– Нет, они не разбили нас, Повелитель, – с достоинством ответил Санг-дракс. – Как я уже говорил, мы отступили. Мы опасались, что, если продолжим бой, может пострадать Кикси-винси. Мы знали, что ты не хочешь, чтобы великая машина была повреждена, и поэтому в соответствии с твоими желаниями, мы покинули Арианус.

Санг-дракс посмотрел Ксару в лицо, его единственный глаз светился.

– К чему было торопиться? Мой Повелитель все равно получит то, чего он хочет. А что касается меншей – на какое-то время они обретут мир, но очень скоро сами же вновь его нарушат. Так уж они устроены. Ксар сурово смотрел на стоящего перед ним змеедракона, пристыженного и сконфуженного.

– Что происходит на Арианусе сейчас?

– Увы, мой Повелитель, как я уже сказал, все мои воины покинули его. Я могу послать их обратно, если ты и в самом деле считаешь, что это необходимо. Однако, осмелюсь предположить, гораздо больший интерес моего Повелителя должен вызывать Приан.

– Опять Приан! Чем это он так важен?

– Та чешуйка дракона, что мы нашли в камере старика…

– И что из этого? – нетерпеливо спросил Ксар.

– Эти существа водятся на Приане, Повелитель. – Санг-дракс помолчал, потом добавил, понизив голос: – В прежние времена, Повелитель, эти драконы служили сартанам. Мне пришло в голову, что, может быть, сартаны что-то оставили на Приане, нечто такое, что бы им хотелось сохранить в тайне, хорошо охраняемым, нетронутым… например, Седьмые Врата.

Гнев Ксара остыл. Он вдруг глубоко задумался. Ему только что вспомнилось, где он слышал о цитаделях Приана.

– Понятно. Говоришь, эти драконы существуют только в том мире?

– Эпло сам сообщал об этом, Повелитель. И именно там он встречал этого помешанного старика-сартана. Без сомнения, дракон и старик вернулись на Приан. И если они смогли пробраться сюда и на Челестру, кто может поручиться, что в следующий раз они не вернутся с армией титанов?

Ксар не собирался показывать змеедракону свое волнение.

– Возможно, я побываю на Приане, – небрежно бросил он. – Мы поговорим об этом позже, Санг-дракс. Знай, что я недоволен тобой. Можешь идти.

Вздрагивая от гневных слов Ксара, как от ударов хлыста, змеедракон исчез с глаз Повелителя.

После ухода Санг-дракса Повелитель еще долго молчал. Мейрит подумала, не изменил ли он своего решения послать ее на Арианус, раз он уже узнал о происходящем там от змеедракона. Судя по всему, мысли Ксара развивались в том же направлении, потому что наконец, обращаясь к самому себе, он произнес:

– Нет, я не верю ему!

Но говорит ли он о Санг-драксе или… или об Эпло?

Приняв решение, Ксар повернулся к ней:

– Ты отправишься на Арианус, дочь моя. И узнаешь всю правду. Неспроста Санг-дракс скрывал это от меня. Я не верю, что он делал это, чтобы не причинять мне страданий! Хотя, – добавил он менее решительным тоном, – предательство одного из моих людей, особенно Эпло…

Он на мгновение замолчал, размышляя.

– Я читал, что в древние времена, до того как мир был разъединен, мы, патрины, отличались суровостью и хладнокровием. Мы не знали любви, мы гордились тем, что не испытываем привязанности к кому-либо, даже друг к другу. Плотское желание допускалось и даже поощрялось, потому что оно служило продолжению нашего рода. Лабиринт преподал нам много жестоких уроков. Но порой я думаю, не научил ли он нас любить? – Ксар вздохнул. – Предательство Эпло причинило мне большую боль, чем то, что мне пришлось вынести от чудовищных порождений Лабиринта.

– Я не верю, что он мог предать тебя, Повелитель, – сказала Мейрит.

– Да? – произнес Ксар, пристально глядя на нее. – Почему же? Может быть, и ты его любишь? Мейрит покраснела.

– Дело не в этом. Я не верю, что среди патринов могут быть предатели.

Он вглядывался в ее глаза, как бы проверяя, нет ли за этим другого, скрытого смысла. Она ответила ему открытым, прямым взглядом, и он был удовлетворен.

– Это потому, что у тебя верное сердце, дочь моя.

И ты не можешь допустить, что кто-то может оказаться лжецом.

Помолчав, он сказал:

– Если – если – будет доказано, что Эпло на самом деле предал – не только меня, но весь наш народ, – какого наказания он заслуживает?

– Смерти, мой Повелитель, – спокойно сказала Мейрит.

Ксар, улыбнувшись, кивнул.

– Хороший ответ, дочь моя. Скажи мне, – добавил он, все так же сверля ее взглядом, – ты когда-нибудь объединяла руны с кем-то из мужчин или женщин, Мейрит?

– Нет, Повелитель.

В первый момент его вопрос привел ее в изумление, потом она поняла, что он имел в виду.

– Повелитель, ты ошибаешься, если думаешь, что мы с Эпло…

– Нет, нет, дочь моя, – мягко прервал ее Ксар. – Я спрашиваю не поэтому – хотя и не скрою, что рад это слышать. Я спрашиваю по другой, более личной причине.

Подойдя к своему столу, Ксар взял с него длинное шило. На столе также стояла склянка чернил, темно-синих, почти черных. Он невнятно произнес над чернилами несколько слов на рунном языке патринов. Затем откинул капюшон и убрал волосы, длинными прядями свисавшие ему на лоб. Стала видна татуировка – синий магический знак.

– Не согласишься ли ты объединить свои руны с моими, дочь моя? – мягко спросил он.

Мейрит изумленно смотрела на него. Потом упала на колени, склонила голову.

– Повелитель, я недостойна этой чести.

– Достойна, дочь моя. Более чем достойна. Оставаясь на коленях перед ним, она подняла к нему лицо.

– Тогда, Повелитель, – да. Я объединю с тобой руны, и поверь, это будет величайшим счастьем моей жизни.

Подняв руку к вырезу своей открытой блузки, она рывком разорвала ее, обнажив груди, покрытые синей татуировкой. На левой груди была вытатуирована ее сердечная руна.

Ксар откинул со лба Мейрит темно-каштановые пряди волос. Его рука нашла ее груди, маленькие, крепкие и высокие. Рука скользнула по ее гладкой стройной шее и накрыла левую грудь, лаская ее.

Ощутив его прикосновение, она закрыла глаза и задрожала, скорее от благоговейного страха, чем от наслаждения. Ксар заметил это. Его старческая рука перестала ласкать ее. Мейрит услышала его вздох.

– Не часто я жалею о своей ушедшей молодости. Но это один из таких случаев.

Глаза Мейрит разом открылись. Она сгорала от стыда, от того, что он так неправильно ее понял.

– Повелитель! Я буду счастлива согревать твою постель…

– О да, именно это ты бы и делала, дочь моя – согревала бы мою постель, – сухо сказал Ксар. – Боюсь, мне нечем было бы тебе отплатить. Уж давно огонь угас в моих чреслах. Но наши сердца и умы сольются, если этого не смогут сделать наши тела.

Он поднес конец шила к гладкой коже ее лба и сделал укол.

Мейрит вздрогнула, но не от боли. С момента рождения дети патринов в разном возрасте много раз подвергаются татуировке. И они не только привыкают к боли, но и умеют переносить ее не моргнув глазом. Мейрит вздрогнула оттого, что поток магии устремился в ее тело, магии, перетекавшей из тела ее Повелителя в ее собственное, магии, которая вырастет и окрепнет, как только он изобразит магический знак, связующий их – его сердечная руна объединится с ее.

Ксар повторял это снова и снова, вонзая иглу в гладкую кожу Мейрит более сотни раз, до тех пор, пока сложный рисунок не был нанесен полностью. Он разделял ее экстаз, который шел скорее от разума, чем от тела. После экстаза объединения рун сексуальное слияние обычно является чем-то гораздо менее значимым.

Закончив свой труд, он отложил залитую чернилами и кровью иглу, опустился перед Мейрит на колени и привлек ее к себе. Они оба прижались друг к другу лбами, знак к знаку, и круги их жизненных сил замкнулись в один. Мейрит вскрикнула от захватывающего дух блаженства и, обессиленная и трепещущая, упала ему на руки.

Он был доволен ею и держал ее на руках, пока она не успокоилась. Тогда он приподнял за подбородок ее голову, посмотрел ей в глаза.

– Теперь мы одно целое. Даже если мы будем вдали друг от друга. Наши мысли будут лететь друг к другу по первому желанию.