Он оцепенел. Уставился на заляпанный грязью борт, к соприкосновению с которым медленно, но упорно приближался капот джипа. С мягким толчком и царапающим слух скрежетом это произошло, и Ивана качнуло вперед. Он убрал ногу с педали газа и выключил зажигание. Стало быть, компашка продолжила прогулку пёхом. Сдвинуть автобус с дороги мешали деревья.

Может, Маша подговорила водилу специально блокировать проезд ему, Ивану? – мелькнула мысль. Подговорила, и теперь наблюдает за ним вон, хотя бы из-за той коряги, похожей на застывшего замшелого жирафа, сидит там с водилой Пашей и сдерживает смех, кусая ребро ладошки… Иван внимательно вгляделся в корягу, готовый ринуться вперед, как только мелькнут линялая кепка. Не Машина, разумеется, Пашина, этого поганца. Иван отчего-то испытывал странную уверенность, что кепка просто должна быть, выгоревшая такая, хэбэшная, с пластиковым козырьком и почти не различимой надписью «Речфлот».

Тень мелькнула меж гниющих стволов, тень животного – человек просто не способен продираться через такие завалы. Режиссеры не представляют себе, что такое настоящие дебри, и в поисках колоритных кадров вводят доверчивых зрителей в заблуждение картинками пронизанного солнечными лучиками леса, вдоль и поперек исчерканного кривыми тропками. Иван оглянулся на машину. Стало неуютно и знобко. Он вслушался в звуки леса. Шум и шум, однородно монотонно гнетущий. Вычленить пение какой-нибудь пичуги или шорох осыпающейся хвои парень не мог. Он вытащил свою газовую «пукалку», пожалев, что не взял в дорогу карабин. Уж как-нибудь с ментами, случись попасть под взор бдительного ока, договорился бы.

Опять шевеление, теперь в кошмарных кустах, напоминавших растопыренные узловатые пальцы. Мягкое потрескивание, шуршащая дробь, будто орешки сыплются на мелкую гальку. Он с трудом заставил себя сдвинуться с места, и с оторопью обнаружил, что ноги сами его несут, но не к джипу, а к покинутому автобусу. Шорохи за спиной раздавались все отчетливей, будто некто отбросил в сторону нелепую конспирацию и прет напролом сквозь смердящие прелью темные завалы. Иван в два прыжка оказался у автобуса, и влетел в салон, оттолкнувшись от нижней ступеньки, как от гимнастического мостика. Словно в маршрутку за мгновение до захлопывания дверцы влетел. Иван рванул к водительскому сиденью, рухнув животом на покрытый накидкой из кожзама кожух моторного отсека и ударяя рукояткой пистолета по всем подряд кнопкам и тумблерам.

Естественно, двери не закрылись. Иван повернулся к ним, привстал и сел на кожухе, свесив ноги на сиденье поперек салона. Никакого преследователя за дверями не наблюдалось. Оглядев салон, испытал разочарование: он-то ожидал увидеть ворох брошенных как попало шмоток, недокуренные, но все еще тлеющие сигареты, ну, всякую бермудическую хрень. А автобус покидали явно без паники. Сиденья, кроме того, на котором сейчас располагались ноги Ивана, были закреплены вдоль бортов, а посредине, между ними, блестели металлические желобки – направляющие, через весь салон, до самой двери в хвосте. Ивану это показалось в некотором роде знаменательным: Маша отправилась в дорогу в катафалке. Под ложечкой неприятно засосало.

Он перебрался на место водителя, и плюхнулся в продавленное сиденье почти с удовольствием. И выглянул в отодвинутое окошко, свесив голову вниз, как бы для того, чтоб увериться, что колесо не спустило.

Вид тряпок, первоначальный - белый или светло серый - цвет которых можно было определить по мелким пятнам, заставил его вскрикнуть. Сердце подпрыгнуло и застучало в рваном ритме, отдаваясь болезненными пульсациями в висках и колышущейся рябью в глазах. Желудок выплеснул жижу, обжегшую гортань и потоком хлынувшую через разверстый в немом крике рот. Спазмы словно вспороли живот, и Иван скорчился за здоровенным рулем, подобрав ноги под сиденье и, отшвырнув пистолет, обхватил голову руками. Что такое? Крови не видел? Или Валечка подмешала в пивас еще и перетрусин какой?

Стук в окно, быстрая дробь нетерпеливых пальцев.

Снова стук, уже по крыше.

Оторвав руки от лица, Иван вскинул голову к открытому люку в крыше и задержал дыхание. Что? Что это было? Ты чего так перетрухнул-то? Не Маша же там, под теми тряпками. Кто б там не прятался, мы…

Легкий, суетливый шорох, вроде возни крысы в мусорном контейнере. Ветки, чертовы ветки. Перед глазами поплыли круги, сквозь которые просвечивали перемещающиеся тени длинных, странных конечностей.

Тут же, в салоне, в кузове то есть, как в бочке, - дошло до него, - резонирует. Не удержавшись, он вновь выглянул в окно и уставился на тряпье, бурое, изорванное, и оверложный шов напомнил ему что-то.

— В мои проблемные дни я всегда пользуюсь маечками производственного объединения «Ёлкинский трикотажник», - пискляво произнес он. Новыми спазмами тошнота дала знать, что торопится. Он попытался отвлечься, подумать о приятном. Легко воображаемое и совершенно невыполнимое желание, решил он после нескольких попыток. Представляемые перед внутренним взором образы завораживающе жутким образом трансформировались в это поганое окровавленное тряпье, похожее на майку.

Он заставил себя покинуть автобус, и чуть помедлил лишь для того, чтоб вытащить из-под бокового ряда сидений пистолет. К своей машине рванул, как какой-нибудь нигерийский спринтер. Он завел – вернее, заставил закашлять - мотор, и включил печку, заметив, что в лесу как-то враз стало довольно прохладно, и ощущение холода не только от страха – он уже поулегся, - изо рта вырывались облачка пара. Печка свистела и пылила, но стекла салона постепенно запотевали изнутри, и желания протереть их не возникало. Так вернуться или пешком уже дойти? – вновь задался он вопросом, наблюдая, как за запотевающими стеклами контуры автобуса и ближайших кривых деревьев становятся все менее различимыми.

Конечно, он сможет. Тем более, Маша наверняка в опасности, ведь легко допустить, что кем бы ни был хозяин майки, на него напали, и скорее всего не хищники, а кто-то из компании. Кто-то совершенно чокнутый.

Не тот ли утырок, которого она так заботливо поселила в гостинице, а потом забрала? Иван попытался в памяти восстановить облик типа из соседнего номера. Мало-помалу, портрет вырисовался, и Иван стал мысленно крутить его во все стороны, разглядывая со всевозможных ракурсов и гадая, почудился ли знакомым облик парня или тогда, в гостинице, просто сработала подозрительность, распространявшаяся на всех, кто хоть как-то связан с Машей. От чего – или кого - прятался тот ненормальный?

Иван вывернул наизнанку сумку, и вещи посыпались на пассажирское сиденье. Тащить за собой этот ворох? Если он и останется в селе, то разве что на ночь, скрутив перед этим урода, которого Маша, судя по всему, таковым не считала. Впрочем, существует вероятность, что сущность свою припадочный уже продемонстрировал – чья-то майка тому свидетельство, - и сидит сейчас Машка со всей честной компанией в каком-нибудь подвале. Да, «сайгу» и впрямь стоило прихватить. Он вздохнул.

Он бросил в сумку тренировочные штаны, полотенце, сигареты, туда же швырнул пистолет с коробкой патронов – другую сунул в ящичек под пассажирским креслом, куда отправил и мобильник, уверенный как в том, что вряд ли здесь есть покрытие, так и в том, что из машины ничего не пропадет – так называемая дорога к Благодати не производила впечатления наполненной транспортной артерии.

Он вышел из машины, с хрустом потянулся – резь в ушибленных ребрах заставила его тут же, охнув, согнуться. Когда боль немного притупилась, он закинул сумку на плечо, нажал на кнопку. Джип попытался мигнуть заляпанными грязью фарами, и бибикнул как-то тоскливо. Иван поежился и тронулся в путь, напевая достаточно громко для того, чтобы заглушить лесные шорохи. Он шел, одергивая себя всякий раз, когда хотел оглянуться, поскольку не испытывал уверенности, что сможет устоять перед заманчивой перспективой вернуться. Поначалу он широко расставлял ноги, старался шагать по кажущимся более-менее сухими кочкам, чтоб не заляпать штаны, потом плюнул и пошлепал быстрее, разбрызгивая подошвами кроссовок неаппетитный бульон бурой жижи с плавающими в нем фрикадельками грязи.