– По-ни-маю… – протянул Валя. – Там они и есть… Как же я о таком забыл? Ну, прям вот начисто из головы вон! Ведь в ту сторону ещё не велят далеко ходить. Мол, чаща там, болота, заблудитесь, утоните, а то и бес попутает.

– Во-во…

– Но это же здорово.

– Что здорово?

– То, что мы нашли его. Представляешь? Это безумно здорово.

– Ну… вообще-то, да.

– Ещё бы. Прикольно.

– А не страшно?

– Но это же и хорошо! Может, даже это – самое главное. В этом-то и веселье!

– Да уж, веселье…

– А как же! – не унимался Валя. – Как это я сам не связал беспамятство, болезнь, сон и это?

Валентин запнулся, затрудняясь подобрать подходящее слово, – всё-таки не осмеливаясь вот так вот сразу признавать окончательно и бесповоротно факт существования Феи или, что будет вернее, найденных Куличек.

– А ты себя, как чувствовал ночью? – спросил Марат. – Я всю ночь кашлял, чихал, потел, болели мышцы, ломило кости и, кажется, была температура. Я просыпался, но не до конца, так… плавал в полудреме, в забытье, а? – Марат вскинул голову, ожидая поддержки от Вали.

– Да-да… у меня тоже так… всю ночь. Я еле проснулся, и нервным, поэтому сразу же направился к тебе – не сиделось мне одному.

– Интересно, у Пашки так же?

– Ща спросим.

– Спросим.

– Угу.

– Я тоже едва встал, – продолжал Марат, – и, выйдя на улицу, захотел сорвать яблочка. Когда я до него дотронулся, в меня как будто что-то вошло… через пальцы… понимаешь? Через пальцы потекло тепло – и руке стало очень легко, воздушно, и тут на меня нашло… знаешь, само вошло в голову – я приблизился к стволу яблони и прикоснулся к нему… – делился переживаниями Марат, смутно припоминая случившееся и с трудом подбирая и увязывая нужные слова.

– Угу. Я прямо-таки обалдел, когда увидел тебя с закрытыми глазами, прижатым к яблоне. Хотел дотронуться до тебя, чтобы ты заметил меня, потому что ты не откликался на голос. Потянулся я и случайно прикоснулся к стволу, и почувствовал тепло. Оно захватило меня – такое блаженство… расслабуха и удовольствие… а дальше, дальше я ничего не помню, только какие-то смутные ощущения… Я даже не сумею их описать.

– Нега, блаженство и всеобъемлющее одухотворение, благодать, проникновение в самою сущность Мироздания.

– О! О как ты загнул! – подивился Валентин.

– Извини. Как-то само… Мы с тобой немножко двинулись.

– Ничего. Надеюсь, пройдёт. Но не хотелось бы.

– Но ты меня понял?

– Не только понял, я с тобой во всём согласен. Подтверждаю каждое слово. Я же там был! И тоже через это прошёл.

– Согласен.

– М-да…

– Подожди! А при чём тут Лесная Фея и то, что с нами произошло сейчас?

– Не знаю. Может, из-за того, что, как говорят люди, она как бы нечисть?

– Ну, это да… Точно! Тогда понятно… А ты, правда, во всё это веришь?

– Даже не знаю. Раньше не верил, а теперь – задумаешься.

Друзья помолчали.

– Пошли, что ли? – предложил Марат.

– Пошли, – поддержал Валя и поднялся.

– Как ты думаешь, Пашка выздоровел? Ведь он уже вчера болел, и, если с ним ночью было то же, что с нами, тогда это новое прибавилось к бывшему – и его совсем развезло.

– Так может быть… а тогда, тогда мы потащим его к любому дереву, и всё будет в порядке! А?

– Точно! Как бы он ни упирался, ему это не поможет!

– Дотащим!

Они развеселились, и оставшийся короткий путь прошли в приподнятом настроении. А между тем, где-то на краю сознания у них нет-нет да мелькала тревожная мыслишка о разумности возвращения в тайное убежище. Но тут же думалось им, что всё случившееся с ними очень уж забавно, а то место прекрасно и восхитительно до умопомрачения! Так что они быстренько отгоняли сомнительные мысли.

20

Раиса Ильинична безотлучно находилась в доме, не позволяя себе относиться к сыну с былым доверием, после его вчерашнего побега из-под её надзора. Из-за этого она не могла даже по-быстрому добежать до магазина, чтобы купить буханку хлеба. Сделать скромные покупки, она попросила невестку соседки из дома напротив – молодую женщину, приехавшую с мужем отдохнуть от городской суеты на деревенском раздолье.

– Пааа-шкааа! – услышала она крик с дорожки палисадника.

"Сорванцы поспели! – вдохновилась Раиса Ильинична. – Ох, ну и задам же я сейчас трепака этим негодникам!"

В окошко постучали.

– Паш? – позвал Марат. – Ты дома? Выходи!

Всклокоченная, в переднике, наброшенном поверх синего в жёлтый горох летнего халата, со скалкой в руке, – Раиса Ильинична толклась возле плиты, чтобы порадовать больного сына блинчиками со свежесваренным малиновым вареньем, а скалку она достала вместе с ситом и мукой, и пока не убирала, – она, как зловещий призрак, образовалась в проёме двери, за марлей, служащей преградой для мух и комаров, которая колыхалась под дуновением ветра.

– Я-в-ви-лись, – с расстановкой грубо изрекла женщина. – Явились, не запылились? Пришли по душу, что мается в страждущем теле? Хотите её вконец извести? Удумали со света сжить? – Она отодвинула марлю и тяжело перешагнула через порог, выходя на солнечный свет, в жар близкого полдня.

Марат и Валя испугались её настолько, что не сказали бы точно, если бы их спросили в тот момент, отчего у них на лбу поблескивают капли влаги, что тому виною, пылающее солнце?

– Мы, тетя Раиса… – невольно сделав шаг назад, начал лепетать Марат.

– Что-о? – вскричала Раиса Ильинична. Она упёрла руки в боки: на метровой высоте узкого крыльца она возвышалась тяжёлой глыбой, готовой обрушиться вниз в любой момент. – Вы почему вчера увели моего Пашку чёрт-те куда до почти что самой ночи? Говорите, стервенята! Я вас спрашиваю! – И, не давая обвиняемым вставить хотя бы слово, продолжила: – Вы знаете, что с ним было ночью? Знаете, что он вконец заболел, и теперь у него может быть воспаление лёгких? Знаете, что его теперь обязательно надо вести в больницу, и что он может там остаться? Положат его до конца лета! Вы этого хотели? Зачем вам такое было надо? Вы что, не могли отговорить его от этих бессмысленных болтаний-скитаний? Не могли препроводить домой? Глядишь, уже сегодня он был бы здоров, и сейчас спокойно с вами гулял. А что теперь? Я вас спрашиваю? Что теперь? А?.. Молчите? Вот то-то же. Как вам не стыдно! Такие большие мальчики, и такие разгильдяи и неслухи. Сами себе вредите. Неужели никак нельзя додуматься до того, что иногда надо поступиться чем-то сегодня, пусть и очень соблазнительным, чтобы наступило завтра, и послезавтра, и после-послезавтра?.. Эх вы! – Раиса Ильинична высказалась, а потому – утихомиривалась. – Ладно, – сказала она. – Но чтобы больше такого не было. Иначе навсегда запрещу Пашке водить с вами дружбу, поняли? Вот так. А сейчас – марш отсюда! Марш-марш! Чего топчетесь-мнётесь? Идите, говорю. Сегодня Паша никуда не пойдёт. Весь долгий жаркий летний день просидит в четырёх стенах. Вот вы чего добились. – Она посмотрела на дальнее окно дома: там маячила измождённая физиономия сына. – Он вконец болен, и будет лечиться! Если он будет плохо лечиться, – она опять посмотрела в окно, – или ему ничто не будет помогать, то завтра он поедет в больницу. Ясно вам? А то и "Скорую" вызову, и его увезут – не увидите вы его до самого конца лета!

– А?.. – отважился что-то спросить Валя.

– Что тебе непонятно, мой мальчик? – прервала его строгая женщина, возвышаясь на пороге дома со скалкой в пыльной от муки руке.

Валя осёкся, смутился, но всё же переборол себя и спросил:

– Раиса Ильинична, – обратился он почтительно, – а можно узнать, что именно с Пашей?

– Чего же непонятного? У него – жар, кашель, насморк, хрипы в лёгких. Всю ночь бредил, метался. Сейчас ему вроде как стало полегче. Только это не значит, что всё налаживается, что он пошёл на поправку. Скорее всего, это временное облегчение. Так что худшее может быть впереди!.. Ступайте давайте. А завтра, если всё обойдётся и ему станет легче, заходите, проведайте. Но, думаю, большего не ждите. На гуляния он не пойдёт, с денёк-другой отлежится. Хуже от этого не будет. – Большая муха закружила возле сального и рыхлого от жары лица женщины. Она резко махнула скалкой, и ещё раз, и снова. Послышался звонкий щелчок. Жужжание прекратилось – зашибла Раиса Ильинична навязчивое насекомое, разносящее заразу, не то вусмерть зашибла, не то всего лишь оглушив. Добавила: – Как бы вот только не сделалось ему хуже… как бы не сделалось хуже… – повторила она рассеянно и, повернувшись, скрылась за марлей.