Песню может изменить певец, во имя песни: во имя революции можно умереть, но нельзя творить.
Кто хочет создать революционное искусство, – пусть создаст искусство.
Маленький фельетон. Плац
В память древонасаждения в Петербурге на Марсовом поле, 1 мая 1920 года.
В некотором царстве, в некотором государстве было Марсово поле.
В этой стране говорили: «Кошка, если ее долго ремнем драть, будет даже и огурцы лопать».
Так и решили устроить рай на земле в порядке принудительном.
Для рая же нужен сад.
И собрали весь народ к плацу.
Земля же на плацу была каменная, такая крепкая, что трава на ней не росла, несмотря на расстройство транспорта.
Насверлили в камне ямки, воткнули в ямки деревца и сказали: «Растите».
Смотреть же поставили Чрезвычайную комиссию.
Кошка, если ее долго драть, будет есть огурцы, но ее нельзя додрать до того, чтобы она научилась разбираться в таблицах логарифм[ов].
И ни правительство, ни правеж не помогут дереву расти на камне.
Деревья засохли.
Сохли и дохли, как в чуме, и засмердело поле.
Тогда объявили свободную торговлю.
И пошли продавать и поле, и все, что кругом поля.
Шел мимо всего этого один человек.
Шел, шел, а сзади пошла Чрезвычайная комиссия.
И ушел человек за границу и там напечатал и расклеил плакат:
НЕЗАЧЕМ БЫЛО И ОГОРОД ГОРОДИТЬ.
Мое же положение отчаянное, потому что, если даже эту историю петь на мотив «Интернационала, она все же не будет похожа на Всемирную революцию, а радоваться, глядя на все это, я не могу, так как под русской революцией есть и моя подпись.
Сказка о Синем шакале
В некотором царстве, в некотором государстве, около города «Во что бы то ни стало», а это, должно быть, в северной Индии, жил шакал.
Питался он очень плохо.
Как известно, шакалы питаются, по преимуществу, старыми сапогами.
Ходил раз этот шакал по дворам, искал себе пищи, ночь была такая темная, что даже луны не было видно. Оступился шакал и попал в горшок с синей краской индиго.
Видите, какой он стал теперь синий.
Испугался шакал и побежал. Бежал долго, пропотел синим потом, пошла у него синяя пена изо рта, а краска все-таки не слезла.
Добежал шакал до леса и спрятался там.
Утром первые проснулись обезьяны.
Они всегда просыпаются первыми и очень этим гордятся. Увидали они шакала и закричали: «Синий зверь, синий зверь».
Сбежались тигры, слоны, дикобразы, носороги и видят: действительно, сидит на зеленой траве синий зверь.
А синий цвет в Индии священный.
Шакал не растерялся.
Он научился многому, пока питался старыми сапогами.
«Великий дух неба, – сказал он, – помазал меня на царство соком небесных деревьев и отныне все, что ни делается в лесу, должно делаться по моему повелению».
Звери поклонились шакалу и сказали ему: «Слушаемся, ваше величество».
Хорошо жил синий шакал в лесу.
Слон бегал для него в лавку за спичками, а тигр стоял на карауле и отдавал ему честь лапой.
Только заметили шакалы в лесу, что их синий царь очень похож на своего брата шакала. И хвост, как у шакала и морда шакалья, только синий. Пробрались они ночью во дворец и сказали: «Послушай, Синий, ведь ты шакал. Раздели с нами власть, а мы согласны днем даже называть тебя „ваше императорское величество“».
Но синий шакал позвонил в звонок: прибежал слон, который был при нем камердинером, собрал всех шакалов в охапку и выбросил за дверь. Шакал решил оградить свой дворец от непрошеных гостей.
И так как в лесу не было проволоки для проволочных заграждений, то он велел носорогам день и ночь танцевать вокруг дворца. Я думаю, что вы понимаете, что между танцующими носорогами пройти также трудно, как между автомобилями. Шакалы не были довольны. Они разбежались по лесу, выли и кричали: «Синий царь – шакал. Самый обыкновенный шакал, но только синий». Но никто не верил им, кто поверит шакалу? Тогда они собрались ночью и самый старый из них, совершенно облезлый и мудрый до того, что у него выпали все зубы, сказал:
«Никто нам не верит, что царь – шакал. Но пойдем и окружим дворец и будем выть. И синий шакал завоет тоже. И все узнают, кто их царь».
Один, совсем молодой шакаленок, который еще еле-еле умел перебирать лапами, спросил:
«А почему завоет царь?»
Старый шакал ответил:
«Потому, что природа непобедима».
И они пошли.
Пошли всем шакальим народом, а их было много. Сели вокруг дворца и завыли.
Царь проснулся.
«Воют», – сказал он.
«Смешно было бы, если бы я, царь, не мог спать из-за этого».
Но спать он не мог.
«Воют, продолжал он, – смешно было бы, если бы я сел, как они, на задние лапы». И он так и сделал.
«Смешно было бы, если бы я закрыл глаза, вытянул голову кверху и завыл». Так сказал синий царь, и в горле его уже щекотало, и не успел он договорить, как уже выл, выл громче всех, потому что он не выл очень долго, а природа непобедима. Прибежал слон, который бегал для шакала за спичками, и тигр, который отдавал ему честь лапой. Прибежала вся кухонная звериная челядь и увидели, что сидит среди спальни и воет и ничего не видит шакал.
Бросились звери на шакала и разорвали его. А носорогов забыли предупредить. Они ничего не знали и танцевали вокруг пустого дворца еще двое суток.
Письма М. Горькому
(1917–1923)
Живу в Урмии[32]. Видал разоренную Персию и людей, умирающих от голода на улице. На наших глазах. Видал погромы и пережил Голгофу бессилья. И моя чаша будет скоро полна. Чувствую себя здесь ужасно. Топчем людей, как траву. Шкурничество цветет махровыми розами. Одни просьбы о золотниках сахара, об отводе. Транспорта бастуют. Кровь медленно стынет в жилах армии. Революция по ошибке вместо того, чтобы убить войну, убила армию. Переживаю ее агонию. Заключаем перемирие. Движется демобилизация. Господи, сохрани. Если увидимся, расскажу. О России ничего не знаю.
Виктор Шкловский.
Персия. Урмия. 6 декабря.
2 <Конец июня – начало июля 1920 года>
Дорогой Алексей Максимович.
Живу я (Виктор Шкловский) в Херсоне. На противоположном берегу белые, завтра уйдут[33]. Я поступил добровольцем в Красную армию, ходил в разведку, а сейчас помначальника подрывной роты. Делаем ошибки за ошибками, но правы в международном масштабе. Очень соскучился по Вас и по Великому Петербургу. Приветствую всех туземцев. Желаю Соловью, и Купчихе, и Марии Игнатьевне[34] всяких желаний. Читаю Диккенса[35] и учусь бросать бомбы Лемана. К сентябрю буду в Питере. Потолстел, хотя здесь все и вздорожало из-за фронта. Но питерцу много не надо.
Изучаю комцивилизацию в уездном переломлении. По Вашему письму ехал как с самым лучшим мандатом[36]. Привет Марии Федоровне[37]. Что здесь ставят в театрах, у гостиннодворцев[38] каменного периода вкус был лучше. Скучаю, хочу домой.
Виктор Шкловский.
Жак[39] как?
Жена на меня сердится.
3 Д<ействующая> Кр<асная> армия
16 июля 1920 года.
Дорогой Алексей Максимович.
Пишу Вам с койки хирургического лазарета в Херсоне. Я был начальником подрывного отряда Херсонской группы войск Красной армии. Вчера в моих руках разорвалась ручная граната. У меня перебиты пальцы на правой ноге и 25–30 ран на теле (неглубоких). Спокоен. Через три-четыре недели буду в Питере. Привет всем. Завтра буду оперироваться.
