До конца своей жизни я буду помнить его испещренное муками лицо, от которого у меня жгло в сердце и в разуме.

Вон

Я плакал и кричал всю дорогу до выхода из больницы, пока меня силой выводили охранники, чтобы усадить в мою машину. Я возненавидел свою жизнь. Я ненавидел Бога, если он есть, за то, что он так сильно возненавидел меня. Зачем он показал мне настоящую любовь, а потом так быстро ее отнял? Всего за сутки она превратилась в нечто, что лишь отдаленно похоже на девушку, которую я полюбил. Франкенштейн одерживал победу, и я ненавидел его, болезнь, всё.

Она хотела, чтобы я возненавидел и ее, чтобы жил дальше, черт возьми. Это бы сработало, но я никогда не смогу так. Я никогда не смогу проститься с ней. Никогда не попрощаюсь.

Я не знал, что можно было сделать. Если я останусь сидеть в темноте в машине, ей не станет от этого легче; это никак не убедит ее передумать и не ставить точку ни на нас, ни на своей борьбе за жизнь.

Мне нужна была помощь.

Запустив двигатель, я выехал с парковки и поехал к дому. Мне нужно попросить о помощи отца и Лорел. Я не знал, чем они могли помочь, но больше мне некуда было пойти. Мне нужно было попасть в больницу любыми способами.

Когда я несся на большой скорости, мне в голову пришла неожиданная мысль. Если я направлю машину на обочину и врежусь в деревья, то меня заберут в больницу, а там я уже смогу найти ее. Честно говоря, эта мысль не первый раз посещала меня. Я уже думал об этом раньше, когда хоронил свою маму.

Но обратной стороной такого плана было то, что я мог убить себя и добить ее душу, а я не мог так поступить с ней. Возможно, когда-то смерть была для меня желанной, но не в тот день. Не в тот момент.

Мы оба так долго ждали нашей встречи, а теперь были не вместе, и все, что у меня осталось о ней — это несколько наших видео, воспоминания и цитата, которую я украл из ее комнаты.

Достав бумажник из заднего кармана, я бросил его на сиденье рядом с собой и попытался достать из него бумажку с ее надписью. Я слегка помял и загнул уголки, но продолжил рыться, пока не смог достать ее и прочесть.

«Я не свободна, но и не занята. Я просто в запасе для того, кто заслуживал бы мое сердце, потому что, как говорится, удача улыбается терпеливым».

Автор неизвестен

Да уж, удача улыбается, но такие люди тоже не живут вечно. Я бросил бумажку на сиденье, но она отлетела на пол. Черт.

Я слегка притормозил и нагнулся, стараясь держать взгляд на дороге и слегка подравнивая руль. Мне удалось дотянуться до листка, но не никак не получалось его схватить. Я потянулся еще и смог зажать листок бумаги между средним и указательным пальцами, а когда поднял глаза на дорогу, то увидел, что впереди был поворот, но машина уже не успевала в него вписаться.

Глава 17: Никогда не прощайся

«Любить. Быть любимым. Никогда не забывать собственную ничтожность. Никогда не привыкать к невообразимому насилию и вульгарному неравенству жизни вокруг. Искать радость в самых грустных местах. Наводить красоту в своем убежище. Никогда не упрощать то, что сложно, и не усложнять то, что просто. Уважать силу, а не власть. Прежде всего, наблюдать. Стараться и понимать. Никогда не оглядываться. И никогда, никогда не забывать».

Арундати Рой

Харпер

Я не могла перестать плакать. Я застряла с дурацким аппаратом, который, одному Богу было известно, что перекачивал через мое тело; возможно, моя борьба уже свелась лишь к борьбе со временем. Переливание не исцелило бы мое сердце, а именно оно убивало меня быстрее всего.

Отец старался поддерживать со мной разговор и убедить встретиться с Воном. Он не хотел, чтобы я сдалась, хотя я пока и не сдавалась, — я продолжала изо всех сил бороться. Я просто понимала, насколько нереальной стала победа.

Неожиданно в палату вбежала медсестра и жестами попросила отца выйти с ней. Мне показалось, что на ее бейдже было написано «Вики». В ее глазах стояли слезы. Я проводила папу взглядом, успев заметить, что он нахмурился и вышел из палаты; мне стало интересно, что еще могло пойти со мной не так.

Его не было всего минуту, после чего он подбежал обратно к моей кровати. Какие бы у него ни были для меня новости, они явно были не радостными. Совсем не радостными.

Он пытался произнести хоть слово, и в первый раз, в моих глазах остановилась жизнь. Пока он не произнес то, чего я никогда не хотела бы услышать.

На человека может обрушиться много несчастий, но есть такие беды, от удара которых вся жизнь может разлететься на осколки. Я оттолкнула свою любовь, и оттолкнула прямо в отделение неотложной помощи Канзасского Университета, куда он попал в крайне тяжелом состоянии. Я не хотела, чтобы все так вышло, это не входило в мои планы. Я кричала и причитала, лежа в постели, а папа и медсестра пытались меня успокоить. Мне и в голову не приходило, что во мне осталось так много сил, — я стала бороться, чтобы меня пустили к нему.

В тот момент мною двигал совсем не здравый смысл. Я услышала фразы «операция» и «от нас ничего не зависит», а затем кто-то попросил ввести мне успокоительное.

Перед глазами все поплыло, а затем наступила темнота; мое сознание не успело оказать сопротивление такой блокаде. Когда я вновь открыла глаза, они уже не горели так сильно, как раньше. Я увидела отца, у которого был ужасный вид. От меня отсоединили трубки для переливания, и хотя это должно было меня успокоить и вселить радость, я почувствовала панику. Все указывало на то, что я достаточно долго находилась без сознания, и не знала, что происходит с Воном.

— Папочка? — Он вскочил в своем кресле, наклонился и взял меня за руку.

— Ангел?

— Вон?

Он сглотнул, и я поняла, что это плохо. Он кивнул, а я боролась со слезами. Господи, ну сколько можно было плакать?

— Он попал в аварию. Его машина чуть не врезалась в грузовик, но ему удалось вывернуть руль и избежать столкновения. Водитель грузовика вызвал скорую, и его привезли сюда. Его оперировали почти шесть часов, сейчас он в отделении интенсивной терапии.

Я держалась изо всех сил, чтобы не зарыдать.

— Он жив?

Отец печально улыбнулся и кивнул.

— Да, но он без сознания. Его ввели в искусственную кому, так как у него наблюдался небольшой отек мозга.

— Боже мой, — я подняла глаза, будто пытаясь увидеть там Бога, но меня ослепил яркий свет флуоресцентной лампы. — Можно мне к нему?

— Я попробую это устроить, если ты сначала немного успокоишься. Тебе надо успокоиться. Я хочу, чтобы ты подумала о себе, и вначале сама пошла на поправку. Пойми, если ты не станешь думать о себе и перестанешь бороться, то и у него не останется причины бороться за свою жизнь. Ты меня понимаешь, Ангел?

Я кивнула, потому что знала, что его слова основываются на его собственном опыте. Я видела, что он до сих пор надеялся, что мама сражалась за жизнь ради него.

— Я каждый день надеюсь и молюсь за твою маму. Молюсь за тебя и Бенни. А теперь я молюсь и за парня, которого ты любишь. Ты нужна ему, а он — тебе. Поэтому дай отпор этой всепоглощающей боли, и я отвезу тебя в отделение интенсивной терапии, где ты сможешь ждать его, находясь рядом.

Я закивала, втягивая ноздрями воздух и стараясь успокоить слезы и сильную боль в груди. Я смогу благодаря силе, которая поможет нам вновь воссоединиться, как это и должно было быть.

Когда отец повез меня на коляске с капельницей по коридорам, я заставляла себя дышать, набирая полные легкие воздуха. Я видела боль в глазах Лорель и Люка, которые сидели в комнате ожидания с надеждой услышать какие-либо новости. Они обняли меня в попытке утешить меня, но я не понимала ни одного их слова. Все, на чем я могла сосредоточиться, — увидеть его. Я заставляла себя не поддаваться панике, когда мы обработали себя антисептиком и прошли в отделение интенсивной реанимации, где я увидела любовь всей своей жизни: он лежал на второй кровати недалеко от главного входа. Из его тела во все стороны торчали трубки. Повсюду была кровь, а его прекрасная кожа была покрыта ссадинами и синяками, отчего мне пришлось заставить себя, чтобы не завыть. Я держалась из последних сил, потому что то, что я испытала нельзя было назвать простой болью.