В холодном ночном воздухе, наше мочеиспускание становиться паром. По-видимому, температура падает до нуля, когда Мексика переходит в спящий режим, а солнце садится. Мози заканчивает раньше меня и я смущаюсь, когда думаю, что он, возможно, наблюдает за мной. Моя моча прекращает изливаться на полпути.  Он смеется, а его кроссовки хрустят на гравии.

─ Лана, не говори мне, что ты не можешь передо мной писать.

─ Иди и жди в машине!

─ Прошлой ночью ты мастурбировала передо мной, ─ говорит он, словно обсуждает обед.   

В ответ я хныкаю  и пытаюсь вытолкнуть из себя мочу.  Предполагаю, у него вообще нет проблем с упоминанием вещей, которые разъедают меня. Я игнорирую свои чувства и его комментарий и струя снова соглашается сотрудничать.

─ Здесь что, время зимы или же просто холодно, как в пустыне? ─ его смех заставляет меня вздрогнуть и снова отпугивает мое мочеиспускание.

─ Мексика по отношению к США, как США по отношению к Канаде. Мы не в Южной Америке, ─ говорит он, по-прежнему смеясь и теперь пиная камни гравия под своими ногами.

─ Ты слишком умный  для…

─ Для кого? Мексиканца? Иммигранта? Насколько я знаю Лана, ты тоже приехала из другого места.

─ Это не то, что я имела в виду. Я собиралась сказать для правонарушителя.

─ Как мило с твоей стороны. Несовершеннолетний правонарушитель.

Он возвращается к месту со стороны водителя и я бросаю ему ключи. Я сдерживаю свои комментарии о том, что нужно быть осторожным и оставляю при себе вопрос о водительских правах. Я ложусь на опущенное сидение, которое все еще теплое после его сна и окутано его запахом. Это рай. Это место все, что мне нужно.

─ Мо, ты расскажешь мне свои историю, чтобы я уснула?

Он пробегается пальцами по своим волосам и бросает в мою сторону любопытный взгляд.

─ Ты действительно хочешь знать?

─ Каждую мелкую деталь.

И вот так я услышала историю, которую никогда не хотела услышать. История, которую я до смерти хотела узнать. Историю малыша Мойзеса и как он попал в США. Вероятно самая печальная история, которую я могла узнать за всю свою жизнь.

─ Мы решили переехать, когда мне было шесть лет. Моей маленькой сестричке, Бризе, было только восемнадцать месяцев. Моему отцу пришлось уехать в США за долго до этого. В первый раз он уехал, когда мне был годик. Мои родители поженились молодыми. Там, откуда они отроду не было никакой работы. Ты либо должен был влачить жалкое существование, либо переехать. Я вырос в районе под названием La Neza.Он находился на северной окраине Мехико и на самом деле это были трущобы. Район появился из ничего. Бедные люди приезжающие в поисках работы в городе, не могли позволить себе снимать жилье, так что здесь они строили для себя дома из того что могли найти. У них не было электричества и проточной воды. Моему отцу по-прежнему приходилось платить ренту за двухкомнатное строение из шлакоблоков, в котором они жили. Только потому, что это было гетто, не означало, что среди них не было более обеспеченных, которые считали себя хозяевами земли. Потом появился я. Они не могли позволить себе вырастить ребенка, так что мой отец отправился на заработки в Лос-Анджелес. Он нашел работу официанта. Прошло много времени, прежде чем он связался с нами. Он должен был посылать деньги, чтобы поддержать нас. Но я думаю, как только он начал новую жизнь, он просто забыл о нас. Моя мама была юной и у нее не было никаких навыков. В итоге она занялась стиркой, вымывая грязное белье других людей от заката до рассвета. Вокруг нас всегда были тазы с водой. Для меня весь мир пах, как кусок того синего хозяйственного мыла. Я помню, когда ее пальцы нарывали и кровоточили. Я знал, что она была несчастна и скучала по нему. Я знал, что она постоянно боялась. На столько боялась, что я до сих пор слышу ее плачь во сне. Несколько раз ей угрожали, а однажды они пришли и ограбили наш дом. Она посадила нас на автобус и отправилась в свой родной город. Сельскохозяйственные угодья посреди пустоты. Ее родители ─ мои бабушка с дедушкой отправили ее обратно уже через пару дней. Они сказали, что мой отец, в конце концов, отправит кого-нибудь за ней и что мы должны ждать. Но проходили годы, он несколько раз приезжал, но считал, что мы никогда не сможем пересечь границу и остаться в живых. Очень редко он присылал деньги. Они заканчивались, не успев прийти. Я думал, что деньги были волшебными. Сраные, мистические доллары, ткачи наших судеб. Мне, наверное, было пять лет, когда она начала соглашаться на «встречи». Она сломалась и начала этим заниматься только после того, как ее изнасиловали. Я сидел за стеной и слушал их, но не потому, что хотел этого. Я слышал, как она плакала и тихо произносила имя моего отца, пока неизвестные ублюдки делали свое дело. Вы не можете защитить свою мать от мужчин, когда вам всего пять лет отроду ─ не важно, как сильно вам это хочется. Вскоре после этого родилась Бриза. Моя мама рожала дома и я до смерти испугался. Она кричала и ругала свою акушерку, царапала ее руки и дергала ее за волосы. Бриза была желтенькой, когда родилась, у нее была желтуха. Не было врача, которого мы могли позволить себе и акушерка пообещала, что желтизна, в конце концов, пройдет. Мы отнесли ее к местной целительнице, которая неохотно согласилась поколдовать над ней яйцом, взамен на курицу, которая снесла его. Она кадила (кадить ─ выкуривать ладан) и распевала молитвы. Либо это сработало, либо Бриза справилась с этим естественным путем. Отцом моей сестрички мог быть кто угодно, даже хозяин земель. Он регулярно приходил «получить ренту» от моей мамы. Но моя мать была убеждена, что Бриза была дочерью моего отца. Возможно, она сходила с ума. Но ей нужно было за что-то держаться. «Все что тебе нужно сделать, это посмотреть на ее нос», ─ говорила она. А Бриза действительно выглядела, как я на  фотографии, которую моя мама повесила на стену, и на которой я был еще в подгузниках.  Я любил свою сестренку и неважно, были ли мы родные полностью или только наполовину. Забота о ней давала мне возможность думать о чем-то другом. Я с нетерпением ждал, когда она вырастит ─ когда мы сможем вместе играть. Я был тем, кто присматривал за Бризой, пока моя мама была занята на «встрече». Я научился менять ей подгузники и укладывать спать, качая на своих руках, научился успокоить ее, когда она была голодна, позволяя ей сосать мой палец.  То, как мы жили, не было способом выжить, и однажды моя мама решила,  что с нее достаточно. Однажды ночью она просто не легла спать, а просто всю ночь вышивала наши имена на нашей одежде. Я не знаю, как она смогла стать такой бесстрашной или как она нашла решение проблемы. У нее было немного денег от ее родни и немного от моего отца. Она привязала Бризу к своему телу и мы взяли с собой только одну сумку. Мы отправились в северный район La Bestia и поездка чуть не убила нас. Было холодно. Было просто ужасно. Поездка была чертовой пыткой. Думаю это то, что снова спасло нас и конечно Бриза привязанная к телу моей матери. Это держало мужчин подальше от нас и от того, чтобы ограбить нас.  Клянусь, моя мама совсем не спала, ни одну минуту, в течении четырех дней, которые потребовались, чтобы мы могли добраться до границы.  Она прижала нас ближе к себе и запрыгнула на поезд. Она была решительна в своих действиях и смотрела прямо в глаза смерти. Она была такой храброй ─ ей было столько же лет, сколько сейчас мне. Поездка ужасала меня, но я был счастлив, потому что думал, что мы снова будем с отцом. Я верил, что в Америке мы наконец-то найдем свое спасение. Что там мужчины не будут обижать мою маму и что мой отец защитит нас. Что мы все будем улыбаться за столом во время завтрака, как это было в телевизионной рекламе. Та фреска, что я оставил на стене стрип-клуба, она не была просто совпадением. То, что я нарисовал там, в действительности произошло в нашей жизни. Моей маме пришлось работать на нескольких работах, чтобы накопить деньги для проводников переправляющих нелегальных иммигрантов. Я помню как она снова и снова шептала мне: «Мойзес, не позволяй Бризе плакать. Они не заплатят мне, если узнают, что вы здесь». Я делал все, что было в моих силах, чтобы сдержать наши рыдания. Проводник, с которым мы в итоге связались, был невероятно грязным. Он, должно быть, учитывал, что она заплатит ему совсем немного. Те, которые не просто трахали вас, требовали гораздо больше, чтобы на самом деле пересечь границу. Мы были в конце одного из тринадцати огромных грузовиков. Старики, дети, младенцы и их родители, Мы все были до смерти напуганы и почти сломлены этой поездкой. Но мы были готовы рискнуть смертью, чтобы изменить нашу жизнь. Она отдала ему каждый цент, который был у нас, а затем он взял больше в туалете на заправке, пока я держал в углу Бризу и плакал, а он называл меня киской. После дня, проведенного в грузовике, я хотел умереть. Жара была невыносимой, и в темноте каким-то образом становилось еще хуже. Все плакали и молились, и все давились пылью, которая прорывалась сквозь ржавые отверстия в полу. Мы ждали, когда грузовик остановится, чтобы мы могли выйти наружу, он ехал целую вечность и, казалось, что прошло много дней. Возможно, он просто, блять, возил нас по кругу.  Затем он внезапно резко остановился и мы все налетели друг на друга, ударяясь головами. Когда они, дернув, открыли двери, свет болезненно резанул по нашим глазам, и все почти ослепли, пытаясь привыкнуть к нему. Мы были такими, нахрен, беспомощными и напуганными. Тогда я понял, что наша судьба полностью вырвана из наших собственных рук. Мы все хотели увидеть Америку, но казалось, мы до сих пор в Мексике и съехали на обочину какого-то забытого шоссе. Там было несколько парней с винтовками и один толстый парень в темно бордовой рубашке на кнопках, с потными разводами под мышками. На нем были очки авиаторы. Они посмотрели на нас и мы все покосились назад, не понимая, какого черта происходит. Собирались ли они просто расстрелять нас? Позволят ли они нам размять ноги или же это будет концом для всех нас? Станем ли мы кучей трупов внутри грузовика или же нас бросят на дороге, чтобы нас поедали стервятники? Но было еще хуже. Когда они вытянули мою маму из грузовика, я закричал. Я сидел между ее ног. Я попытался повиснуть на ней, но они оторвали меня как букашку и бросили обратно в грузовик. Я думал, что они снова стянут с нее одежду, чтобы снова изнасиловать, но они пришли не за ее телом. Они пришли за моей сестренкой. Знаешь, у моей мамы были хорошие гены, благодаря которым она всегда выделялась. Она была высокой, она была очень красивой и в ней было что-то царственное ─ что-то, что каждый хищник хотел забрать у нее и уничтожить. Они считали, что она не заслуживала этого, и они хотели, чтобы она знала, что в их руках абсолютная власть. Напоминая ей о ее месте. Они оторвали Бризу от ее тела и моя мама превратилась в неистовое чудовище. Она стала диким зверем. Она так кричала и царапалась, что я думал, они убьют ее за это. Но они отнесли мою сестренку к черному седану, который ждал их и они, открыв дверь, посадили ее на колени к какой-то даме. Все, что я видел, это ее профиль, ее светлые волосы и туфли на высоких каблуках. Для меня она выглядела как звезда телесериалов, она взяла Бризу и закрыла дверь. Стекла машины были тонированные. Это был последний раз, когда я видел ее. Я пытался помочь. Я пытался добраться до своей мамы, но какая то женщина отдернула меня назад ─ вспоминая это сейчас, думаю, она, возможно, спасла мне жизнь. Я уверен, они бы не задумываясь, пристрелили бы меня. Никто не знал, что они собирались сделать,  либо забрать остальных детей, либо пристрелить мою мать за ее крики. Затем они засунули ее обратно, но она боролась из-за всех сил. Он била и царапала пальцами двери, пока они не стали кровоточить и не сломались. Я сел рядом с ней, но боялся прикоснуться к ней. В конце концов, она заснула, но даже во сне она продолжала стонать и рыдать. Это не было концом, потому что мы провели в задней части грузовика следующие двадцать четыре часа. Без еды, без воды, без туалета. Даже без воздуха и света. Только пыль, стоградусная жара и души, дышащие ужасом. У нас закончилась вода в первые несколько часов. Некоторым людям стало плохо и появилась вонь, но мы не видели, кто это был, потому что было темно, как ночью и только несколько лучей света пробивались сквозь ржавый пол. Они выглядели как лазерные лучи, наполненные пылью, и пока она спала, я часами пробегался по ним пальцами. Моментами, той ночью я думал, что умру от жажды. Я стал вялым и меня шатало из стороны в сторону. Все казалось таким размытым. Зрение стало зернистым. Я продолжал бредить, думая, что вижу Бризу, что она снова была с нами. Затем моя мама спасла мою жизнь. Не важно, как много неправильных вещей она совершила позже, я никогда не мог ненавидеть ее. Я знал, что она любила меня, даже если она не всегда могла показать это.