Желание обернуться возникало все чаще, и, стараясь этого не делать и забивая голову всякой чепухой, Иван решил, что объясняется это отсутствием ориентиров, за которые взгляду можно было уцепиться. Казалось бы, странно – в лесу-то, однако уродливость деревьев, корявость их стволов была мерзко однообразна, а вкраплений вроде каких-нибудь цветочков-ягодок попросту не было. Скоро ему стало казаться, что он идет по тропинке меж двух заборов, расписанных мрачными помыслами графитчиками.

7

Когда прямо перед ним рухнула еловая ветвь, ощетинившаяся редкими бурыми иглами, похожими на свалявшуюся шерсть побитой молью звериной шкуры, Иван ощутил, как понимание реальности ускользает от него. Дежа-вю, в его разумении – воспоминание о вещах, кои с тобой по ряду причин происходить не могли, ну, как бы послевкусие от крема торта, который ел во сне, так что падение ветки он не мог охарактеризовать этим красивым емким понятием. А как вообще можно назвать, к примеру, извлечение газеты из собственного почтового ящика спустя час после того, как ты как это сделал? Так вот, не далее, как минут двадцать назад такая же еловая лапа точно так же упала прямо ему под ноги, в точно такую же лужу, и точно такие же пучки бурых иголок точно так же напоминали ему волоски старой шкуры. Это та же самая ветка. Он был просто уверен, что она не просто идентична той, что была двадцать – или около того – минут назад, а просто, просто… она ею и является.

Он приложил ладонь ко лбу, пытаясь определить наличие жара. Ну а чем еще могут быть вызваны столь отчетливые галлюцинации? Он ясно помнил, что ту, первую, ветку едва не измочалил, топчась по ней ногами в диком исступлении, словно она и впрямь могла уяснить, что не следует вот так сваливаться чуть не на голову путникам, и без такой оказии чувствующим себя в этом лесу не вполне уютно. А эта была целехонькой, и это было так же верно, как и то, что имей он возможность и воспылай желанием сравнить первую и вторую, обнаружил бы полную идентичность оных, вплоть до количества иголок, не говоря уж о мелочах вроде аналогичных изгибов в тех местах, где веткивыпрастывались из ствола и характерного, похожего на безлапую лягушку, выступа засохшей смолы, еще не отвердевшей, но уже не пластичной.

А потом он испытал что-то вроде эмоционального паралича, разглядев на дороге почти затянувшиеся грязью следы. Его собственные. Он не мог поручиться, что один он носит походные кроссовки «катерпиллер», однако был уверен, что ни один из прочих обладателей этой модели не стал бы срезать часть протектора подошвы. Он-то просто застрявший в резине гвоздь не смог выковырять, всего делов. Глядя на отпечаток, он задался вопросом, а как вообще могло так получиться, что он, получается, сделал круг, хотя дорога была хоть и корявой, но видимо прямой, и если и заворачивала слегка вправо, то явно не настолько. И почему, коль так, ему не встретился, ни «патрол», ни автобус?

Как говорится, леший попутал, подумал он.

Глава VII

1

Зря мы так с ним обошлись, - подумала Люба. Сколько человек нервов потратил на эту дрянную дорогу, да и сумки помог дотащить, и всем своим видом показывал – ну, может, чуть переигрывая, - что чувствует за собой вину в поломке автобуса. Простой такой работяга, бесхитростный, оттого его рвение вызывало сочувственную жалость. Что ни говори, он бы справился с этим поганым замком, над которым вот уже полчаса бились Вадим с Сашкой под командованием Бориса, с деланным видом и советами профессионального взломщика комментирующего их действия.

— И долго мы мокнуть еще будем? — спросила Люба, не скрывая раздражения. Трудно сохранять безмятежность – хладнокровие как раз таки легко, - когда с неба каплет, а влажную курточку продувает прохладный ветерок.

— Не всё так просто… — пробормотал Борис.

— Ага, про «в этой жизни» можешь пропустить, — сказала Люба, — мог бы обойтись без банальностей.

— Чего ты к нему прицепилась? — Спросила Маша, не глядя на неё.

— Хоть с кем-то потрепаться. Я смотрю, молчуны тут все.

— Вот уж нет, — возразил Борис. — Просто, понимаешь, недостаточно еще пообтерлись. А так бы – успели друг другу уже надоесть до смерти.

— Что касается меня, так могу успокоить: настохорошел ты уже со своей метлой, — сказал Вадим, полуобернувшись.

— Это ты про язык, что ли, мой?

— Длинный очень и натренированный до омерзения.

— Вадь, он мне как-никак друг, — проговорила Маша. Она попыталась сдуть со лба мокрую челку, но, не преуспев в этом, убрала волосы рукой. Звякнули браслеты на запястье.

— И что теперь? — возмутился Вадим, вставая с корточек и потеряв всякий интерес к здоровенному замку, с которым все ещё продолжал возиться Шурик, ковыряя внутри замочной скважины уже четвертой шпилькой. Если он и её сломает, Люба может больше не выделить – вон, то и дело поправляет выбивающиеся намокшие пряди.

— Борь, угомонись, — упреждающе сказала Маша готовому съязвить толстяку с грушевидной фигурой, взмокшей кудрявой шевелюрой и бегающими карими глазками. Он обиженно насупился и отошел в сторону с видом незаслуженно отшлепанного малыша. Вадим ухмыльнулся брезгливо, но промолчал.

— Всё, дальше продолжать не имеет смысла, — сказал Шурик и отошел от калитки, вытирая руки о джинсы. — Надо искать аборигенов, поинтересоваться у старейшин, может, у кого из них ключ. На сохранении, там…

— С какой это стати? — Маша возмутилась так, для вида. Вспомнив письмо, она решила, что ключ, судя по всему, может находиться у той бабки, как её там, Марины Федоровны. Но признавать, что логичнее всего было идти искать эту бабку изначально, Маша не собиралась.

— А ты что предлагаешь? — спросил Шурик со злостью, бросив в сторону Маши дерзкий взгляд и тут же опустивший глаза.

— Через забор надо перелезть. Быстрее будет. Может, там, в сарае, лом найдется или что-то в этом роде.

— А мне кажется, тот, у кого ключ, уже успел прихватить все, что в хозяйстве может пригодиться, вплоть до лома. Так что вряд ли. И то, если допустить, что удастся через это перелезть, — Вадим оглядел забор скептически. Как бы ему ни хотелось поскорее очутиться под крышей, он бы предпочел другой домишко, благо пустующих в этом селе полно.

Забор состоял из огромных, метра под три, бревен, темных, замшелых, кое-где поросших мелкими грибками с бледными шляпками. Бревна заострены сверху, как в какой крепости. Прям чудо деревянной фортификации. Недоставало только рва по периметру да подъемного моста. Впрочем, может, строитель просто не успел довести работу до конца. Над забором виднелась лишь покосившаяся деревянная конструкция, находившаяся, казалось, где-то в середине двора. Голубятня?

— Ну, так кто пойдет на поиски старперов? — нарушил тишину Вадим. Он заметил, что ведет себя чересчур эмоционально, грубо, но ничего поделать с этим не мог, оно как-то само собой получалось, хотя осознавал, что Машка и Шурик могут это расценить как попытку реабилитироваться в их глазах, как старание заставить их забыть проявленную им слабость. Да и вообще он чувствовал себя неловко в этой компании. По возрасту-то он недалеко от них ушел, что до жизненного опыта… Да ты что? Благодаря твоему так называемому жизненному опыту ты и оказался здесь, так что давай не будем строить из себя такого умудренного типа. Но в его положении привередничать не приходилось, так что оставалось только «притираться», как выразился этот хряк Борька. Даже пришлось дружбу изображать с Машкиным педрилой. Тот оказался, впрочем, не таким уж и поганцем, и был бы вообще путевым пацаном, если б не ориентация… тьфу, ты, гадость какая… Вадим посмотрел на Шурика, и тот рассеянно улыбнулся. Как-то, как ему показалось, печально.

— Вот вы вдвоем и отправляйтесь, — сказала Маша не без издевки, или Вадиму это мнилось. Плевать, решил он. Недолго терпеть. Свалят они отсюда, как только дорога подсохнет. Или Паша и в самом деле приедет, как только свой катафалк починит, как обещал. Вряд ли это произойдет в ближайшие дни. Слишком уж громко лязгало в движке автобуса прежде, чем он заглох, и уж слишком бледен был водила Паша, когда услышал это. Вадим пожалел даже, что не накинул Паше еще пару штук сверх оговоренной суммы. Но тот сам ушел, торопливо, не желая выслушивать никаких доводов в пользу того, чтобы остаться ночевать в селе.