— Что ты там пишешь, Хартапу? Романтичные строчки своей возлюбленной?

Молодой человек испуганно поднял голову, кровь прилила к его щекам. Было очевидно, что он никогда еще не спал с женщиной. Кое-кто из мужчин заулыбался.

«Цель оправдывает средства», подумал Барнаба, и продолжал:

— Может, прочтешь нам пару строчек. Огонь согревает наши носы и руки, но любовный стишок согрел бы наши сердца, — Барнаба говорил громко, чтобы его услышали все в святыне. Все смотрели только на писаря, почувствовавшего себя неуютно под их взглядами и покрасневшего еще сильнее.

— Я... у меня нет подружки... — пролепетал от. — И я не умею сочинять стихи...

— А что ж ты там пишешь? — поинтересовался теперь Коля.

Барнаба был уверен, что воин понимает, какую игру он затеял с мальчишкой и что он решил подыграть. Потому что он тоже понимал, какие чудеса способен сотворить смех с отчаявшимися людьми.

— Это просто заметки... — Хартапу закрыл стоявшую рядом с ним чернильницу.

— Возможно, что отсутствие подружки связно с тем, что ты любишь чернила больше титек, — безжалостно продолжал Коля.

Вот теперь уже послышался сдержанный смех.

— Может... может быть... — Юноша положил стиль в небольшой деревянный ящичек, висевший у него на поясе и украшенный жемчужной инкрустацией.

— Значит, тебя можно назвать стиледрочером, — заявил воин, поднимаясь с пола. Рядом с ним Хартапу казался совсем ребенком.

Придуманное дойном слово развеселило всех, но в душе Барнабы шевельнулось нехорошее чувство. Коля может зайти слишком делено, в этом он был уверен. Ему следовало вмешаться, покончить с этим, ко всем нужно было посмеяться. Хартапу был подобен невинному агнцу, которого возложили на алтарь, чтобы просить у богов хорошего урожая. Иногда подобные жертвы просто необходимы.

— Что ты там такого пишешь, стиледрочер? — Коля склонился над юношей, выхватил у него кусок кожи. — Ой, как аккуратно! А у малыша отличный почерк. Ну, что тут у нас?

День седьмой. Барнаба пытается подбодрить нас, но страх становится почти осязаемым. Духи витают вокруг корабля. Наш собиратель облаков гибнет, а мы все знаем, что вскоре последуем за ним.

Смех тут же стих.

— Зачем ты пишешь такое? — Голос Коли прорезал воцарившуюся тишину.

— Оставьте его! — крикнул Барнаба. — Довольно. Лучше, если Хартапу не станет отвечать на этот вопрос.

— Зачем? — Коля схватил Хартапу за густые черные волосы и заставил юношу встать. — Зачем эта пачкотня, стиледрочер? Кому она нужна?

— Тем, кто нас найдет! — закричал Хартапу, извиваясь от боли. — Мы никогда уже не сможем рассказать о том, что случилось, а нас будут искать. Барнаба святой человек. Придут другие, чтобы узнать, куда мы пропали. Может быть, они найдут Барнабу? Может быть, Великая Мать заберет его к себе. Нужно предупредить людей насчет духов!

Коля звонко расхохотался.

— Какой же ты глупыш! — Он толкнул Хартапу на пол, уронил кусок кожи, который прижимал к груди изувеченной рукой. — Тот, кто доберется сюда, давно уже будет знать о духах бури. Им не понадобится твоя писанина.

— Мы прокляты! — вдруг закричал юноша. — Прокляты из-за таких людей, как ты, кто бредет по колено в крови. Духи чувствуют ту кровь, что ты проливал. Это из-за тебя мы все гибнем!

Коля взмахнул изувеченной рукой, и из кожаного протеза, заменявшего ему предплечье, выскользнуло лезвие.

— Еще одно слово, и к потокам крови добавится еще пара капель, стиледрочер.

— Довольно! — Барнаба встал между ними.

— Дерзких деток стоит иногда проучить, чтобы они запомнили, где проходит граница, — Коля поднял руку с клинком. — Один маленький шрамик на лице — и ты будешь выглядеть гораздо мужественнее и в то же время он будет напоминать тебе о том, что с некоторыми людьми связываться не стоит.

— Довольно! — прошипел Барнаба — спокойно, но решительно.

Воин нахмурился. Шрамы, заменявшие ему брови, сошлись на переносице. Выглядел он страшно.

В этот миг дверь в святыню распахнулась. Порыв ледяного ветра пронесся по круглой каюте, от него задрожали массивные корни корабельного древа, заплясали огоньки пламени в жаровне, по стенам побежали причудливые тени.

У самого входа они поставили две большие медные жаровни, в которых горели высокие язычки пламени. Кто бы ни хотел войти в святыню, должен был переступить через них.

Стоявшая на пороге фигура придавила спиной тяжелую дверь, закрыла ее. Это был Набор. С бороды и волос его свисали сосульки, тяжелый плащ был покрыт блестящим слоем инея. Лицо покраснело от холода. Лоцман смотрел на них широко открытыми от ужаса глазами. На плече у него сидела его маленькая обезьянка, держась за прядь Наборовых волос. Большие серьги, которые он носил обычно, лоцман из-за мороза поснимал.

— Он вернулся! — прохрипел он. — Я видел его!

Барнабе показалось, что из комнаты, ставшей их последним пристанищем, уходят последние крохи тепла. По спине пополз холодок, и ему пришлось как следует постараться, чтобы машинально не обхватить себя руками.

— О ком ты говоришь?

— Санган! Кок...

— Так ты нашел его наконец, — вырвалось у Барнабы. — И где же он был? Зачем прятался? И почему ты не впустишь его?

— Он нашел меня, — с трудом произнес Набор. — Вдруг оказался у меня за спиной, когда я стоял на носу корабля, хотел посмотреть, каким курсом мы идем. Из-за ветра я не слышал, как он подошел.

—• Но ведь это хорошо, что он вернулся. Отойди от двери. Санган наверняка расскажет нам, что произошло.

Лоцман так сильно покачал головой, что обезьянка слезла с плеча и села на руку.

— Эго вернулся не Санган. Вы не видели его глаза. Его глаза... — Стук в дверь заставил лоцмана умолкнуть.

Несмотря на расстояние, Барнаба отчетливо увидел, что дверь в петлях ходит ходуном. Каждый удар был подобен раскату грома.'

— Я с ним разберусь! — С этими словами Коля бросился по ступенькам к двери, перемахнул через жаровни. Набор пытался остановить его, но старому лоцману нечего было противопоставить разозлившемуся друснийцу, и Коля просто отшвырнул его в сторону.

Стук прекратился, словно стоявший за дверью видел сквозь нее.

— Не делай этого! — крикнул Барнаба, но рука Коли уже потянулась к двери.

Коля был в таком настроении, что хотелось кого-нибудь заколоть. Ему было противно сидеть без дела среди трусов. Мерзко было, что их осаждает враг и нужно ждать, что нет того, против кого можно выйти с мечом в руке. Сейчас с этим будет покончено. Кто бы ни стучал в дверь, он наверняка из плоти и крови. И сейчас он, черт побери, получит сполна за все пережитое!

Друсниец решительно распахнул деревянную дверь.

Всего в шаге от него на верхней палубе стоял Санган в облаке кружащихся в воздухе снежинок. Не считая набедренной повязки, кок был обнажен. Борода была покрыта изморозью. Хотя повар был уже немолод, тело у него было мускулистым — за исключением недавно начавшего появляться брюшка. Он много лет ходил на поднебесных судах Нангога и, как и у всех членов таких команд, кожа у него была загорелой и дубленой от ветра. Но теперь она у него стала какой-то сероватой, и стоял он странно, напряженно. А глаза! Такого Коле видеть никогда не доводилось, а взгляд их заставил его, кто никогда не боялся поединков, кто сражался даже с демонами из Альвенмарка, невольно сделать шаг назад.

Эти глаза были похожи на лед на деревенском пруду в конце зимы. Такие же словно бы растрескавшиеся, грязно-белые, обещающие темную воду под коркой льда. Но они не просто застыли. Они совершенно изменились. За ними таилась тьма, душа настолько темная, что с ней не никогда сравниться даже душе самого ужасного чудовища среди людей.

То, что стояло напротив него, хоть и было внешне похоже на Сангана, но в остальном не имело ничего общего с коком, который всегда был не прочь пошутить.

Коле показалось, что это существо наслаждается тем, что он на него таращится, питается страхом команды, затаившейся внизу, в святыне. Почти все они не отводили взгляда от открытой двери. Даже Барнаба, который обычно был довольно бойким на язык, не произнес ни слова.