– Ну что ж, здесь никого нет, кроме старого доброго Джонни.

Она стиснула мою руку.

– Он как две капли воды похож на Джонни.

Ребенок уже успокоился и что-то довольно бормотал.

– Он совсем такой же, – говорила Элли. – Но это не Джонни.

– Элли, у тебя просто галлюцинации. Это и неудивительно, ведь сейчас так жарко, а ты еще слишком слаба.

До этого мне еще не встречались такие случаи. Все это было весьма необычно, особенно для такой уравновешенной женщины, как Элли. Но голое мой прозвучал уверенно, убедительно, не хуже, чем у медицинских светил.

Однако она успокоилась не полностью, и мне пришлось достать сертификат новорожденного и сравнить отпечатки рук и ног Джонни и этого младенца в колыбели. После этого я напоил Элли кофе, прописал ей тоник и вернулся к своей работе.

Через неделю я совершенно забыл об этом случае. В этот год наша единственная дочь схватила пневмонию и умерла сразу после того, как ей исполнилось два года.

Джонни Хэйвиг рос очень умным, впечатлительным, но любил одиночество. Чем лучше он ходил и говорил, тем меньше проявлял склонности к общению. Он с большим удовольствием рисовал, лепил глиняных зверушек, пускал по реке кораблики. Элинор очень беспокоилась о нем, а Том был совершенно спокоен.

– Я был таким же, – говорил он. – Его ожидает ужасная юность, но, став взрослым, он будет вознагражден за это.

– Нужно внимательно смотреть за ним, – заявила Элинор. – Ты не знаешь, как часто он исчезает. О, это игра для него – прятки. Он прячется везде. Но когда-нибудь он найдет способ проникнуть через забор, и тогда… – Пальцы ее сжались. – Он может сбежать, Кризис наступил, когда Джонни исполнилось четыре года. Сначала он прекратил свои прятки, как бы поняв, что это беспокоит всех. Но затем однажды утром его не нашли в постели. Нигде не нашли. Полицейские, соседи, весь город искали его.

В полночь зазвонил звонок у двери. Элинор спала, приняв по моему настоянию снотворное. Том сидел за столом один и курия. Услышав звонок, он вскочил, повалив стул и уронив сигарету – пятно на ковре еще долго напоминало ему эту мучительную ночь, – и бросился к дверям.

На пороге стоял человек. Воротник пальто был поднят, широкие поля шляпы бросали тень на его лица. Но Тому было не до этого. Все его внимание было обращено на мальчика, которого человек держал за руку.

– Добрый вечер, сэр, – сказал приятный голос. – Не этого ли юного джентльмена вы разыскиваете?

И когда Том упал на колени перед сыном, схватил его, плача и пытаясь выговорить слова благодарности, человек исчез.

– Странно, – впоследствии говорил мне Том. – Ты знаешь, Эльм-стрит хорошо освещена. Даже бегом ее невозможно пересечь из конца в конец за минуту. Кроме того, заслышав топот ног бегущего человека, все собаки залаяли бы. Но когда я через минуту посмотрел на улицу, она была пуста.

Джонни ничего не сказал о том, где он был. Он извинился, обещал, что больше не будет, и пошел спать.

И действительно, больше он не убегал. Более того, его одиночество кончилось: он нашел себе друга, сына Данберов. Пит физически был лучше развит, чем Джонни, и далеко не дурак: сейчас он занимает довольно высокий пост в какой-то фирме. Но Джон, как он потребовал, чтобы его теперь называли, верховодил во всем. Они играли в игры Джона, ходили на его любимые места на реке, а позже – в лес Моргана.

Мать Пита вздыхала в моем пропахшем лекарствами кабинете: «Мне кажется, Джон гораздо более мечтателен и впечатлителен, чем Пит. Весь мир для него полон контрастов. Это тревожит меня».

Шел уже второй год после его исчезновения, и я видел мальчика всего раза два во время обычных осмотров. Поэтому я был удивлен, когда Элинор позвонила мне и попросила встретиться, чтобы обсудить кое-что.

– Ты же знаешь, наш Том – истинный янки, – со смешком сказала она. – Он не разрешает мне обсуждать с врачом социальные проблемы, касающиеся нашего сына. – Смех ее был каким-то тревожным.

Я откинулся на спинку своего скрипучего кресла, сплел пальцы и спросил:

– Значит, ты говоришь, что он рассказывает о том, чего не может быть, но во что он абсолютно верит? В этом в общем-то нет ничего особенного. Обычное явление.

– Я думаю. Боб, – она нахмурилась, – что он слишком много знает.

– Возможно. Особенно в свете того, что за последние месяцы он очень развился как физически, так и умственно. Однако у меня, как у врача-практика, давно сложилось убеждение, что «средний» и «нормальный» – не одно и то же… Хорошо. У Джона есть воображаемые партнеры?

Она попыталась улыбнуться:

– Да. Воображаемый дядя.

Я поднял брови:

– В самом деле? Это он сам сказал тебе?

– Нет. Разве дети рассказывают что-нибудь своим родителям? Я просто слышала, как он говорил Питу, что дядя приходит и берет его с собой в самые замечательные путешествия.

– А что за путешествия? В то королевство, о котором ты рассказывала? Где правит Леон Лев?

– Н-нет. Совсем другое. О Звериной стране он сам рассказывал мне, прекрасно сознавая, что это – чистая фантазия. Но путешествия с этим дядей… нет… они совсем другие. Все подробности, которые я подслушала, очень реалистичны. Например, визит в лагерь индейцев… Он рассказывал мне, чем занимаются индейцы, описал, как пахнет сохнущая кожа, догорающий костер… А в другой раз он говорил о полете на самолете. Я могла бы понять, если бы он вообразил себе самолет величиной с дом, но его самолет без пропеллера, летит бесшумно и очень быстро. В самом самолете показывают фильмы. Цветные. Он даже говорил, как этот самолет называется – реактивный. Да, да, ре-ак-тив-ный.

– Ты боишься, что его воображение обгоняет развитие? – спросил я беззаботно. А когда она кивнула, проглотив комок в горле, я нагнулся и похлопал ее по руке. – Элли, воображение – это самое драгоценное, чем владеет ребенок. А способность воображать детали – вообще неоценимый дар. Твой сын не просто здоров. Он, может быть, гений. Постарайся не убить в нем это Я все еще верю, что был тогда прав. Ошибался, но был прав.

– Что же касается реактивного самолета и прочего, – заявил я тогда, – то я могу показать тебе десятки тайников, где они с Питом прячут книжки издательства Бака Роджерса.

Всем маленьким мальчикам приходит срок идти в школу. Настало это время и для Джона. Нет никаких сомнений, что он направился туда без особой охоты. Впрочем, как и все остальные дети. Кому охота сидеть в помещении, когда вокруг столько интересных дел? Однако учился он прекрасно. И особенно его захватила история. «Звезда пролетала поблизости от Солнца и выпустила облако огненного газа, который и стал планетами… Ключевые периоды мировой цивилизации – это Египет, Греция, Рим, средние века и наше время, которое началось в 1492 году…»

Круг его друзей расширялся. Их родители сетовали:

«Мой Билли на четыре года старше», «Мои Джимми и Стюарт младше Джонни на два и четыре года». На этом жизненном этапе такая разница в возрасте казалась непроходимой пропастью, и тем не менее Джонни умудрялся организовывать детей. Он вообще обладал организаторскими способностями. Например, Элинор полностью доверяла ему подготовку празднования дня рождения Тома.

На восьмом году жизни он испытал новое ощущение. Два старших мальчика из другого района города решили, что будет весьма забавно, если они подстерегут кого-нибудь из детей по дороге из школы и поколотят. В Сенлаке еще можно было найти тогда пустынные места.

Но им не повезло: они нарвались на Джона Хэйвига. Впоследствии они жаловались, что Джон созвал целую армию ребят себе на помощь. Когда эти двое пожаловались своим родителям, то получили хорошую трепку. «Болваны всегда трусят», – сказали отцы сыновьям.

Долгое время после этого на Джонни все смотрели с обожанием и трепетом, хотя он отказывался рассказать подробности сражения. Прошло время, и этот инцидент канул в Лету. Это был год, когда пала Франция.

– Есть какие-нибудь новости о воображаемом дяде? – спросил я Элинор, когда мы оказались вместе на какой-то вечеринке. Я подошел к ней, чтобы избавиться от политических разговоров.