— Я люблю тебя, Вон Кэмпбелл.

— Я первым тебя полюбил, Харпер Блу Кеннеди.

Я засмеялась.

— Мое второе имя не Блу.

— Заткнись и поцелуй меня.

Что я и поспешила сделать.

Вон

Твою мать, как же я ненавидел, когда она была в таком состоянии. Когда очередная прядь волос выскальзывает из пучка на ее голове, я поспешил убрать волосы в сторону, прежде чем они не намокли в том, чем ее стошнило.

От очередного приступа все ее мышцы снова напряглись.

Я уже сбился со счета, сколько раз ее тошнило. Я понимал, что ей дают лекарства, чтобы побороть болезнь, но было очевидно, что по ее венам текло нечто, с чем невозможно справиться.

Она отстранилась от судна и протянула его отцу, который беспрекословно взял и вынес его из палаты. Мне было досконально известно, как он поступал с ним дальше, ведь я и сам миллиард раз проделывал это во время болезни моей мамы. Эта палата не сильно изменилась. Всякий раз отец возвращался с новым судном, пока я промакивал мягкой салфеткой ее лицо и улыбался, чтобы она видела, что со мной все было в порядке. Если бы она подумала, что я боролся из последних сил, она бы выставила меня прочь, и я бы больше никогда ее не увидел, а этого я не мог допустить.

— Я хочу сказать, что все понимаю, — прохрипела она.

Я промокнул ее слезящиеся глаза.

— Что именно, малышка?

— Что у тебя ненастоящая улыбка. Тебе не нужно делать этого. Знаю, это тяжело, но хочу, чтобы ты дал мне слово... — она сглотнула, — когда станет совсем плохо, ты уйдешь.

— Когда же ты, наконец, поймешь своей умненькой головкой, что я никогда тебя не брошу.

Она улыбнулась, и я наклонился, чтобы поцеловать ее, но она отвернулась, отчего мой поцелуй пришелся на ее ухо.

— Пахнет рвотой.

— Ой.

Мы оба засмеялись. Слава Богу, потому что я мог справиться со многими вещами, но только не с тем, что болезнь отнимет у нее способность улыбаться и смеяться. В таком случае, я бы лучше сразу сдался к ее ногам.

Ее отец заулыбался нам, сидя в кресле, и подмигнул мне. Он всегда был таким молчаливым, что я стал задумываться, всегда ли он вел себя так, или только в моем присутствии.

Мы пробыли в том помещении уже три часа. Помимо нас там было еще пять пациентов, у которых были такие же кресла, как и у Блу. И у всех у них стояли капельницы с «ядом», от которого им становилось дурно, но благодаря которому они могли прожить еще один день. Эта картина помогла мне осознать, как много было тех, кто, как и мы, сражались за своих близких. С тех пор, когда я был там в последний раз, возможно, были и те, кто все еще продолжал бороться. И хотя Блу казалась там самой юной, я понимал, что ее муки ничуть не больше, чем других пациентов.

В ее капельнице осталось совсем немного раствора, после чего я смогу забрать ее домой. Она терпеть не могла это место, — стоило нам перешагнуть порог больницы, как она начала жаловаться, что ей стало плохо. Полагаю, причиной тому был запах, который леденил ее душу, поэтому я понимал, что как только нам можно будет уехать, ей сразу станет легче.

Блу приподнялась и слегка зашаталась, мы с ее отцом сразу же подскочили к ней, но она остановила нас, помахав нам рукой:

— Мне просто надо в туалет.

— Я провожу тебя, — предложил ее отец, и я вернулся на место, продолжив наблюдать, как он придерживает ее за локоть, пока она, едва перебирая ногами, выходила из палаты вместе со своей капельницей. Я сел на стул и на минуту прикрыл глаза, и я не знаю как, но я заснул. Проснулся я лишь, когда Блу забралась ко мне на колени и свернулась клубочком, и я обнял ее и не отпускал своих объятий.

Она была сильно уставшей и почти сразу же заснула. Я поцеловал ее в лоб, хотя она, в отличие от меня, уже этого не чувствовала.

Ее волосы все еще источали сладковатый аромат, который заглушал запах антисептика, пропитавшего всего меня, поэтому я уткнулся в ее макушку и вдыхал ее запах. Мне нравились ее волосы и то, как они переливались на солнце от светлого до каштанового оттенка. Нравилось, как они развевались от ветра. Какими мягкими они были, их никогда не брызгали никакими спреями и прочей дрянью, как это делали другие девушки. Я вдыхал сладковатый аромат ее волос и снова отключился, увидев во сне вечер, когда мы встретились, а затем меня разбудил пронзительный писк.

Этот звук разбудил нас обоих, перед нами стоял ее отец, который сообщил, что процедура окончена.

— Слава Богу, — произнесла она, соскальзывая с моих коленей, и потирая живот. Блу все еще слегка шатало, но, когда к нам подошла медсестра Венди, она отмахнулась от нашей помощи. Меня одарили суровым взглядом, чтобы я уступил Блу свое место, но затем гнев Венди сменился на милость и она мне подмигнула. Боже.

Я сконфуженно приподнялся и уступил место Блу, которая мне улыбнулась. Сестра Венди была невысокого роста, строгая, но забавная. Она стала нашим ключиком, который помогал нам как можно скорей убраться оттуда, поэтому в разговоре с ней я всегда говорил «да, мадам» и спешил сделать все, что она говорила.

Блу ввели дополнительные лекарства от тошноты, и вот мы уже снова оказались в машине мистера Кеннеди, — Блу положила голову мне на плечо, рядом лежал небольшой запас пакетов на случай тошноты и отдельный пакет с лекарствами. Мы были на пути домой и к нашему привычному распорядку.

Все, о чем мечтала Блу по дороге домой, была ванна, поэтому, как только мы оказались дома, я первым же делом помог ей с этим.

Должен отдать должное ее отцу — он оказался крепким сукиным сыном. Я наблюдал за его выражением лица в зеркале заднего вида, пока он сосредоточенно вел машину, не глядя на меня. По сути, он оказался безмолвным героем. Он потерял жену, которая была любовью всей его жизни, и потерял ее во всех смыслах, кроме самого непосредственного присутствия. Ему приходилось работать, как солдат, чтобы оплачивать медицинские счета, кормить детей, а еще и выдерживать, чтобы не сломаться от страха потерять одного из них. Он не сдавался. Он не жаловался, а просто продолжал делать то, что делал.

Продолжая смотреть на него, я подумал, что хотел бы однажды повзрослеть и хоть немного стать похожим на него — как на мужчину и отца.

Харпер

Я чувствовала себя немного принцессой. В ванной комнате горели свечи, а сама ванна была наполнена горячей водой и пеной. Если мне придется умереть, то своему измученному и уставшему телу я скажу, чтобы оно не торопилось, потому что сначала я хотела помыть волосы, которые лезли в лицо и раздражали меня.

Распустив волосы, я опустилась в воду, чтобы смыть с себя события того дня. Хотя, должна признаться, на этот раз я чувствовала себя намного лучше по сравнению с прошлым. Я не знала, от чего был такой эффект, — я стала поправляться или в этот раз мне просто ввели большую дозу «Зофрана», а может, дело было в том, что теперь рядом со мной был Вон. Но разница была колоссальной, и мне было намного легче, чем после первого курса терапии. Не поймите меня неверно, после приезда из больницы меня все же стошнило дважды, но я не испытывала ничего кроме усталости.

Я ахнула, когда мои волосы коснулись кромки воды. А затем я увидела это. Мои руки. Волосы остались в моих руках, и я закричала.

Я не помню, был ли мой крик продолжительным, или я всего лишь вскрикнула, но я вздрогнула от стука в дверь, которая была словно в тумане из-за стоящих в моих глазах слез.

— Блу?

— Харпер?

Вон с папой стучали в дверь и кричали, но все, что я могла делать — просто плакать и смотреть на свои руки, полные волос.

— Пожалуйста, детка, открой дверь. Поговори со мной. Твой отец пошел поискать что-нибудь, чтобы открыть дверь, просто поговори со мной.

Я попыталась ответить, но из меня вырывался лишь крик и всхлипывания. Я слышала, что он меня звал, его голос был искажен от крика и переживаний, и от этого я еще больше стала всхлипывать. Это было так нечестно.