– Степан Фомич был честнейшим человеком, настоящим демократом, я знал его почти тридцать лет со времени выборов союзных депутатов в восемьдесят девятом. Он всю жизнь боролся против коммунистического режима! Правда, он был излишне сентиментален.

– Как боролся? Мне говорили – он был директором школы, и всегда жил в Лучанах.

– Да, боролся! И борьба эта не окончена – коммунистическая идеология как спрут опутала всю Россию, она в головах наших граждан!

– Ну не надо преувеличивать, просто они помнят то хорошее, что было.

– Нет! Вы не понимаете – в том времени не было и не могло быть ничего хорошего, СССР – это просто огромный ГУЛАГ, а все кто там жил были настоящими рабами, бессловесными винтиками, только свобода делает нас людьми! И это мы должны вложить в умы россиян, иначе все повторится!

– Ну, вы, Наиль Равильевич, что-то уж слишком преувеличиваете – всякое было, и хорошее и плохое, люди ведь все помнят – и как в войну победили, и как в космос летали.

– Это все вопреки коммунистам! Нет, конечно, интеллектуалам понятно, что отдельные личности могут противостоять тоталитаризму, они способны творить автономно, но коммунисты всегда использовали их только в определенных целях.

– Но Эйзенштейн все равно останется Эйзенштейном со Сталиным или без Сталина!

– Да я с этим не спорю, но мы с вами способны отделить зерна от плевел, а простой человек – нет, для него – не Гагарин полетел в космос, а СССР это сделал, войну не простой народ выиграл, а Сталин победил!

– А! Теперь понятно – вы хотите так промыть людям мозги, чтобы они собственной памяти верить отказались. Эх, Наиль Равильевич, человеку другую голову не приставишь, и память дочиста не сотрешь, ну и потом – не демократично это как то!

– Не острите! Я говорю не о памяти, а об идеологии – одни и те же события можно оценивать по-разному, главное – критерии!

– Ну и как вы эти критерии внедрять собираетесь, у нас же с девяностых плюрализм, так сказать?

– Да это как раз не сложно, но проблема в том, что даже те, кому в восемьдесят пятом было всего восемнадцать, сейчас и еще как минимум лет двадцать будут двигать страну в своем направлении, мы пока бессильны!

– Значит советское наследие – это не только заводы, памятники и армия, да?

– Да! И это самое опасное! А вы не ерничайте, Запад уже давно отошел от старых лозунгов – свобода, равенство, братство, главное – это индивид, ставший сильной личностью, общество должно не только предоставить ему все возможности для самореализации, но и заставить его действовать.

– И пусть победит сильнейший! А где тут демократия?

– Как где? Ведь не важно – какой вы расы, вероисповедания, богаты или бедны, гетеро, би или гомосексуальны, главное – ваши личные качества.

– Главное – волком быть, а из какой стаи – не важно!

– Как вы не понимаете?! Перед человечеством стоят глобальные задачи – перенаселение, голод, болезни, скудные ресурсы, тотальная неэффективность целых стран и континентов, мы уже шагнули за линию цейтнота, дальше все будет только жестче и беспощаднее! Человечество больше не может подтягивать слабых до уровня сильных, этот метод себя исчерпал, так и не решив никаких глобальных задач, настало время дать дорогу этим сильным!

– А другие пусть освобождают им эту дорогу?

– А что делать? В природе все определено – есть плод и есть гумус, но весна все равно наступит!

– И для этого нужна свобода?

– С вами приятно беседовать! Кстати, не попросить ли нам еще чаю?

Сергей Галушкин все внимательней и внимательней присматривался к своему спутнику – ничем непримечательный старичок с острыми черными глазками-угольками, маленькими ручками-лапками и упрямым вихорком на затылке – удивительно, каких чудовищ порождает его бодрствующий разум, а ведь всем в области он известен как почетный демократ, правозащитник и либерал.

И словно прочитав его мысли, провинциальный Ницше, тонко усмехаясь, ответил:

– Это не жестокость, это реальность. России не приходится выбирать – мы аутсайдеры и все что можем – либо принять правила игры и встать на сторону силы либо исчезнуть со страниц человеческой истории.

– Но почему выбор только в этом? И почему мы обязаны его делать? Мир меняется, и ваша пресловутая сила стала сжиматься подобно шагреневой коже!

– Цивилизация всегда лишь тоненькая кожица на поверхности океана варварства и дикости; сейчас эта кожа – западная культура, западная интеллектуальность и западный образ жизни; они и привели к появлению новой сильной личности, как нового совершенного человека, нового гуманизма, направленного на развитие этой личности, нового общества, уже не подчиняющего подобного индивида всем этим пресловутым «униженным и оскорбленным», ведь сейчас ничто не мешает любому человеку становиться сильным, успешным и независимым. Конечно, я мог бы добавить, что все вокруг вас – от зубной щетки до сложнейших машин и компьютеров – создано именно той тоненькой кожицей, но это всего лишь сопутствующий результат, главное – новые люди, они – наша последняя надежда!

– Да с чего вы это взяли! Волки не делятся добычей с овцами, и тем более их не волнует овечье будущее! И вообще эта кожа все больше и больше напоминает фашистскую свастику! Сильные пожирают слабых! Что тут такого совершенного?

– Причем здесь фашизм? Он ущербен изначально! Как можно ограничивать личность ее расовой идентичностью – только интеллект, сила и воля к победе могут вытолкнуть человека на вершину. И потом, в западном обществе никто не умирает от голода и холода, медицина и образование доступны всем, ну а если ты хочешь чего-то больше, то вперед…

– А если не хочешь, не можешь или думаешь по-другому, то ты гумус – паши, жирей, глупей и переваривайся во славу нового человека!

– А вы хотите иначе? Что ж, Сергей Васильевич, а давайте поговорим про это «иначе»! Ответьте, только честно, вот вы – сегодняшний, с интеллектом явно выше среднего, стремящийся стать тем, кто решает за себя и за других – вы способны превратиться в просто серую массу, ползущую по приказу командиров на смерть где-то в богом забытом лесу? И помните, никто даже не узнает – сдохли вы при выполнении приказа или струсив! Тоталитарное общество не разделяет личность и массу – все равны, все рабы.

– А личность, как я понимаю, поберечь надо – пусть дохнет серая масса!

– Слушайте! У меня такое впечатление, что я вас невинности лишаю.

– Не знаю, грязно это как то все, не по-людски.

– Когда подыхаешь с голоду – не брезгуешь и падалью, а мы сейчас не в том положении, чтобы о душе заботиться. Да проснитесь же, наконец! Мир вступает в эпоху катастроф, нет времени мыть руки, но прекрасное будущее возможно!

– После переваривания шансов нет!

– Вы думаете, они способны это понять? А вот и подъезжаем!

Поезд плавно затормозил возле одноэтажного деревянного здания с большими фасадными окнами, за которыми был округлый холл, заставленный отполированными до блеска массивными скамьями, и несколько примыкающих к холлу комнатенок, заглядывающих в него сумрачными отверстиями-ракушками – перед вами, уважаемые читатели, типичное здание старого железнодорожного вокзала южной глубинки России.

Небольшая площадь перед вокзалом была, как принято, оформлена красочными цветочными клумбами и ровненьким новеньким асфальтом, очищенным от пережитков дикого капитализма девяностых – многочисленных киосков.

Наиль Равильевич Гонсалес, именно так звали пожилого пассажира, небрежно надел самый вызывающий предмет своего туалета – розовый берет, а надо сказать, что в Лучанах, и не только там, данный предмет был столь же редким, как и розовый слон, например. Сергей Васильевич Галушкин поступил не менее странно со своей головой – на ней красовался настоящий белый колониальный шлем, привезенный из прошлогоднего отпуска в Юго-Восточной Азии.

Наши пассажиры неспешно выбрались из комфортного вагона на улицу, прямо на тяжелый, раскаленный жаром неумолимого светила воздух. Беднягам казалось, что их руки и ноги погрузились в горячую воду; не хотелось двигаться и разговаривать – глаза упорно искали спасительную тень, и она (эта тень) в буквальном смысле материализовалось перед ними – среднего роста, жилистый мужик лет сорока пяти, в рабочем комбинезоне со шлангом в руке выпрямился и заслонил им солнце.