глаза на Розу Карловну. В их встретившихся взглядах доверия мне не было. Покойный Иван Боголюбов научил их недоверию на всю оставшуюся жизнь. Роза Карловна нежно положила свою ладонь на худой полусжатый кулачок Израиля Леопольдовича.

План я изложил коротко, лаконично. Наступила мертвая тишина. Всем стало страшно. Оказалось, что горячие разговоры и гневные потрясания кулаками в воздухе закончены, начинается кровавое дело. Еще чуть-чуть и отступать будет некуда. Всем!

– А что, уважаемый. э-э-э Антон Анатольевич, – промямлил притихший вдруг Рубинчик, – другой дачи, кроме нашей с Розочкой, у вас на примете, я так понимаю, нет? Это я… как говорится, исключительно для уточнения спрашиваю…

– Изя! – вспыхнула Роза Карловна. – Господин Суходольский хочет нас всех повязать! Одной веревочкой! Разве ты не видишь!

Я сдулся и устало завалился на стул.

– Да как вам не совестно! – на этот раз вскочила на ноги до крайности возмущенная Эдит. – Энтони хочет нам помочь! Ему что, больше всех надо!

Израиль Леопольдович и Роза Карловна опять демонстративно переглянулись и противненько так усмехнулись, одной улыбкой на двоих. Похоже, эту тему они уже когда-то обсудили и все о ней знали. Сомнения давным-давно исчерпали себя.

– Эти ваши намеки, господа Рубинчики! – Паня решительно хлопнула сразу двумя своими полными ладошками по столу, как будто копируя меня. – Грязные намеки, я вам доложу! Вижу я ваши многозначительные переглядывания! Так вот, чтобы снять все подозрения, я торжественно заявляю: нет моего благословения браку дочери и господина Суходольского! Тогда, надеюсь, все подозрения о его личной заинтересованности сняты окончательно?

Я медленно обвел всех тяжелым взглядом. Меня, пожилого авантюриста, тут каким-то странным образом постоянно хотели окрутить – неизменным намеком на отказ в том, чего я ни разу не просил. Это было похоже на западню! Мне было интересно, чем вообще все это кончится. Сейчас кончилось восстанием Геродота.

Музыкант-алкоголик подпрыгнул на своем стуле и вдруг издал высокий, дребезжащий гортанный звук. Сидевшие рядом с ним справа и слева Роза Карловна и Эдит отшатнулись от него даже как будто с отвращением.

– Эх, вы! Люди, люди! – отчаянно заорал Геродот. – Одни грязные намеки! Одни интриги! Да разве об этом надо сейчас говорить! О том, что кому достанется? А принцип! Принцип уже не в счет? Заявляю – я отдаю свою личную долю Энтони, потому что для меня важно наказать Казимирова за всю ту мерзость …за его паскудство, которое позволило ему взлететь так высоко да еще охраняться со всех сторон! Я готов на всё! Я даже пить не буду… три дня!

Но это уж было слишком! Мое сердце больно сжалось. Такой жертвы от музыканта и алкоголика никто не ожидал.

– Молодец! – первой пришла в себя Эдит. – Умница! Еще лучше, если ты четыре дня не будешь пить… или даже пять.

Геродот, по-моему, уже горько пожалел о своей горячности, потому что он вдруг резко отощал на глазах у всех, побледнел и без сил отвалился на стуле.

– Геродот! – серьезно, супя брови, продолжила Эдит. – Если все удастся, я напьюсь вместе с тобой. Клянусь!

Она подняла вверх руку с двумя напряженными пальцами. Я еле сдерживался, чтобы не расхохотаться и тем самым не разрушить только-только нарождающееся согласие в отчаянном заговорщицком обществе приговоренных к нищете.

– А что будет потом? – трусливо спросил Рубинчик.

– Когда потом? – я знал, о чем он говорит и искренне наслаждался его испугом.

– Ну, когда всё… кончится, – острый кадык Израиля Леопольдовича несколько раз нервно пробежал по его тонкому, морщинистому горлу.

– Это будет зависеть от того, как себя поведет объект! – авторитетно ответила Эдит и в ожидании похвалы атаковала меня горячим возбужденным взглядом.

Я тут же чуть не завелся. Мне этот ее взгляд обычно разрывал душу и даже порой штаны. Я отвел глаза и многозначительно промолчал.

Все быстро закивали и напряжение спало. План окончательно утвердили.

«В первой стадии операции участвуют следующие ресурсы…»

Так было написано в документе, подшитом к папке.

Итак, «человеческий ресурс» – Антон Суходольский, Эдит Боголюбова, Геродот Боголюбов.

Необходимый материальный ресурс – автомобиль марки «пежо» (каблучок), платный телефонный аппарат на углу дома Л. Казимирова, дачный домик Рубинчиков по Ярославскому шоссе, веревка, кляп, мешок черный, продукты на три дня в указанном выше дачном домике.

“Крайний” материальный ресурс – две двадцатикилограммовые гири, польская надувная лодка с веслами, цепь трехметровая, шест длиной в три с половиной метра, старая дубовая дверь и веревка длиной в два метра.

Запасной человеческий ресурс – чета Рубинчиков, доверившая ключ от дачного домика (находятся у себя дома безвыходно, до особого распоряжения), Паня (находится у себя дома с котом Моцартом до особого распоряжения)».

Далее указывалось следующее:

«Срочное приобретение трех сим-карточек мобильной телефонной связи и трех дешевых аппаратов. Карточки приобретаются с рук у юных жуликов прямо на улице около любой станции метро, под рекламным щитом. Отдельно оплачивается анонимность карточек, для чего А.Суходольским выделяется требуемая сумма, в дальнейшем подлежащая возврату со стороны приобретателей выгоды. Покупка телефонных аппаратов в каком-нибудь подземном переходе, в киоске. Во время всей операции (до конечной стадии) возможно использование только этих аппаратов и “симок”».

Я не написал там, что исполнение плана неукоснительно для всех. А напрасно! Анархия началась сразу, в первую же минуту. Ну, как профессионалу работать с таким личным составом?

Все началось поздно вечером в субботу.

В соответствии с планом похитить Ленчика-Европу должны были мы с Эдит. На даче нас ждал Геродот. Три анонимные мобильные трубки были распределены между мной, Геродотом и Паней. Она, в свою очередь, могла при необходимости связаться с четой Рубинчиков по обычному телефону и говорить с ними лишь утвержденным кодом. Например, когда операция по похищению Казимирова будет завершена, а он доставлен под опеку Геродота, Паня получит об этом сообщение от меня, после чего позвонит старикам и произнесет следующую фразу: «Большая птичка в маленьком гнезде». Это означало, что рано утром оба Рубинчика на электричке должны добраться до Пушкина, а оттуда на автобусе до развилки, в полукилометре от которой находится их дача, Геродот, Эдит и похищенный Казимиров. Мы устанавливаем график дежурства (по два человека через сутки) и ведем дальнейшую работу по изыманию обратно похищенных им средств. Две бригады вертухаев составляют Эдит и Геродота и Рубинчики.

Они возвращаются на день в Москву парами, высыпаются и приезжают вновь на смену дежурной пары.

Паня дежурит в Москве с котярой Моцартом, в своей квартире, и постоянно отслеживает всю официальную информацию, связанную с исчезновением такой заметной в финансовом мире фигуры как Ленчик Казимиров по кличке Европа. По анонимному мобильнику она обо всем извещает меня или Геродота, если я занят чем-нибудь неотложным.

Я постоянно курсирую между Москвой и дачей и веду упорную работу с похищенным мерзавцем. Кроме того, отвечаю за кормежку всех на даче и за отслеживанием случайных посетителей этих мест. Ко всему этому, я постоянно получаю информацию от своих тайных агентов, с одним из которых встречаюсь в Москве на регулярной основе. В условленном месте.

В случае необходимости именно я должен «подчистить» все следы, а именно вычистить из реальности самого Ленчика. Это я в плане не написал, но понимал, что дело нешуточное и, возможно, придется пойти на крайние меры.

Далее у меня были припасены два варианта выплаты казимировского долга.

Первый предполагал быстрые и эффективные переговоры с ним в дачном подвале, вследствие чего он должен помочь нам получить достаточную наличность, полностью искупающую его вину, и после дачи определенных гарантий быть отпущенным на волю. Гарантия мною тоже предусматривалась – он письменно сознается в этом и в ряде других мошенничествах (о двух я уже знал из того же источника, который сообщил мне некоторые подробности о быте Ленчика, но о нем я не скажу даже под пытками). Если Ленчик развяжет язык, я открою ящик Пандоры и на воле ему покажется хуже, чем в подвале. Клянусь!