— Да помню, помню, — отмахнулась она на безмолвный вопрос. — Надо же, столько лет прошло. Ты тогда еще говорил, что пластиковая мебель – это на время, только из-за бедности, и через год-другой ни одно уважающее себя заведение не усадит за неё своих клиентов.

— Ошибался. Хотя, может, эти себя и не уважают, — Вадим глянул на официанток. Оставив на их столике два бокала с холодным чаем и пепельницу, девушки уселись за свой, у стойки, и, потеряв к парочке всякий интерес, пили кофе и дымили длинными коричневыми сигаретами.

— Ну, так что с тобой произошло? — Маша взяла свой бокал и поднесла ко рту – от кисти к локтю скользнули несколько спутанных между собой тонких золотых браслетов с висюльками вроде маленьких монеток.

— Неудобно как-то. Вроде как выгоды ищу в нашем знакомстве. Лучше б не звонил. Хотя – раз уж случилось, - почему не обратиться к старому другу? Подруге, то есть. Нет, не старой. Давней. Нет, просто – к подруге.

— Как знать, — сказала она непонятно применительно к чему, и потянулась за сигаретами – браслеты захрустели по рифленой поверхности стола, накрытого только картонными кружками под их бокалами и пепельницей.

Вадим, обливаясь потом, то и дело закуривая и ломая сигарету, когда пытался сбить тлеющий кончик о край пепельницы, постарался внятно изложить ситуацию, в которую загнал себя скорее осознанно, чем загнанный обстоятельствами. Маша слушала, рассеянно кивая только, когда делала глоток чая, так что было непонятно, то ли напиток одобряет, то ли дает понять, что всё еще внимает. Выговорившись, парень обмяк, откинувшись на спинку стула – ножки того заелозили по полу.

— Это всё? — спросила по-деловому, и Вадим, поняв, что она вполне может отказать, ощутил озноб от мысли, что коль скоро так и окажется, ему просто не к кому больше обратиться – исходя из личного опыта знал, что стоит тебе влететь в горло жизненной мясорубки, выдернуть тебя оттуда, как правило, бывает решительно некому. — Вадь, да успокойся, всё нормально – ну, по крайней мере, ситуация не нова. Аферистом ты был, им и остался. Жизнь – твоя, распоряжайся по собственному усмотрению. Плохо только, что окружающих при этом напрягаешь. А хорошо – то, что к окружающим я себя не причисляю. Хотела сказать, надеюсь, что ты меня хоть как-то выделяешь. Если ты не против. Ну, давай соображать, как тебе потеряться целиком. — Она хохотнула. — В пакетах любой сможет.

— Да он всё равно сказал, что сваливает куда-то. Пока всё выяснится…

— А если шеф твой поймёт, что ты замутил? Если свяжется с этим твоим Кирюшей? Ну так, на всякий, извиниться, там, а заодно и разузнать лично, что к чему? Они ж тебя из-под земли достанут. Шеф – свою шкуру отводя от подозрений, клиент, — опять усмехнулась, — потому что всегда прав.

— Так что ты предлагаешь? — спросил он. — Дурака включить? Вернуться в офис: пошутил мой, извините – неудачно? — На самом деле – вполне себе решение. Уволит? Зная жадность Михалыча, сильно сомневаюсь. Да и бумажки проще всё ж через фирму попустить. Бля, папку спалил, придурок.

— Ну, это ты предложил, — Маша вертела между ладоней пустой бокал, будто хотела раскатать его в такую стеклянную колбаску. — Кстати, деньги с собой притащил?

— А что? — Денег за молчание и всё такое? Да не, она не такая? Какая это «не такая»? Да она уж не девчонка – приоритеты могли здорово измениться. Хотя, судя по всему, явно не нуждается. Хотя тоже… всё от суммы зависит. И что теперь? Грохнуть её?

— Да просто. — Она оставила бокал в покое, и принялась теребить подвески на цепочках. — Я б сдурела, с таким наликом по городу шлясь. Да ладно, ближе к теме. Сейчас поднимемся на Коммунистический – его что, переименовывать не собираются? – и ты сядешь в такси. Доедешь до Дома быта на Буденновском. Та меня подождешь немного. Ну, по магазинам, там, пошляйся – крутись поблизости, короче. Потом познакомлю с человечком, за небольшую плату тот тебя на Луну может доставить, не то что незаметно из города вывезти. Ну, там, с ним, решим, где ты переночуешь.

— А на фига такая конспирация?

— Смотри сам. Деньги – то весомые. Может, тебя уже обыскались. Кстати, телефон-то твой где?

— Да выключил, чтоб не мешал. А что? — О, да мы повторяемся…

— Ну, я ж должна быть на связи. Симку выкини. Там киоск видела – новую купишь. Заплати, Буратино, — сказала она, вскинув руку и подзывая официантку.

— Хорошо. Давай попробуем. Знаешь, я чё тут подумал: может, заднюю включить? Ну, Михалыч перебесится… — он замолчал, пока подошедшая официантка ставила на поднос их бокалы и пепельницу и рылась в кармашке передника с той медлительностью, что побуждает клиента отказаться от сдачи. — Сдачи не надо, — сказал Вадим.

Они вышли из кафешки.

— Ты это брось насчет задней! – сказала Маша. — И что это за «попробуем»? мне, знаешь сам, тряпки никогда не нравились, — она провела ладонью по его заднице. — Хоть жить приходится с одним из таких тряпок.

— А я? Прошу помощи у женщины.

Она промолчала, лишь пожала неопределенно плечами и глянула на него своими фиалковыми так, что он вдруг испытал уверенность, что всё и впрямь должно прокатить.

— На Буденновский, — сказал Вадим, склонившись к окошку такси.

— Чё платишь? — водила зевнул.

— Как всегда, — сказал Вадим и, пока водила соображал, хорошо это или мало, потянул за ручку. И, неожиданно для самого себя, резко обернувшись, поцеловал Машу. Поцелуй вышел какой-то торопливо-размазанный, но глаза девушки расширились от, как ему показалось, радостного изумления.

До места добрались за полчаса. Взвизгнув покрышками, такси остановилось у широких ступеней Дома быта, едва не зацепив белоснежный борт «брабуса».

— И чем бы ты за него расплатился? — поинтересовался у таксиста. — Теми двумя сотками, что я тебе дам?

— Да уж не ворованными, — ответил мужик, и Вадька чертиком вылетел из машины.

В ожидании Маши прочитал все объявления, вкривь и вкось наклеенные понизу здоровенного рекламного щита, облегчил мочевой пузырь в подворотне за углом, накурился до тошноты и саднения в горле. Маши всё не было. Прохаживаясь от табачного киоска до Дома быта и обратно, он всё увеличивал темп, и вскоре едва не бегал, не осознавая, что со стороны это выглядит если не подозрительно, то комично. Он уже нарезал четырнадцатый – ну да, считал, - круг. И уже пришел к заключению, что совершил и впрямь самый поганый поступок за всю свою жизнь. И уже собирался ехать на работу, виниться перед шефом. И уже принялся выглядывать в потоке машины с оранжевыми колпаками на крыше – ехать на Западный, может, «десятку» ещё не угнали. А документы спаленные – ну, всегда можно восстановить. Так что их сожжение было актом чисто символическим…

…и увидел всплеск рыжего с пассажирской стороны зарулившей на парковку у Дома быта тачки. Маша. Она помахала рукой. Рыжие волосы трепал ветер.

8

— Побежали, — сказала она. И устремилась вперед, на другую сторону проспекта, лавируя меж машин. Вадим рванул следом, однако поотстал изрядно – погибать под колесами в его планы не входило.

— Осторожничаешь, — сказала Маша на той стороне. — Ты почему меня поцеловал?

— Нашла время! — рявкнул. И добавил вспомнившееся из фильма: — В тот момент мне показалось это забавным.

Она взяла его под руку, и они двинулись дальше, по раздолбанному асфальту непрестижной улицы Черепахина, мимо невесть когда крашеных трехэтажек эпохи раннего хрущевизма, вдоль огороженного сеткой школьного двора, обходя кучи мусора и копошащихся в них бомжей. Маша начала хромать, и Вадим подумал, что она может сейчас психануть и поковылятьдомой залечивать мозоли, и оставит его здесь. Это было бы в ее стиле. Затеяв что-либо, она довольно быстро к этому охладевала. Остается надеяться, что со мной она так не поступит. Надо же – доверился сумасбродке, которую даже подруги за глаза характеризовали как носительницу пули в голове. Может, переросла, как говорится? Сколько ей – двадцать семь-восемь? Как раз через неделю, восемнадцатого…