– Я бы не смог объяснить лучше, – признался падре. – Давайте, только быстрее. К нам уже едут закрытые носилки и... о Боже, вооруженная охрана.

Хьюлитт набрал в легкие побольше воздуха и постарался выбрать слова покороче и подоступнее.

– О'Мара, – торопливо проговорил он. – Вы все ошибаетесь. Ни один из носителей вируса не инфицирован и не заражен, и в нас не содержится ни его спор, ни эмбрионов. Он действует не так. Это существо разумно, и оно представляет собой организованную колонию вирусов. Это единичное и крайне эгоистичное существо, которое ни за что не позволит, чтобы от него отделяли части, за счет чего неизбежно бы пострадало целое. То, что со мной происходило в годы полового созревания, было связано с тем, что хотя вирус и понимал, что мой организм нуждается в периодическом освобождении от органических отходов, но тогда он не осознавал, что извержение живого материала типа семенной жидкости – это здоровый, нормальный процесс. Он не понимал, что живое существо способно испытывать такую потребность к размножению, в то время как вполне могло бы жить в одиночестве. Ему до сих пор трудно смириться с мыслью, что мы готовы терять миллионы себя ради выживания вида в целом.

На Этле, на Земле, в госпитале, – частил Хьюлитт, – не существовало никакого риска вторичного инфицирования. Вероятно, в будущем вирус обретет способность делиться, но до этого еще очень далеко, да и тогда от вируса никакого вреда не будет. Сейчас же вирус способен оккупировать только одно существо – он, словно художник, оставляет свой автограф бывшим хозяевам в виде прекрасного здоровья до конца их дней.

Он делает это из благодарности, – продолжал Хьюлитт, – за знания и опыт, почерпнутые от носителя. Он считает себя арендатором, обязанным платить земельную ренту.

Появилось двое носилок, сопровождаемых двумя массивными худларианами и восемью вооруженными охранниками в форме Корпуса Мониторов – тоже весьма массивными землянами. На лицах охранников застыла смесь удивления и решимости. Хьюлитт заторопился:

– Поверьте мне! Ни Федерации, ни ее жителям совершенно нечего бояться! Вирус больше не интересуют недолгожители. Он хочет заселять звезды, а начать собирается с телфианского солнца, которое, по астрономическим меркам, старое и больное. Да, есть вероятность, что при этом он погибнет, но он все же считает, что рискнуть стоит. Больше вирус не хочет ничего – только попробовать вселиться в это солнце и научиться управлять его внутренними процессами, сделать его разумным и стабильным.

Разумная звезда, – закончил Хьюлитт, – будет самым долгоживущим созданием, какое только можно себе представить.

Тут затараторили все разом: Конвей, Приликла и Торннастор. Худлариане около носилок и охранники ждали их решения, не понимая, что же им делать. Несколько минут казалось, что о Лиорене и Хьюлитте все забыли. Разговор шел о необходимости проследить все путешествия Лонвеллина до того, как тот попал в госпиталь, чтобы попытаться найти родную планету вируса, где можно было бы обнаружить его неразумных сородичей и хорошенько изучить, а потом (вероятно) – помочь им размножиться. Тогда помощь бывших носителей вируса оказалась бы поистине бесценной. Говорили и о том, что нужно будет принять строжайшие меры предосторожности, что, конечно, возникнет масса проблем, но если повезет, то удастся дожить до такого будущего, когда граждане Галактической Федерации станут носителями одного-единственного вируса и никогда больше не будут страдать никакими болезнями. И тогда медикам только и останется, что лечить тех, кто пострадает при несчастных случаях, да выполнять плановые хирургические операции. Последнее слово все же осталось за Главным психологом.

О'Мара сказал следующее:

– Доктора, достаточно. Ваши футурологические гипотезы за несколько минут не решить. Падре Лиорен, Хьюлитт, успокойтесь. Мы решили, что Морредет можно позволить совершить посадку на Кельгии, а телфианам – вернуться на родину со своим новым другом. Вооруженная охрана свободна, но вы двое забирайтесь на носилки и немедленно отправляйтесь – нет, не в карантинную палату Отделения Патофизиологии, а ко мне в кабинет для немедленного и подробного отчета.

Хьюлитт охнул, но услышал его только падре. Он ободряюще прошептал:

– Не расстраивайтесь, дружок. В кабинете у майора есть устройство для выдачи питания, а если нам не дадут поесть, мы и говорить не станем.

На носилках получится быстрее, чем пешком, – продолжал между тем O'Mapa. – Еще что-нибудь хотите сказать?

Хьюлитт сам не знал, откуда у него взялись такие слова – стали ли они следствием усталости, голода или просто облегчения, – но он рассмеялся и сказал:

– Похоже, у меня психологическая проблема. Кажется, я стал бывшим ипохондриком, который совершенно здоров, но при этом хочет остаться в госпитале. Не желаю возвращаться на Землю и пасти там овец.

На самом краю Галактики, где звезд совсем мало, а космический мрак так близок к абсолютному, в пространстве висел Главный Госпиталь Двенадцатого Сектора. Он был слишком огромен для того, чтобы кто-то смог спутать его с космической станцией, но все же не слишком велик для того, чтобы его можно было назвать металлической луной. На его трехстах восьмидесяти четырех уровнях были воспроизведены среды обитания всех разумных существ, проживавших в Галактической Федерации, биологический спектр которых варьировал от чрезвычайно хрупких метановых существ до экзотических созданий, которые жили за счет переработки жесткого радиоактивного излучения. В промежутке между этими двумя полюсами размещались относительно обычные существа, то бишь – кислородо– и хлородышащие. Тысячи иллюминаторов госпиталя постоянно горели разными цветами с различной степенью яркости, что было необходимо в связи с тем, что светочувствительные органы у множества пациентов и сотрудников были устроены по-разному. В итоге для тех, кто подлетал к госпиталю на звездолете, это сооружение напоминало гигантскую рождественскую елку.

Самое яркое впечатление производили мигающие предупреждающие маяки, смонтированные по периметру ядерных реакторов. Однако в течение следующих трех часов любой прибывающий в госпиталь имел полную возможность убедиться в том, что настоящий источник энергии этого учреждения находится за тремя довольно скромно светящимися иллюминаторами на тридцать девятом уровне. Хотя, на циничный взгляд О'Мары, те люди, которые источали эту самую энергию, а стало быть, и власть, были бы первыми, кто принялся бы с пеной у рта отрицать этот факт.

Однако сегодня он воочию видел, в каком замешательстве пребывают все те существа, которые стояли, сидели, висели и еще множеством всевозможных способов размещались вокруг большого стола. Что-то необычное не то уже произошло, не то должно было произойти, иначе Скемптон не добился бы такой, стопроцентной, посещаемости собрания. Самая сущность этой космической психушки была такова, что все это должно было означать сюрприз для кого-то из присутствующих, и притом сюрприз скорее всего неприятный. Медленно обводя взглядом собравшихся, О'Мара понял, что ДБДГ, а также и некоторые из инопланетян, успевших научиться распознавать душевное состояние людей по их мимике, успели догадаться о том, что он нервничает.

За исключением Главного администратора госпиталя – полковника Скемптона и самого О'Мары, присутствовавшие на совещании являли собой медицинскую элиту – сплошные диагносты и руководители уважаемых отделений. Сегодня имело место первое на памяти О'Мары ежемесячное совещание диагностов, на котором все сотрудники сидели тихо и не спускали глаз с полковника, вместо того чтобы громко жаловаться друг другу на то, что их тут собрали в то время, как у них полным-полно более важных дел.

«Определенно, – решил O'Mapa, – сюрприз будет неприятный».

Стало совсем тихо, только слышалось тихое побулькивание внутри защитного транспортного средства вододышащего диагноста Восана. Лахличли недовольно, но безмолвно шевельнулась внутри своей прозрачной защитной оболочки. От сферического колпака, внутри которого при температуре, близкой к абсолютному нулю, размещался диагност Семлик, веяло ледяным безмолвием. Щупальца диагноста Камута, креппелианского октопоида, нетерпеливо постукивали по полу. Остальные представляли собой класс теплокровных кислорододышащих существ, которые ни в каких защитных оболочках не нуждались, да и в одежде тоже – на них не было ровным счетом ничего, кроме наклеек, указанием их звания и должности. Людей, подобающим образом одетых, на совещании присутствовало всего трое. Диагност Конвей явился в белом хирургическом костюме, на полковнике Скемптоне и О'Маре была темно-зеленая форма офицеров Корпуса Мониторов. Наконец полковник прокашлялся и тем нарушил тишину.