Еще одной из проблем было использование биостатов в неуместных целях. В период горячего соперничества между фирмами-производителями, когда каждый день расходовались целые состояния, чтобы спасти всех больных, стоящих на пороге смерти, оказалось, что некоторые люди одаряют бессмертием своих собак и кошек. Введенные со временем инструкции ограничивали употребление биостатов ветеринарами, но конные скачки и другие развлечения, в которых настоящий возраст животных играл важную роль, пережили землетрясение. Благодаря тому, что биостаты приводят каждый нормальный здоровый организм в отличную форму, родилась мода на мясо бессмертных коров, овец и свиней, которая так никогда и не исчезла, даже к концу двадцать второго века…

Почувствовав на себе чей-то взгляд, Карев повернул голову. Ребенок, сидевший на коленях матери, откинул одеяло, и его розовое, кукольное личико освещал теперь яркий свет, льющийся в окна самолета. Два голубых глаза мудрых, хотя и запертых в состояние непрерывного психоза из-за детской неспособности отличать свое «я» от внешнего мира, — смотрели на Карева. Он инстинктивно отпрянул, когда младенец вытянул к нему пухлую ручку. Заметив его реакцию, мать прижала ребенка к груди. Некоторое время она вызывающе смотрела Кареву в глаза, затем взгляд ее скользнул в сторону и остановился где-то на горизонте личной вселенной, в которую не имел доступа ни один мужчина.

Шестимесячный ребенок, со страхом подумал он. Младенец выглядел шестимесячным, но вполне возможно, что ему было столько же лет, сколько и Кареву. Еще какое-то время он вслушивался в нарастающий стон двигателей самолета, затем встал с кресла и прошел назад в поисках свободного места. Единственное незанятое находилось возле бортового стюарда. Карев тяжело опустился в свободное кресло и сидел, постукивая пальцем по зубам.

— Она действовала вам на нервы? — сочувственно спросил стюард.

— Кто?

Стюард кивнул в начало салона.

— Миссис Дениер, Летучая Голландка, — объяснил он. — Иногда мне кажется, что она должна платить за два билета.

— Вы ее знаете?

— Все, летающие по трассе до Лиссабона, знают миссис Дениер.

— Она часто путешествует? — спросил Карев, стараясь выказать только легкий интерес.

— Не так часто, как регулярно. Каждый год, весной.

Кажется тридцать лет назад на этой трассе разбился самолет, в котором летела она, ее муж и ребенок. Муж погиб.

— О! — сказал Карев и подумал, что не хочет больше ничего знать. Он глубоко вдохнул воздух, пахнущий пластиком, и выглянул в окно. Самолет как раз двинулся с места.

— Она отсидела десять лет за введение биостата ребенку и с тех пор нет весны, чтобы она не появилась.

— Неслыханная история.

— Похоже, таким образом она хочет воскресить прошлое или ищет такой же смерти, но я в это не верю. Наверное, у нее дела по ту сторону океана. Женщины так долго не отчаиваются.

Самолет доехал до центра стартового туннеля, и рев двигателей достиг предела. Этой фазы полета Карев больше всего не выносил: когда машина начинала подниматься, у нее не было достаточной скорости, а у пилота времени для реакции, чтобы ее спасти, если бы отказали двигатели.

Кареву захотелось отвлечься мыслями от полета.

— Простите, — сказал он. — Это все двигатели.

— Я сказал, что женщины не ходят в трауре так долго.

— Как долго?

— Из того, что я знаю, не менее тридцати лет. Трудно поверить, правда?

Карев покачал головой, думая о перетертом замке сумки. Невозможно, чтобы он износился до такой степени за тридцать лет. Входя в атмосферу, самолет подозрительно закачался, и Карев, держась за подлокотники кресла, задал себе вопрос, не исполнится ли сегодня желание миссис Дениер.

Было далеко за полдень, когда самолет Объединенных Наций из Киншасы, скользя с почти баллистической скоростью на северо-восток, пролетел над редкими постройками округа Нувель Анверс и заложил вираж в сторону лесной поляны.

Когда в тот же день, только раньше, Карев летел самолетом из Лиссабона, он с надеждой смотрел на редко растущие деревья и кусты, придававшие североафриканской саванне идиллический вид. Он имел весьма туманное понятие о том, где располагается бригада антинатуристов, которой «Фарма» по контракту доставляла лекарства, и если бы оказалось, что где-то в районе похожей на парк саванны, ближайшие несколько месяцев прошли бы почти приятно.

Однако пейзаж медленно изменялся, и в данный момент самолет мчался над вечнозелеными джунглями, в которых, казалось, мог без следа пропасть не только он сам, но и все человечество. Его настроение отчаяния и самобичевания еще более углубилось. Он должен был отбросить безумную мысль вступить в бригаду антинатуристов в то серое утро разрыва с Афиной. Служба в бригадах проходила на основе добровольности, поэтому, если бы он пошел на попятный, это произвело бы еще меньшее впечатление, чем его первое решение вступить в них. В этом был он весь: когда ситуация требовала решительности, он покорно приспосабливался, когда же разум подсказывал уступчивость, тогда, наперекор логике, он становился несгибаемым.

Когда машина описывала вираж в сонном, желтом воздухе, Карев на мгновение увидел в нескольких километрах к северу локализованную бурю. Он успел только взглянуть высоко в небо и заметить едва уловимое напряжение полей управления погодой, как тут же вверх поднялись деревья, закрывая обзор. Машина остановилась в конце поляны, и рев двигателей смолк. Карев расстегнул ремни, встал и двинулся к выходу за четырьмя другими пассажирами, бородатыми, молчаливыми исправными. Они спустились по лесенке на примятую траву, где их ждала машина, тут же отъехавшая в сторону просвета между деревьями. Карев остался один, чувствуя себя совершенно потерянным. Он как раз выглядывал через люк, вдыхая насыщенный влагой воздух, когда из кабины управления вышла пилотка — крепкая блондинка в голубой форме Объединенных Наций.

Она посмотрела на него с ироничным сочувствием, за что он был ей глубоко признателен.

Кивнув головой на частокол деревьев, он спросил:

— Можете вы мне сказать, как добраться до ближайшей цивилизации?

— А кого вы представляете? «Фарму»? — спросила блондинка с акцентом, выдающим в ней англичанку или австралийку.

— «Фарму», — подтвердил он, ободренный тем, что услышал название своей фирмы в совершенно незнакомом месте.

— Не беспокойтесь, они скоро будут здесь. Я привезла кое-что для них. Советую вам сесть и отдохнуть до прибытия грузовика. Здесь такая влажность, что человек раз-два — и падает с ног. — Она взглянула на его лишенный растительности подбородок и стянула блузку, открыв полный, но очень женственный торс. — На будущей неделе я возвращаюсь в Лапландию, поэтому, пока можно, пользуюсь даровым витамином D, — объяснила она. Бросив блузку на кресло, она села на лесенке, делая глубокие вдохи, как будто хотела максимально подвергнуть груди действию солнечных лучей.

Сердце Карева стучало, как молот, он не предвидел всех последствий игры в остывшего. Правда, всемирная мода отошла от демонстрации женской наготы, но женщины обычно не слишком жаловали давно принятые нормы поведения, если оказывались в обществе остывших мужчин.

— Я подожду внутри, — сказал он. — Моя кожа боится солнца.

Он сел, удивленный впечатлением, которое произвела на него не слишком привлекательная женщина. Внутренность машины нагрелась, и Карев закрыл глаза. Он чувствовал себя виноватым, что обманул пилотку, и это действовало на него, как катализатор…

Он не знал, сколько прошло времени до момента, когда его разбудило хлопанье дверцы автомобиля. Подойдя к люку, он спустился по лесенке на вытоптанную траву, где снова одетая блондинка тихо разговаривала с низким мужчиной, который своими мускулистыми плечами напоминал атлета-тяжеловеса. У пришельца был большой живот, натягивавший тонкую ткань полевого мундира Объединенных Наций, и, хотя он был сед и лыс, лицо его покрывала серебристая щетина, говорившая всем и каждому о его исправности.