Капитан принял дощечку. Он знал, что правитель не станет больше слушать его, и в подавленном настроении удалился, а Аарон тем временем вышел на террасу через двустворчатую дверь, и стал смотреть на серое небо. Казалось, он бесконечно одинок, и его мечта в первую очередь оборачивалась кошмаром.

Ашот поспешно спускался по длинному коридору, ведущему из личных покоев бессмертного к Львиному двору. Стены были украшены фресками, изображавшими речной пейзаж. Кроме того, были на них и изображения бессмертного на охоте в высоком тростнике, перемежающемся с лилиями. Он то преследовал льва, то охотился на уток, то просто сидел у реки, в то время как его наложницы в прозрачных одеждах играли для него на кифарах и пузатых флейтах, а одна, обнаженная рыжеволосая красавица, танцевала под аккомпанемент товарок. Ашот задумался, насколько давно миновали те дни. Он никогда не видел, чтобы бессмертный Аарон, предавался праздности. Эта кухарка из Нари была единственной слабостью, которую позволял себе правитель.

Услышав тяжелые шаги, сопровождаемые постукиванием, капитан поднял голову. Со двора в коридор вошел Матаан. Сейчас гофмейстер был похож скорее на тень прежнего себя. Худощавый высокий мужчина, тяжело опирающийся на палку. Мышцы словно растаяли, и сейчас вряд ли кто-то сказал-бы, что когда-то этот мужчина был воином. А ведь не прошло и года с тех пор, как он бросился наперерез бессмертному и защитил его своим телом от смертоносного удара — в Каменном гнезде, последнем прибежище Элеазара, предателя и сатрапа Нари.

— Как он? — поинтересовался Матаан, поравнявшись с воином.

Вместо ответа Ашот протянул ему проект нового закона. Гофмейстер пробежал глазами по строкам и кивнул.

— Неужели ты согласен с ним, Матаан?

— Разве у бессмертного есть выбор? Эта война была навязана нам драконами. В этом законе я вижу его благородный дух, сияющий подобно маяку даже в самые трудные времена.

Ашот не поверил своим ушам.

— Ты же представляешь себе, что нас ждет. Мы поведем наших юношей на бойню. Не знаю, что такого чудесного ты видишь в этом законе.

— Нет никаких исключений. Он прост и ясен. Идти должен всякий, будь он сыном сатрапа или нищего. И все начинают с одного и того же ранга. Помочь сделать карьеру могут лишь мужество и умение. В этих строках я вижу все его прежние идеи. Он изменит нашу империю.

Теперь глаза Матаана блестели почти так же, как у бессмертного, когда он говорил о своих планах.

— В этот час начинается рождение новой империи. И как во время всяких родов, здесь тоже льется кровь.

— Не так давно именно ты предупреждал его относительно этих идей, — раздраженно напомнил Ашот. — Ты предвидел, что сатрапы восстанут против него, и именно так и случилось. И кто заплатил за это? — Он холодно смерил взглядом изможденного воина, от которого осталась лишь кожа да кости. — Что заставляет именно тебя радоваться этому безумию?

— Я видел, как боги призвали его, первого среди людей, в Желтую башню, чтобы выслушать, что он скажет. Я был свидетелем того, как ему удалось собрать всех бессмертных вместе, чтобы провести совещание относительно нового миропорядка. А еще я был свидетелем того, что он предвидел попытку драконов уничтожить всех. Он не такой человек, как я или ты. Мы не имеем права мерить его своей меркой. У него есть планы...

— У меня тоже! Ты еще помнишь ужасы, виденные нами на равнине Куш? Эта битва была безобидной детской дракой по сравнению с тем, что ждет нас. Драконы пошлют детей демонов и одним богам ведомо, что еще. Как нам победить в такой войне?

— Вера — лишь первый шаг, — непоколебимо произнес Матаан. — А я в бессмертного верю. Вместе с воинами, набранными из числа крестьян, он одолел сильнейшее войско на Дайе. Этот человек способен совладать и с демонами, и с драконами. Кто, если не он? Я буду верно стоять с ним рядом, когда начнется этот бой.

— А я останусь хотя бы ради того, чтобы в этих стенах был хоть кто-то, кто может откровенно высказать ему в лицо все, что думает, — на самом деле Ашот прекрасно осознавал, что никто больше и слушать его не станет. Он видел слишком много, чтобы снова вернуться в свою деревню, в Бельбек, и надеяться на возможность обрести мир. Лучше уж находиться там, где решается судьба происходящего. Только так он может что-то сделать. В Бельбеке же он будет просто овцой, которая готовится, что ее вот-вот поведут на убой.

— Неплохая причина, чтобы остаться, — Матаан пристально поглядел на него. — Поскольку ты у нас — предостерегающий голос рассудка, то наверняка ты говорил с ним и о Кирум.

— Поскольку я у нас — голос рассудка, я в эту тему не углублялся. Неподходящий был момент для того, чтобы сказать ему, что мы о ней думаем и что он должен сделать!

Матаан хитро усмехнулся.

— И ты обвиняешь меня в малодушии?

— И кого он заподозрит первым, если она исчезнет из дворца, а перед этим один из нас прочтет ему длинную лекцию о том, как опасны шашни с кухаркой для мира в империи?

— И ты думаешь, что если мы промолчим, он не подумает на нас?

—  Он добрый человек.

Взгляд Матаана стал жестким.

— Это слабость, которую мы не можем себе позволить ради него. Ему нужно взять в жены дочь одного из бессмертных. Или хотя бы дочь сатрапа, но не кухарку, о происхождении которой и без того болтает весь дворец. Только сегодня я слышал, будто она — принцесса-воин с Шелковой реки и вместе с тем — шлюха из Золотого города, а Махут, личный повар бессмертного, клянется, что она ведает травы.

Ашот вспомнил дикую драку, устроенную Кирум в дворцовой кухне и кивнул:

– В душе она точно воин...

— А ведь на кухне у нее даже оружия не было. — Матаан встревоженно покачал головой. — И именно эта баба понадобилась бессмертному в постели. Я его не понимаю! При этом я абсолютно уверен в том, что она прошла обучение пути воина, хуже того, пути наемного убийцы. В дворцовую кухню она проникла лишь затем, чтобы привлечь к себе внимание бессмертного. И что ей теперь нужно в его постели, одним лишь богам ведомо.

— А ты точно уверен, что она все выдумала? — С каждым мгновением Ашот чувствовал себя все больше не в своей тарелке. Бессмертный был ему почти другом, насколько вообще можно называть другом человека, который ближе к богам, чем к себе подобным. И теперь он стоит здесь и вместе с Матааном размышляет о том, как потушить единственную искорку радости в его жизни. Они замышляли подлость. Воин никогда не думал, что придется делать что-то настолько ужасное ради правильного поступка.

— Конечно же, она лжет! — Показалось ему, или в голосе Матаана прозвучала обида? — Гофмейстер Датамес был подобен пауку, сидевшему в невидимой паутине, раскинувшейся на всю страну. Ко мне до сих пор почти каждый день приходят с докладами шпионы, которые теперь хотят поступить на службу ко мне и которые в прошлом сотрудничали с моим предшественником. Только в Нари у меня есть священнослужитель из храмового архива, капитан лейб-гвардии сатрапа и богатый купец, которые в свою очередь используют собственные связи, чтобы поставлять мне информацию. В этом городе никогда не существовало никакой Кирум. Ее нет в списках родившихся, никто с таким именем никогда не сдавал храмовые подати, не попадался на глаза стражникам. Поверь мне, она лжет. А тот, кто ложью втирается в доверие к бессмертному, не заслуживает милосердия. Так всегда было здесь, во дворце.

Широко раскрыв глаза от удивления, Ашот уставился на Матаана. Таким он рыбацкого князя не знал.

— Что ты хочешь этим сказать?

— До падения Аарона с неба, этот дворец был совсем другим. Здесь правили страх и жестокость, — гофмейстер понизил голос до шепота. — Когда бессмертный был необузданным… — на миг он умолк, подыскивая слова, — ... необузданным мужчиной, — наконец произнес он, и по его голосу было отчетливо слышно, то он не давал воли своим чувствам. — Яма со львами, большой бассейн с крокодилами... Там он приказывал казнить своих наложниц, которые утратили его расположение или же единственной ошибкой которых было то, что они стали стареть и перестали радовать взгляд бессмертного. Тогда считалось, что женщина, хоть раз делившая ложе с бессмертным, никогда не должна спать с простым мужчиной. Так куда девать этих женщин? Все это изменилось после падения с небес. И Датамес постепенно удалил со двора всех слуг, кто прежде имел дело с другим, необузданным Аароном, и подчинялся ему слишком охотно. Сегодня ты вряд ли найдешь хоть кого-то, кто мог бы рассказать о тех временах, основываясь на собственном опыте.