Ничего не было. Практически ничего. Только колоссальный сгусток раскалённого газа и он. Один на один, без посредников.

Если бы у него были руки. Казалось бы, протяни руку вперёд, погрузи кисть в кипящий огнём океан, и звезда дарует тебе своё тепло. Волной оно разольётся по измотанному телу, но уже через долю секунды, пожрёт не оставив абсолютно ничего. Глупое желание. И всё же, если бы были ноги, то он обязательно подошёл к ней в поисках тепла, не боясь сгореть заживо. Но ни рук, ни ног не было, всё тело исчезло, осталось только сознание. Крохотная точка, то, что должно представлять собой столь же крохотного человека, то, что было человеком или им будет. Сознание - ядро, своим гравитационным полем не позволяющее мутным образам и мыслям покинуть его. Они вяло кружились вокруг, словно спутники на геостационарной орбите, вспыхивая отражённым солнечными панелями светом, напоминали о своей человеческой природе. О чём они были? О нестерпимой боли, некогда поглотившей и разорвавшей тело на тысячи кусков? Может, поэтому тела и нет? Боль исчезла вместе с телом, исчезла вместе с мясом, костями, кровеносной, сенсорной и нервной системами и, монотонно совершала бесконечные витки по периферии сознания. Даже если бы он хотел, то всё равно не почувствовал боль. Осталось только ядро, сознание, но не мясо. Не боль, что-то более высокого порядка, не физическое. Может быть это, всё-таки счастье, в которое он никогда не верил и к которому никогда не стремился - комплекс нелепых случайностей, дающий человеку иллюзию, что главная цель достигнута, поводов для разочарования отныне нет, а жизнь или даже не жизнь, а тяжелейший и очень долгий путь пройден не зря? Он не верил в счастье. В бесконечной пустоте просто не во что верить.

Какими бы ни были мысли и что бы в себе не несли образы, все попытки хоть что-то понять остались бесплодными.

Болтаясь в бесконечной пустоте, он смотрел на одинокую звезду, не в силах хоть что-то предпринять и чем дольше это продолжалось, тем больше выводило из себя. Он мог смириться с чем угодно, но только не со скукой. Скука убивала, побуждала постоянно чем-то заниматься, изучать, созидать. Сейчас, он скучал. Как долго это длилось, он не знал, а осознание того, что придётся созерцать проклятую звезду вечно, грозило ввергнуть его в состояние отчаяния. Небесное светило концентрировало на себе всё внимание. Вся музыка, что он когда-то помнил исчезла из памяти, её вытеснила тишина. Зрительные образы всё же развеялись в пустоте. Осталась только скука, тревожащая и раздражающая. Сознание уже было готово вскипеть яростью, но этому помешала сама вселенная. Бесконечная, колоссальная пустота сжалилась над тем, что должно быть крохотным человеком.

Звезда, решив, что путь её окончен, сменив цвет и увеличившись в размерах, превратилась в красного гиганта. Мгновение спустя, он услышал отдалённый звук. Еле слышный, похожий на писк вначале, звук набирал силу, приближался и, напоминал скорее гул. Продолжая становиться всё сильнее, гул вскоре перерос оглушительный грохот. Звезда отреагировала на это, невозможное в безвоздушном пространстве явление, медленно сжавшись в крохотную точку и тотчас же вспыхнула с новой силой. После наступила тишина. Не дав сознанию переварить только что увиденное и услышанное, "событие" началось вновь. Тот же нарастающий писк, перерастающий в гул, а тем в грохот и всё та же реакция звезды. С каждым разом "событие" было всё более громким, и он бессознательно начал отсчёт. Уже на семнадцатом цикле, грохот причинял боль, разрывал барабанные перепонки, заставлял резонировать кости и органы, которых не было. Следующие девятнадцать циклов грохот становился всё менее болезненным, пока не сошёл на нет. В полной тишине звезда уменьшилась в несколько раз и растянулась, как клетка в процессе митотического деления. (прим. Митоз - непрямое деление клетки.) Сразу две звезды свели бы его с ума, но вместо деления, она просто превратилась в огромную красную пилюлю.

- Ну ни хрена себе... Что это было? - растеряно спросил сам себя техник.

Леонид стоял, прислонившись плечом к стене, скрестив руки на груди и безотрывно пялился на тусклый красный фонарь.

Жив. Всё свидетельствовало о том, что он был ещё жив. Все до единого суставы затекли, во рту пересохло, боль в затылке грозила свалить с ног. Он расцепил руки, прислонился лбом к холодной стене и даже зажмурился от удовольствия. Это не помогло унять боль в голове, но он почувствовал хоть какое-то облегчение. Стена очень скоро перестала быть холодной, он снова посмотрел на фонарь. Красный фонарь был единственным, что присутствовало в поле зрения, кроме него и стены не существовало ничего и техник принял это как должное, но вскоре понял, это не к добру. Сообразив, что, не взирая на лампу его окружает темнота, Леонид нащупал на груди ремень сумки, в которой носил светодиодный фонарь, мультиинструмент и полноразмерный складной нож в дополнение к карманному ножу. Пальцы скользнули по ремню к сумке, нащупали бегунок молнии, но не более, пальцы не слушались, отказывались повиноваться и нужный отсек сумки оставался непреступен. Он дёргал проклятый бегунок раз за разом пока в конце концов, сражение с молнией не ознаменовалось победой Леонида и фонарь не озарил помещение холодным белым светом.

Луч фонаря, отражаясь от серых стен помещения заставил инстинктивно зажмуриться. Прикрыв глаза ладонью, Леонид терпеливо дождался пока глаза адаптируются к уровню освещения и только после этого, принялся осматривать помещение.

Квадратная бетонная коробка, примерно 3х3 метра. Необычно чистый пол и стены. Меблировка отсутствовала как таковая. Макулатура, мусор, отсутствовало всё, что могло указать на присутствие человека. Оккультных символов, нанесённых кровью, он тоже не заметил, что не могло не радовать. На двух смежных стенах, в метре от пола и почти до потолка, располагались чёрные матовые панели. Не смотря на техническую подкованность, Леонид не смог определить их назначение, да и не собирался тратить на это время. Напротив стены с лампой находился выход, вернее массивная стальная дверь больше напоминающая сейфовую.

Первым, что бросилось в глаза, был замысловатый герб в человеческий рост. Стройный, но угловатый человек, попирая ногами себе подобных, возносил руки к небу. Втоптанные в землю люди были изображены страдающими и распадаясь на части собирались в цепочку ДНК, подобно змее обвивавшую ногу тирана. Запорных механизмов на двери не обнаружилось, ручкой служила выемка, петель тоже не было. Как техник, Леонид сразу отметил скруглённый торцы двери.

- Бункер значит. Бункер очень хорошего гравировщика. - констатировал Леонид.

Водилась за ним привычка, вслух проговаривать мысли, сам он этого чаще всего не замечал, а о мнении окружающих на этот счёт мог только догадываться.

Ещё раз бегло осмотрев помещение, техник нащупал в кармане зимней куртки пачку сигарет и зажигалку, закурив, уселся на пол, пытался вспомнить, как его угораздило вляпаться непонятно во что. Время шло, а он, докуривая третью сигарету подряд, так и не смог понять, как попал сюда. Всё, что удалось вспомнить было поездкой на автомобиле, который нежно называл "Крейсером". Поездка по загородной дороге, которая даже числилась трассой, но только на бумаге, подписанной очередным щекастым чинушей. Он вспомнил как разговаривал по телефону. Недорогой смартфон сразу же нашёлся во внутреннем кармане куртки. К великому разочарованию, мобильная связь и, следовательно, интернет, отсутствовали, стены бункера глушили всякий сигнал. О глупых попытках поймать сигнал во всех углах помещения он даже не подумал.

И всё же было в этом и, кое-что хорошее. Дата на экране, свидетельствовала о всё том же дне, только время скакнуло вперёд. Телефонный разговор состоялся около полудня смартфон же показывал двадцать два часа и шестнадцать минут по Москве. Почти десять часов просто исчезло из жизни. Наверное, родные в этот момент уже обзванивали морги и, когда он отсюда выберется, влетит так, что мало не покажется. Если выберется.