Эта девушка могла ударить меня по яйцам, на моей же машине поставить мне шишку на голове, а все еще продолжал чертовски сильно ее любить. И после всего этого, может быть, даже еще больше.

— Ты в норме? — ее голос звучал так тихо, что мне было тяжело ее слышать. — Может, нам не следует заходить внутрь. Может, мы могли бы поехать куда-нибудь в другое место, а в твое отправиться в другой раз.

Предлагая альтернативы, в ее голосе звучала почти что надежда. Но мне хотелось показать ей его прежде, чем она откроет мне свой секрет. Я хотел, чтобы она узнала меня и мои чувства прежде, чем мы поедем туда и пройдем точку невозврата.

Она положила свою руку мне на плечо, и я клянусь, я выдохнул, как влюбленный идиот. Мне хотелось потереться своей щекой об ее ладонь, как ластящийся кот, а еще чтобы она снова улыбнулась, потому что больше всего мне не хватало ее улыбки. Поэтому вместо того, чтобы думать о надвигающихся на нас неприятностях, нашем страхе перед резкими мнениями моего отца или слабой тянущей боли в моем паху, я с улыбкой повернулся к ней, взял ее руку с моего плеча и поцеловал ее. Она улыбнулась, после чего я понял, что еще ничто не потеряно.

— Будь здесь, я вернусь через секунду, а потом мы свалим отсюда.

Она поспешно закивала, — я знал, как ей было не по себе. Поэтому я выскочил из машины и бросился внутрь дома, надеясь не наткнуться на своего отца. Я схватил свои ключи и подбежал к водительской двери грузовика. Я сдвинул ее в сторону и снова сел за руль. Ее вождение до чертиков меня пугало.

Она еще не успела пристегнуть ремень безопасности, но я уже перехватил его с ее талии и через сидение придвинул ее снова ближе к себе. Ее тихий писк и последовавшее за ним хихиканье почти вынудили меня оттолкнуть ее на сидение и наброситься на нее. Но я сдержался, дабы спасти ее от себя.

Мы направились в теплицу моей мамы... мою теплицу. Я хотел показать ей то место, о котором всегда мечтаю, и которое принадлежало моей маме. Я хотел познакомить ее с двумя людьми. Людьми, которых я нежно любил, как своих дедушку и бабушку. Мне хотелось, чтобы они понравились ей, а она понравилась им. Нет, я хотел, чтобы они ее полюбили.

Мне так хотелось, чтобы мама была там.

В тишине мы подъехали к заднему входу, наши руки были сплетены вместе, — и я был более чем рад тому, что грузовик был с автоматической коробкой. Но поездка была недолгой. Я уже заметил Эда, который на тракторе косил траву на поле. Вероятно, он пытался успеть с покосом до того, как начнется ураган, который, судя по виду темнеющего неба, не будет сильно продолжительным. Он помахал, и я, посмеиваясь, ответил ему тем же, сожалея, что он не взял выходной для себя и Винни.

Мы выбрались из машины, и теперь я мог почувствовать, что расслабился. Это был мой дом.

— Кто это? — спросила Блу, стоя позади грузовика. Я подошел к ней, снова взял ее за руку и она улыбнулась. Я не был уверен, держал ли я чью-либо еще руку так же продолжительно, как ее. Разве что, руки моей мамы, но это было не в счет.

— Это самый трудолюбивый человек, которого я когда-либо видел, а еще самый любящий. Его зовут Эд Харви. Он и его жена Винни что-то типа опекунов здесь и... моя семья.

Она нахмурила брови, что вызвало мою улыбку, потому что она была милашкой, когда смущалась.

— Семья — это не всегда родство по крови, — произнес я, будто отвечая на ее немой вопрос. Казалось, она поняла это и улыбнулась, а затем посмотрела на поле и на то, как один старик проводил очередной день, преданный мечте, пусть и не своей.

У Эда и Винни была история. Ведь у каждого так случается? Я мог сказать, что Блу была заинтригована, но ведь это была не моя история, поэтому я не стал ее рассказывать, а чмокнул ее в щеку, притянул к себе и обнял ее за талию, стараясь изо всех сил не пялиться на ее грудь. Дурацкое бикини, похоже, стало бы смертью для меня, и уж точно для моих покалеченных яиц.

Думаю, она почувствовала мой взгляд, поскольку она смущенно опустила глаза, заметив как загорела ее грудь. Она провела слишком много времени на солнце, но не настолько, чтобы превратиться в переспевший помидор. Будто поцелованная солнцем, и аппетитная. Я заметил, что она смущается все сильней и сильней, и хоть мне и хотелось продолжать смотреть на ее грудь, я помог ей. Я залез в грузовик и нашел ее мокрые шорты, получив которые она с радостью натянула на свои длинные ноги, а затем я протянул ей рубашку.

— А у тебя нет запасной футболки?

Из багажника я вытащил свою белую запасную футболку и куртку, и протянул обе вещи ей на выбор.

Она выбрала футболку, но смотрела на куртку и я, понимая, что последует дальше, поспешил запихнуть куртку обратно в багажник.

— А ты не упоминал, что играешь в школьной футбольной команде, — она продолжала смотреть на закрытый багажник, а затем снова перевела взгляд на меня.

— Угу, но это не важно. Я играл, а потом это перестало быть для меня важным.

Она явно хотела поспрашивать меня еще, но из-за того, в каком настроении я пребывал, я просто сказал бы ей одно маленькое слово, которое остановило бы допрос, и неважно, сколько таких словечек у меня еще останется в запасе. Наш счет стал бы два-два.

— Не хочешь показать мне окрестности? — вместо этого предложила она. Бог мой, я любил ее.

Мы направились к боковому входу, возле которого, накрытая зеленой сеткой, находилась теплица с цветочными горшками и рассадой. От разбрызгивателей воздух внутри был влажным. На вид растения хорошо выглядели с учетом жары и засухи. Это была верхняя часть территории, примыкавшей к саду, на который внимательно смотрела Блу, хоть и я знал, что на тот момент она просто переваривала услышанное. В этой небольшой теплице находилась коллекция бонсай с продуманной системой полива, пруд и статуи в восточном стиле, которые мама сделала своими руками. Ей потребовались месяцы, чтобы довести их до желаемой степени совершенства. Все началось с пустяка, который занял угол комнаты, и который потом все рос и рос, пока она не вынесла все на улицу, — пришлось оборудовать теплицу под ее личное пристанище.

С тех пор все выросло; стало больше горшков с бонсай, добавились другие восточные растения. Нам удавалось поддерживать оранжерею в порядке, хотя климат Олбани был не совсем подходящим, но бонсай ни в чем не нуждались. Все это мы делали для нее.

В пруду теперь плавали карпы, а деревья вокруг теплицы становились все выше и выше. Это был будто оазис среди фермерской земли, с сердцем в виде оранжереи. С улицы было бы невозможно подумать, что там есть нечто подобное. Это было одно из маминых желаний. Ее вторую мечту я до сих пор стараюсь реализовать.

Блу не остановилась ни перед орхидеями, ни перед другими прелестными цветущими растениями, которые обычно любят большинство девушек. Ее манило к изысканной расстановке из карликовых деревьев, и тогда я сразу понял, что она была единственным человеком, кто поможет мне поддерживать эту мечту живой. Блу поможет в том, чтобы оранжерея продолжала процветать, а я буду рядом с ней.

Было волнительно так поспешно представлять подобное, — наше будущее. Нормальные парни моего возраста все еще думали о футболе, оценках и девушках. Но я знал, что не был нормальным подростком. И это знание пришло ко мне, когда умирала моя мама. Я понимал, что уже никогда не стану нормальным, да и меня это устраивало.

— Пойдем, я покажу тебе свою комнату, — предложил я.

Блу растерянно развернулась на месте.

— Комната в доме отца, на самом деле, не моя. Там я ночую чаще всего, но поскольку я работаю здесь каждый день после школы и практически каждые выходные, то здесь я тоже сплю.

— Почему никого нет? Разве бизнес идет неважно?

Хихикая, я обнял ее, и мы направились от здания к главному амбару.

— Сегодня воскресенье. Это можно было бы назвать фермерским сообществом, но нас объединяют семейные узы. Большинство фермеров могут забрать свои запасы отсюда в любой день, и хотя сельское хозяйство — это работа двадцать четыре часа в день и семь дней в неделю, все же семья превыше всего.