– Что же это вы, бесенята, затеяли? Какое такое затмение на вас нашло? Разве можно лежать на холодной земле? А ну вставайте! Вставайте сейчас же! Живо!

Мальчики не обратили на старушку никакого внимания. Они её попросту не заметили и не услышали. Они лежали на спинах, сняв футболки, раскинув руки и ноги – как пятиконечные звёзды на морском дне. Они развернули руки ладонями к рыхлой чёрной земле, упёрли в неё босые стопы ног и с восторгом смотрели в далёкие небеса широко распахнутыми влажными глазами.

Авдотья Лукинична сошла по ступеням, похватала одёжу мальцов и с решимостью принялась их лупить ею, причитая:

– Ах вы, бесенята, паршивцы этакие, вот вам, вот! Бесенята, ах вы, ах вы…

И это помогло.

Мальчики очнулись от забытья, встрепенулись от хлопков по голым животам, ошарашенными вскочили на ноги – и никак не могли разобрать, в чём собственно дело, в чём они провинились?

Они усердно крутили головами и вращали глазами.

– Бабушка! Бабушка, что ты! – возмутился Марат, наконец осознав угрозу. – Что ты бушуешь? Что стряслось?

– И он ещё спрашивает! – возмутилась Авдотья Лукинична и, чтобы нанести очередной удар, замахнулась – футболки, от неповоротливости и неторопливости её старческих движений, вяло заболтались в воздухе. – Вы… – она мягко приласкала одёжкой внучка, – что же это удумали? Зачем это вы улеглись голышом на холодную землю?

– Кто? Мы?.. – растерялся, не понимая, о чём она говорит, Валя. – Мы не…

– Смотрите, как перемазались – теперь придётся стирать штаны. Вот же досталось на мою голову горе! Никак не думала, что ты, Марат, такой неслух и оболтус.

Мальчики осмотрели себя и убедились, что они, и правда, грязные.

– Что же это… как же… это? – только и сказал Марат, не помня, как и зачем он лёг на землю, да ещё сняв футболку.

Валя и Марат стояли пристыженными, мучаясь от тягостного замешательства, стараясь понять произошедшее. Они лупали глазами и не двигались с места. Молчали.

– Чтобы больше я такого не видела, – потребовала Авдотья Лукинична. – Ясно? Так и запомните на верно!

– Чего это вы такие ошалелые? – присмотревшись к мальчикам, спросила она. – Хорошо-хорошо, – всполошилась Авдотья, посудив, что это она чрезмерно напугала их нежданным битьём и строгим выговором. "Как бы не стали заиками", – подумалось старушке. – Давайте, живенько ступайте в душ, мыться, а я сейчас всё постираю, и на летнем солнышке, под гулящим ветерком всё сделается сухим в одночасье. – Она подтолкнула мальчиков, и они послушно пошли, не произнося ни единого слова – это сильнее прежнего понудило призадуматься Авдотью Лукиничну о неприятных последствиях, которые могли случиться от её шибкого наскока на детей. – А потом я вас покормлю, – добавила бабушка, глядя на то, как мальчики тихо входят в душ.

– Чего это они? – спросил Анатолий Сударышкин у жены своей Анны, вставшей в дверях с Ванюткой на руках, который улыбался румяным округлым личиком.

– Не знаю, – отозвалась Анна. – Пойдём, мы хотим кушать, да, Ваня? Аю?.. а-а… да-да-да… вот, да, так, да-да… – Малыш ухватил её за нижнюю губу, а потом – за нос, и весело засмеялся беззубым ртом.

Молодая чета прикрыла входную дверь на свою половину избы.

19

Мальчики по-прежнему не разговаривали: они в тишине опустошили тарелки, а потом, всё также без слов, погладили подсохшую одежду, – они лишь изредка многозначительно переглядывались. И теперь, направляясь к Пашке, чтобы безотлагательно идти в лес, к заветному убежищу, они не знали, с чего лучше начать обсуждение: что же их сильнее всего озадачивает, что является наиважнейшим, что их беспокоит больше остального?

При пробуждении утром, и Валя, и Марат были готовы поделиться с другом своими переживаниями, которые были порождены ночным болезненным состоянием и тревожными или волнительными, для кого как, сновидениями. Теперь же произошло необыкновенное и необъяснимое происшествие возле яблони, с пронзившим их чутким восприятием окружающего мира и с чудодейственным оздоровительным эффектом. Они были потрясены. Они не понимали, почему такое произошло, а многое они и вовсе не помнили.

Не доходя до Пашки двух домов, Марат и Валя остановились посреди дороги. Бестолково и несколько виновато посмотрев друг на друга, они поняли, что надо брать тайм-аут, чтобы обо всём обстоятельно поговорить или хотя бы просто выговориться, поделившись мыслями и чувствами, а в первую очередь – посетившими их ночными страданиями, как сладкими, так и мучительными, но в обоих случаях с сильной лихорадкой.

Не сговариваясь, они одновременно повернулись к скамейке у двора Барановых, отгороженной от хозяйского дома разросшейся за забором сиренью. Они огляделись – никого нет, и скромно присели на покрытую синей краской широкую доску.

– Ты помнишь, как мы вчера добрались до деревни? – приблизившись к уху товарища, беспокойно блуждая глазами, шепотком прервал их долгое молчание Валентин.

– Нет. Это невозможно, но я ничего не помню, – таким же заговорщицким шёпотом отозвался Марат. – Помню, как проснулся утром, и помню, что снилось ночью.

– И я, представь, то же самое! – Валентин ударил ладонями по коленям и выпучил на приятеля глаза.

Они немного вот так вот глупо посидели, попялились друг на друга.

– Представляешь? – сказал-таки Валентин. – Ничего не помню!

– Да-а, – с придыханием, то ли подтверждая, то ли удивляясь, ответил Марат.

Они повернулись к деревенской дороге, изъеденной дырами-ямами и украшенной хаотично размётанными камушками гравия, – о чём-то задумались.

– Мне снилось, – заговорил Валя привычным голосом, только негромко, – наше убежище. – Валя изучал лужайку между домом Барановых и дорогой, при этом он, как маленький, качал ногами, не доставая ими до земли. – Только, не одно оно, а всё то место, понимаешь?

– Угу.

– И там была какая-то девушка. И она от меня убегала… мелькала среди деревьев и задорно смеялась… хихикала… а я хотел догнать её, и не мог, а потом… потом она шмыгнула в убежище, и я подумал, что оттуда она уже никуда не денется, и вот сейчас я настигну её, захвачу… ну, знаешь, как это… ну… понимаешь?

– Ну… вроде…

– Ну… ладно… вот. Я пролез в убежище. Она была там… на собранных, натасканных туда кем-то травах и цветах. Знаешь, всё было так красиво! Вот. И она улыбалась, и как будто звала меня, манила. Я сам не знаю как, но я подошёл к ней и склонился над ней… – Валя стушевался. – Ну, в общем… хотел поцеловать её. – Он метнул на приятеля воровской взгляд. – А её нет! Пропала! Исчезла! И – смех! Уже из леса. Я кинулся в лес, чтобы снова ловить и гоняться… играть в её игру. Ну, так и пробегал до тех пор, пока не проснулся. И всё так, знаешь, волнительно, влекуще…

– Я знаю.

– Что? – Валя уставился на Марата, требуя пояснения, готовый вскипеть от любого пустяка – взревновать, страшно, а потом, может быть, обидеться.

– Да. Я знаю. Она, ну, наверное, она… она и мне снилась, – бесстрастно ответил Марат, уже успевший свыкнуться со сновидением и остыть после его запарки.

– К-когда? Мы, что же, одновременно… одно и то же?

– Нет. Мне она снилась не этой, а прошлой ночью. Перед тем, как мы пошли туда.

– А… – Валентин успокоился. – И ты тоже за ней бегал? – Марат кивнул. – А почему ты решил, что это одна и та же?

– Моя бабушка много рассказывала мне о той, что живёт в лесу, которую все называют Лесной Феей – ты о ней слышал.

– Ясное дело, как же без этого?

– Вот. Я как-то сразу о ней и подумал. Так вышло. И теперь, особенно после того, как ты сказал, что наше место в лесу, может быть тем местом, я прямо уверен, что так оно и есть, что это она являлась нам. Как и почему такое выходит, не знаю. Но думаю, что то место каким-то образом на нас повлияло. Такое не покажется ерундой, если поверить, что россказни о Чёртовых Куличках – это не сказки. И тогда… Ведь говорят же люди, что в том направлении они как раз и находятся, разве нет?