– Ох-хо-хо… – Бабушка Авдотья сокрушённо покачала головой и стала выглядывать машины.

Мимо, под аккомпанемент разухабистой музыки, прокатило два обшарпанных "жигулёнка", неся в себе худеньких космачей в пиджаках из неопределённого материала, одетых поверх маек, – рукава были закатаны, блестели значки, цепочки и заклёпки.

Они, вальяжно развалившись, выставив локти в окна, высокомерно плыли мимо.

– Матерь божья, святые угодники! – зашептала Авдотья и быстро перекрестилась. – Это кто ж такие? Прямо несусветь какая-то… Вот уж моду выдумали. Насмотрятся всякого, наслушаются – будто и не наши, будто какое иноземное нашествие… Прости, Господи! – Она снова перекрестилась и, оставив правую руку прижатой к сердцу, осторожно пошла к внучку, который беспечно копошился в сумках.

Температуру на день – на субботу, на 7 августа 1999 года – обещали в 29 градусов, а разогрелось, видимо, за все тридцать, и это – в тени! А сколько на солнце? Подумать страшно! К тому же ночью прошёл короткий, но ливень, – теперь душно.

Но, кому как!

Может, для пожилых людей – это одно сплошное мучение. А для таких бесят, как Марат – веселье, благодать и наслаждение! Что ни говори, а лето выдалось отличное! Самое оно – для купания и загорания. Чему Марат неизменно, день за днём придавался все три минувшие недели пребывания в Устюгах: в начале – под бдительным руководством отца и матери, потом – только матери, так как отец, побыв две недели, уехал, узнав из телеграммы, что его присутствие необходимо на Горьковском автомобильном заводе, где он работал.

А теперь вот уехала и мама. И отбыла она, так сказать, на перекладных, а не на их собственном автомобиле, которым был Nissan Laurel 1997 года выпуска, вернувшийся в Нижний Новгород, увезя из Устюгов отца, мужа и ценного, незаменимого работника – Капушкина Рустама Ивановича.

Марат остался один… но с бабушкой.

До школы был почти месяц, и отец, наверняка, найдёт время и приедет за сыном, а если нет, то это – не беда, потому что Марат уже вполне взрослый человек: он в состоянии самостоятельно добраться до родного дома на берегу далёкой Волги, не так ли? Но всё же… всё же нет-нет да мелькало в голове у мальчика то, что неделю назад уехал отец, то, что час назад он, Марат, расстался с мамой, и то, что ещё не известно, не придётся ли ему, действительно, впервые в своей жизни отправиться в дальнюю дорогу самостоятельно.

Но Марат не хотел думать о подобных вещах. Он размышлял о том, что его радовало, от чего захватывало дух и расширялись в восторге глаза, – последние недели огроменно долгих и при этом скоротечных летних каникул, которые казались чрезвычайно заманчивыми без дальнейшей назойливой опеки родителей.

Ему в голову вдруг забралась мысль, взволновавшая его не меньше возможного одинокого возвращения в Нижний Новгород: что будет с каждодневными долгими купаниями на Дульке? Марату почему-то показалось, что на неё опасно ходить без присмотра взрослых людей. И мальчик немного усомнился в преимуществах совсем уж свободной жизни.

"А вообще-то, за три недели эта Дулька порядком надоела, – подумал Марат. – Я обязательно стану ходить на неё, но… чтобы каждый день! Нет. Это слишком. Нужно что-то новенькое. Например, то, чем мы увлеклись пару дней назад".

Марат имел в виду партизанские манёвры – это, когда всё происходит до крайности скрытно, наполнено исследованием-изучением местности и сдобряемо перемещениями от одной заранее обустроенной секретной точки к другой.

Главным смутьяном, зачинателем их увлечения был двенадцатилетний Пашка. У него всегда была эта ненормальная, болезненная тяга к укромным местам. Где он только не строил всевозможные шалаши и шаткие беседки, выполненные из подручных и бросовых материалов: такая постройка стояла и на заду его собственного огорода, и в кукурузном поле, выложенная из кукурузных стеблей и листьев, и на берегу небольшого озера – из сучков и веток, и в густых зарослях у ручья в низине, и в рощице на бугре над деревней, и в лесу. Пашка всё время стремился открывать какие-нибудь непролазные, экзотичные на вид места. Он всё время хотел прятаться и искать. Он желал уединения. Он нуждался в романтике и защищённости.

Пашка был коренным жителем Устюгов, но уже давно жил не в деревне, а в райцентре, – из которого теперь хотел поскорее убраться Марат, – а потому, по-прежнему имея избу в Устюгах, ставшую дачей, Пашка чаще остальных ребят отдавался всем доступным деревенским прелестям.

И был Валентин, которому ещё в прошлую осень исполнилось целых четырнадцать лет! Жил Валя-Валентин в шестидесяти километрах от Устюгов, в городе с численностью населения чуть большим, чем сто тысяч человек. В их постоянной троице Валя был самым продвинутым во всех вопросах, не исключая и самого животрепещущего – женский пол. Валя отважно вступал в контакт с девчонками. Он интересовался ими в открытую, никого не стесняясь, ни перед кем не оправдываясь. Он часто примыкал к старшим ребятам, но неизменно возвращался к Марату и Пашке, потому что он всё ещё хорошо помнил проведённые с ними детские годы, правда, помимо этого были и другие причины: он не выдерживал постоянной конкуренции среди старших товарищей, к тому же ему не нравилось быть для них мальчиком на побегушках – эту роль они невольно, но постоянно ему навязывали, тем самым унижая Валю в его собственных глазах и, что особенно важно, в глазах девочек.

Побыв отлучённым от кулуарных затей деревенской подростковой знати, где пеклись самые румяные сдобы, пикантно приправляемые клубничкой, Валентин, которому, увы, в последнее время быстро наскучивало с такими малолетками как Пашка и Марат, а то и становилось невмоготу, возвращался в большой свет, забывая и прощая обиды, жадно слушая взрослые разговоры и с готовностью принимая участие в тех затеях, к которым ему дозволяли иметь причастность взрослые товарищи. А потом всё повторялось: он снова изгонялся или уходил сам, или мирно и незаметно отдалялся от деревенской знати и возвращался к Марату с Пашкой, среди которых уже он казался взрослым, но в то же время он мог позволить себе снова прикинуться ребёнком.

Иногда к ним присоединялся кто-то ещё, пополняя их скромную группку единомышленников. Но их главным товарищем был Олег Шутилин, москвич, который приезжал погостить к бабушке. Приезжал он редко, и лишь из-за начавшихся каникул мог задержаться надолго. Основным и страстным увлечением Олега была рыбалка – этим забавлялась вся мужская половина семьи Шутилиных. Олег часто самостоятельно ходил на семейной резиновой лодке. Он очень любил похвастать тем, что привёз из державного града, и щедро, милостиво одарить этим богатством своих товарищей; любил поиграть в войнушку "ну, прям как настоящим" ружьём, правда, щёлкающим пистонами, мастерить берданки, стреляющие шпонками, стегать кнутом, выбивая из воздуха звонкий хлопок, и стращать им пасущийся скот. Во всяком случаи, это были его основные развлечения и интересы этим летом, от которых, между прочим, не отказывались уже немного знакомые нам Пашка, Валя и Марат.

Марат, как и Валентин, не считал себя маленьким, – хотя он был почти на год моложе Вали. Да и могло ли быть иначе? Ведь Марат жил в большом городе, который превосходил по численности населения город Вали в десять раз! Это неплохо уравнивало их шансы на достойное проявление взрослости: брал Марат не прожитыми годами, а лучшим знанием быстро меняющейся жизни. Валя же не всегда получал оперативный доступ к последним новшествам: задержки случались существенные. Что же касается Пашки, то о его продвинутости нечего и упоминать. Пашка был безнадёжно отсталым. И – маленьким. По годам.

Но Валентин всё же с успехом одёрживал верх над Маратом значимостью каждодневно совершаемых поступков и своим умением не просто сводить знакомство со старшими пацанами, но и проникать в их непростую среду: такое – что-нибудь да значит, и даже – не что-нибудь, а – всё! От этого напрямую зависят: мировосприятие, жизненный опыт и знание в мельчайших деталях последних модных тенденций.