Шайя остановилась, ее обгоняли усталые воины. Девушка протолкалась и вышла из толпы, отчаянно, снова и снова зовя Нинве по имени. Ответа не было. Всем было все равно. Из марширующей колонны доносились раздраженные окрики. Люди хотели знать, почему никто не идет дальше. Все хотели как можно скорее убраться подальше от демонов и убийственного холода. Внезапно один из капитанов в хорошей зимней одежде промчался вдоль колонны на белом жеребце, крича мужчинам, чтобы они сделали привал, скоро они смогут пойти дальше.
Шайя почувствовала, что это ложь. Что-то пошло не так. Может быть, враги окружили их и отрезали путь к вратам между мирами?
Наконец Шайя обнаружила в толпе за спиной ослепительно яркую рыжую шевелюру.
Нинве протолкалась к ней. Лицо ее покраснело, по щекам бежали слезы.
— Все кончено. Мы пропали, — крикнула она, дойдя до Шайи. — Мы все умрем!
Раненое творение
«Искусство заключается в том, чтобы не жадничать», — думал Длиннорукий, глядя Незримым оком на свое новейшее творение и изучая паутину тонких светящихся нитей, окружавшую стоявшее в центре его пещеры существо.
Зачем создавать только львов? Зачем ограничивать себя? У него ведь есть все возможности. Силуэт переплетенных светящихся линий наполнял его гордостью. Это был дракон. Правда, не настолько крупный, как небесные змеи, но не меньше их могущественных слуг, солнечных драконов. Длина от кончика хвоста и до носа существа составляла почти тридцать шагов. Он понесет смерть и разорение детям альвов.
Он чувствовал, что Золотая сеть восстает против него, противится его попыткам и пытается задушить его. Длиннорукий тяжело вздохнул. «Нельзя бороться с этим, — мысленно напомнил себе кузнец. — Отпускай!» Он слишком много и слишком быстро зачерпнул силу из паутины, стягивавшей все три мира. Терпенье— вот самая сложная из всех добродетелей, если ты бог. Если пропускать силу медленно, сплетая свое творение с сетью, то оно станет частью магического мира. Если заставить силу течь слишком быстро и действовать небрежно, Золотая сеть накинется на дракона из живого металла. Такова была особенность, вплетенная альвами в это величайшее заклинание, когда они вместе с девантарами создавали миры. Или это сделала Нангог?
Мысль о том, что неуклюжая великанша могла создать что-то настолько подлое и в то же время искусное, была противна Длиннорукому. Нет, это наверняка сделали альвы, вдохнувшие в магическую сеть что-то вроде сознания. Это сознание восставало против всего, что нарушало план творения. Оно наказывало чародеев, которые слишком жадно брали его силу, и направлялось против существ вроде того дракона, которого он создал… Если только не потратить время, не позволить этому существу постепенно стать частью магической сети.
Это было все равно что пить крохотными глотками, каплю за каплей, при этом умирая от жажды. Но он сделал это. Силы Золотой сети перестали оборачиваться против него и против дракона. Тончайшие нити переливались всеми цветами радуги. Ни одно дитя человеческое никогда не станет истинным венцом творения. Им недоступен магический мир. Все, что они видят — лишь металлическая оболочка. Но ведь это — лишь самая ничтожная доля его работы.
Он перевел взгляд на голову дракона. В ней был спрятан крохотный осколок сердца Нангог. Именно в нем и заключалась тайна дракона и всех остальных существ из живого металла. Только благодаря этому осколку и удалось привязать к дракону все те сложные и разнообразные заклинания. Быть может, это указывает на то, что великанша тайком вмешалась в создание магического мира, подобно тому, как втайне ото всех построила свой собственный мир? Или же это получилось случайно?
Лучше не трогать эту тайну, нежели найти доказательство того, что творение, возможно, было не совсем таким, как ему нравилось о нем думать. Интересно, а среди его братьев и сестер есть такие, кто задумывается о подобных вещах? Вряд ли. Они слишком заняты мирскими делами и наслаждениями. Кузнец считал, что большинство из них неспособны мыслить самокритично.
Вот бы узнать, как обстоят дела у небесных змеев. Может быть, среди них тоже процветают интриги и недоброжелательство? Или же все они действуют в порыве единой воли, решив позабыть о разногласиях — до полной и окончательной победы?
Что-то нарушало гармонию его заклинания. Силовые линии начали извиваться так, как ему никогда прежде видеть не доводилось. Внезапно резкая боль пронзила его, словно удар плети. Что-то выпивало его сущность, его жизненную силу. Ее втягивала в себя магическая сеть! Девантар тут же оборвал заклинание, прервал связь с магическими линиями и увидел, как две из тех, что он вплел в свое заклинание, померкли, а затем и вовсе растворились.
Длиннорукий не поверил своим глазам. Силовые линии так просто не исчезают. Что-то разрушило их, и, угасая, они начали пить его силу, чтобы обеспечить собственное существование. Кузнец вздохнул, тяжело оперся на огромную наковальню, стоявшую рядом. Колени дрожали. Во всем теле чувствовалась слабость, словно он работал весь день без передышки, как бывало иногда, когда готовился вот-вот завершить большую работу и совершенно забывал о мире и течении времени.
Девантар выругался, осознав, что заклинание, сплетенное для металлического дракона, сильно пострадало. Придется начинать все сначала. Несмотря на то что в отличие от первоначального заклинания для дракона, он должен был лишь восстановить гармонию между кристаллом из сердца Нангог и металлом, из которого был создан дракон, это было совсем непросто.
Длиннорукий по-прежнему изучал окружающий мир Незримым оком. Все силовые линии трепетали, словно струны лиры, по которым слишком сильно ударили рукой. Может быть, небесные змеи обнаружили его действия и специально разрушили заклинание? Нужно посоветоваться с братьями и сестрами!
Отвернувшись от наковальни, девантар почувствовал, что у него подкашиваются ноги. Громко выругавшись, он потянулся, ища что-нибудь, что могло бы послужить ему в качестве костыля и в конце концов нашел древко копья. Тяжело опираясь на него, он начал подниматься по длинной лестнице, которая вела из сердца горы наверх к Желтой башне. Длиннорукий отчетливо чувствовал тревогу остальных братьев и сестер. Все они устремились к большому залу для собраний.
Когда Длиннорукий наконец добрался до большого чертога, на пороге его встретили причитания Анату. Она сидела на корточках в своей темнице, в черепе дракона Пурпурного, издавая звуки, словно раненый зверек. Девантар не удостоил ее ни единым взглядом, несмотря на то что из-за странного заклинания, вплетенного в пространство зала, ему пришлось дважды пройти мимо черепа, прежде чем он сумел оказаться под высокой аркой ворот, ведущих в чертог для собраний.
Его братья и сестры волновались. Все говорили, перебивая друг друга, стараясь поделиться своими ощущениями. Казалось, все по-разному прочувствовали случившееся. Бродившие по залу колонны делали свое дело, подчеркивая царившую в зале давящую атмосферу. На миг Длиннорукому даже показалось, что он попал в курятник, в который прокралась лиса.
Наконец его брат с орлиной головой, бог-хранитель Валесии, заговорил громче и призвал всех к спокойствию:
— Небесные змеи атаковали врата между мирами, ведущие в Вану. Перерезаны все семь троп, которые через них проходят. Войско семи империй не имеет возможности отступить. Другие врата между мирами слишком далеко. Наши воины оказались заперты в ловушке, посреди вечной мерзлоты, их теснят превосходящие по численности войска детей альвов. Там все наши бессмертные, но из нас нет никого. Что будем делать?
— Конечно же, помочь им! — мрачно рыкнул Великий Медведь. — Мы не имеем права бросать их в первом же сражении с детьми альвов.
— А ты не думаешь, что именно этого и ждут от нас небесные змеи? — поинтересовался Длиннорукий. Он чувствовал, что его предложение бросить детей человеческих на произвол судьбы звучит подло, но слишком уж очевидно было намерение небесных змеев. — Они хотят, чтобы мы бросились на помощь своим питомцам. А почему? Чтобы еще раз собрать в одном месте, не таком защищенном, как Желтая башня, как можно больше девантаров. Неужели вы забыли огонь в Зелинунте? Забыли, что горело даже небо? Они хотят повторить это! Они там. Где-то во тьме между мирами или же в вечных льдах. Они хищники. Они привыкли подстерегать добычу. А я точно знаю, что не хочу быть добычей.