Усевшись поудобнее в кресле, угрожающим образом прогибавшемся под его весом, Маттас Олвера напоминал грязный сапог, оказавшийся в музейной витрине. Он ворчал, бурчал, фыркал, рыгал, скреб себе под мышками, тер огромное брюхо. Блохи скакали в его усах и по засаденному одеянию.

Сигара наполняла комнату вонью; остававшийся за столом Джовейн должен был постоянно напоминать себе, что перед ним учены, пришедший наставить его в вопросах доктрины. Что ж, наверное, Капитанство действительно превратилось в музейную древность, и давно пришло время освежить это учреждение.

– Я не политик, – бубнил Маттас.. – Крутить-вертеть – это не для меня, разве когда подворачивается сочная молодая бабенка, аха-хоу! Но тем не менее я считаю – не следует чересчур торопиться, не следует, вот! – Он погрозил пальцем. Ноготь был оторочен черным ободком. – Однако, мальчик, если совсем не спешить, можно и опоздать. Пока люди поддерживают тебя, у них нет никаких причин для сопротивления, У каждого семья, положение, имущество, собственная родная шкура, и они надеются, что, изъявив повиновение, получат возможность жить, как и прежде. Кстати, и об оппозиции: не следует давать ей возможности созреть и укрепиться.

– Так. – Джовейн сдержал раздражение.

– Так что же ты тогда предпринимаешь?

– Мы разыскиваем Иерна Ферлея, а Фейлис помогает разрушить ту репутацию, которой он пользуется среди населения; я хочу доказать, каким ничтожеством является он на самом деле. («Она выставила условия: хочет, чтобы я гарантировал ему жизнь и свободу, Ладно, но я ведь не фокусник и не могу управлять одновременно всеми событиями».) Я ежедневно принимаю сеньоров и прочее начальство, склоняющееся на мою сторону по различным причинам… ради геанства, пацифизма или социального прогресса. – Джовейн изобразил улыбку. – Или, скажем, рассчитывая на реставрацию социалистических добродетелей.

– Все это вполне возможно совместить. – Маттас широко распростер руки.

– Гея проявляется в нас каждым аспектом. Действуй, осуди прежний застой, посули возродить старинную чистоту нравов. Если это обратит их к геанству – тем лучше.

– Ты знаешь о моей терранской гвардии, – продолжил Джовейн. – Конечно, она только ядро. Но она будет расти и позволит в конце концов разоружить и аэрогенов, и отдельные штаты. Более эффективная и управляемая, а посему и приемлемая для наших соседей. («И повинующаяся не местной заносчивой знати, а мне, Капитану».) Эспейньянцы уже готовы к сотрудничеству.

Вчера как раз в этом самом кресле сидел Яго Диас Гарсайя и обсуждал тот же вопрос.

– Да, Ваше Достоинство, мое правительство готово смириться и пойти на определенные унижения. Разве мы планировали поступить иначе? Вы оправдываете свои действия угрозой с нашей стороны, мы приносим извинения за разнузданных экстремистов. Наша гордость не пострадает ради более высокой цели, – он пренебрежительно махнул рукой. Заученный жест, понял Джовейн. – В конце концов каждому информированному человеку понятно, что наш режим еще не утвердился на всей территории страны, и в глазах населения Домена подобная мысль делает нас не столь зловещими. Оба правительства заявят о стремлении к постоянному сотрудничеству. Начнем с сокращения вооружений.

– А сможет ли Женерал в действительности пойти на него? – спросил Джовейн.

Он уже прозондировал эту почву, но следовало учитывать слишком многое; все было пока еще настолько неопределенным…

– О да, при соблюдении взаимности, – ответил посол Женерала. – Кто еще может реально угрожать нам, помимо друг друга?

– Ну скажем, брожение в Восточной Юропе, – вынужденно проговорил Джовейн.

– Заключив союз, мы сможем добиться вежливого отношения к себе минимальными силами. Маураи продемонстрировали нам, как это делается.

– Эспейньянец остановился, чтобы подобрать слова поточнее. – Но они далеко отсюда. Ваше Достоинство, Северо-западныйСоюз тоже – следует назвать имена наших самых главных соперников – и в ближайшем будущем нам незачем серьезно опасаться кого-либо из них.

– Я не настолько уверен в этом, – сказал Джовейн, вспоминая отрывистое сообщение, полученное сегодня утром. Два самолета сбежали на запад, один из них поднялся в воздух, нагло нарушив суверенитет Домена, другой сделал это лукаво… следовало запросить объяснений у Микли Карста с помощью кода, который иноземный агент дал ему. Однако внимания Джовейна требовали тысячи дел, штаб не был по сути дела организован.

– Возможно, – согласился посланец. – Но не следует ли из этого необходимость в первую очередь крепить единство обеих стран? – Он улыбнулся. – Какой парадокс: чтобы усилиться, надо урезать вооруженные силы? Но ситуация требует того.

«Действительно: ведь армии обеих стран до этого времени были региональными, верными Клану, области, или иному подобному архаизму».

В Джовейне шевельнулась надежда. Разве могло быть иначе в его мире, где теперь пребывала Фейлис?

– Хорошо, – торопливо проговорил он. – Опускаем барьеры между собой, увеличиваем торговлю, открываем путь для миссионеров.

– Помни, на это требуется время, – сказал он Маттасу. – Мы должны преодолеть унаследованное от предков недоверие, различие в интересах… ты все это знаешь.

– Я изучал комаров и все их концепции, – отрезал учены. – Ко мне они не имеют отношения. Я пришел сюда, чтобы спросить, скоро ли ты впустишь в страну Истину?

– Домен никогда не ограничивал свободу исповеданий и философии, – проговорил Джовейн, вновь возбуждаясь.

– Ты знаешь, что я имею в виду, сын мой.

Джовейн погладил бороду. Ее шелк утешил.

– Знаю, – ответил он. – Разве мы не обговорили все это за последние два-три года? Финансовая поддержка учителям и ясновидцам будет предоставлена из казны Капитана; наконец, Учение начнут преподавать всем детям в школах… – И торопливо добавил:

– О нет, я никого не предаю. Я по-прежнему разделяю эти цели. Но только теперь я начинаю осознавать – насколько долгим и сложным может стать этот процесс…

При необходимости Маттас умел быть весьма прямолинейным.

– А я говорю тебе: глину мнут, пока она мягкая, – возразил он. – Реакционеры обескуражены. Они не знают, чего ожидать, и возрадуются, получив долгий мир и призыв к моральному обновлению. Добавь в эту упаковку маленькую помощь для нас, сперва немного, не указывая конкретно, для чего она предназначена… Ты понимаешь меня…

Джовейн вернулся домой поздно. Как и всегда. Когда же они с Фейлис могут побыть вдвоем? А пока каждый момент, проведенный совместно, был украден – отобран у чего-то еще. Но все же он старался напоминать ей, что лишь недавно занял пост и сперва должен укрепить свое положение, прежде чем приступить к осуществлению их общей мечты.

Поэтому к его занятости она относилась спокойно. Джовейну казалось, что идея любви интересует ее больше, чем сама любовь. В отличие от Ирмали… однако в их отношениях уже столько лет одна любезность и вежливая прохладца.

Он застал Фейлис в их апартаментах. Как и все наверху, они были скромны: традиция равенства соблюдалась и в этом. Конечно, у нее была здесь прислуга, и все свое время она могла уделять чтению книг, которые нравились им обоим.

Она плакала. Джовейн встал на колени перед ее креслом, обнял легкую фигурку, попросил объяснить, что случилось, и понемногу утешил ее.

Наконец Фейлис опустила ладонь на листок, белевший на ее коленях.

– М-мой отец, – выдавила она. – Вот письмо от него. Он отказывается от м-меня… Из-за того, что я сделала… вместе с тобой – ox, о-о-о-ох!

– взвизгнула Фейлис, крепко прижавшись к нему. – О-о-о-ох, ox, ox!

Он позволил ей выплакаться, желая, чтобы она поскорей успокоилась, но ум его лихорадило. "Выходило скверно: теперь не только Мейны, должно быть, весь Клан Эшкрофтов настроен против меня, за исключением одного Лоренса – старик ведет обширную переписку. А я ведь уже имею на своей шее Лундгардов Ирмали; эти встряхнут каждого традиционалиста в Домене.