– Не могу поверить, что мы уже дома.

– Я тоже, – отозвалась Эби.

Пожав его большие ладони, она поскорее вышла из автомобиля, чтобы не передумать:

– Я позвоню, когда надо будет за мной заехать.

Эби поднялась на крыльцо, подождала, пока не отъедет такси. Они впервые за год расстались с Джорджем, и чем дальше уезжал муж, тем беспокойнее становилось у нее на сердце, словно их связывала резиновая лента, которая натягивалась все сильнее и в любой миг была готова порваться. Ей уже хотелось бежать вслед за такси. Утонуть в объятиях Джорджа, чтобы кошмар развеялся и исчез. Но она повернулась и в окно увидела мать, Мэрили и Куинн; они сидели неподвижно, стоически уставившись в экран телевизора. Эби глубоко вздохнула, постучала в дверь и вошла.

И в ту же секунду в доме началась истерика. Вернувшись из путешествия, Эби хорошо выглядела, и ненависть Мэрили разгорелась с новой силой. Едва малышка Куинн робко, хотя глаза ее при виде тетки светились от радости, подошла к Эби, Мэрили оттащила ее и сообщила, что, если бы не тетя Эби, папа был бы сейчас жив. И целых три дня, вернее, три ночи, когда Эби, не раздеваясь, спала на кушетке, ушло на то, чтобы выглядеть в глазах Мэрили достаточно плохо и тем хоть немного ее успокоить.

За дни, которые супруги Ферис провели не вместе, Джордж успел заказать каменное надгробие на могилу Талберта. Его уже похоронили, но поминальной службы не было, поэтому Джордж организовал и это. Еще он встретился с риелтором, договорился, чтобы тот подыскал для Мэрили жилье. И наконец, разбил вдребезги злосчастный туалетный столик и сжег его возле дома, а мраморную столешницу закопал на заднем дворе под магнолией.

Вечером во время поминальной службы Джордж был совершенно потрясен, когда увидел измученную Эби. Мэрили настояла на том, чтобы сестра надела черное платье матери, которое было Эби совершенно не по фигуре. Мэрили и тут хотелось блистать, чтобы все видели, какая она очаровательная вдовушка. И еще она не желала, чтобы знакомые расспрашивали Эби, как прошел ее медовый месяц. Едва кто-нибудь в часовне, радуясь возвращению Эби, подходил к ней, Мэрили принималась стенать от горя, привлекая внимание к себе. Один раз даже сделала вид, будто падает в обморок.

Несмотря на протесты Мэрили, сразу после службы Джордж отвез Эби домой. Эби слишком устала, чтобы с ним спорить. Решила, что навестит сестру на следующий день.

Специально ради Эби Джордж оставил в доме включенными все торшеры и люстры, чтобы не так грустно было там находиться. Но едва они вошли, обоим все стало ясно.

– Здесь жить нельзя. Дом надо продавать, – сказала Эби, когда Джордж закрыл дверь.

– Знаю.

– Думаю, это к лучшему, – вздохнула Эби. – Тут пахнет смертью.

– У нас будет свой дом, Эби. Я тебе обещаю. Ну-ка посмотри на это.

Он протянул руку к корзинке возле двери, где лежала стопка писем, и достал почтовую открытку.

– Один мой друг сообщил, что на юге есть любопытное место, инвестиционная собственность, там озеро и несколько домиков. Хочу с тобой прокатиться – отдохнуть и посмотреть заодно.

На открытке была фотография: на берегу заболоченного озера женщина с белоснежным зонтиком в руке и двое детей, мальчик в комбинезоне и девочка в розовом купальнике, наслаждаются прекрасным солнечным днем. И надпись: «Добро пожаловать в „Потерянное озеро“, штат Джорджия». Фотография была старая, но Эби охватило странное чувство. Глупо, конечно, но ей показалось, что она видит свое будущее. Нет, ей нельзя туда ехать, зная, что придется возвращаться.

– Лизетте бы очень понравилось, – грустно сказала она. – Там, наверное, очень тепло.

Он нежно поцеловал ее в шею, осторожно, словно боялся сломать. Никто прежде и подумать не мог, что Эби – хрупкое, деликатное создание. Знал один только Джордж.

– Тебе надо выпить.

Он пошел в столовую. Эби осталась в прихожей, оглядываясь по сторонам. В доме было чисто, ни единой пылинки, но отделка – ужасная. Совсем не таким Эби представляла себе свой дом. Таким его хотела видеть Мэрили. Тот проклятый туалетный столик совсем не нужен был наверху, в спальне. Эби собиралась поставить его здесь, в прихожей, а над ним повесить красивое зеркало. Как приятно было бы слышать бряцанье ключей, когда она, по возвращении домой, положила бы их на мраморную поверхность.

Едва волоча ноги, Эби подошла к лестнице и села на ступеньки. Положила голову на колени. Она совсем выбилась из сил. Последние несколько суток, просыпаясь ночью, она никак не могла понять, где она? В Париже? Или в Амстердаме? А где же Джордж? Ей казалось, что в эти страшные секунды она страдает почти как Мэрили, и эта мысль облегчала ей общение с сестрой в ее нынешнем состоянии.

Эби сидела, клевала носом и думала, существует ли форма не врожденного, а приобретенного душевного расстройства. Она вспомнила собственную мать, вспомнила, как та после смерти мужа катилась по наклонной плоскости. Даже сейчас мать подпитывает прекрасную скорбь Мэрили собственным недовольством второй дочерью, которая так долго не возвращалась. Они же тут так страдали, жертвы несчастных обстоятельств! Вот получи они все, что им хочется, им стало бы хорошо. Но им ничего не досталось, следовательно, все вокруг виноваты.

Внезапная мысль ошеломила Эби: что именно потребуется, чтобы осчастливить ее близких? Она так любила маленькую Куинн, но теперь девочка смотрела на нее со страхом. Кто так напугал бедного ребенка? Разве можно жить вот так, совсем отказываясь от счастья? Эби уже соскучилась по Европе. В Европе будущее казалось светлым, полным надежд. Соскучилась по Лизетте, присутствие которой всегда успокаивало, поднимало настроение. А здесь слишком уж тяжело. Родственники чуть ли не все прибрали к рукам и напропалую тратили денежки Джорджа.

В дверь постучали, и Эби вскинула голову.

В прихожей появился Джордж. Он принес высокий стакан, наполненный янтарной жидкостью.

– Кто бы это мог быть, черт возьми? – сказал он, подошел к двери, открыл. – Глазам своим не верю, – проговорил он после паузы.

– Кто там? – спросила Эби.

Она боялась, что это Мэрили или мать, которые могут вылить ей на голову очередной ушат обид и несчастий с такой же легкостью, как вернули бы случайно забытую вещь вроде шарфа.

Джордж улыбнулся, сделал шаг в сторону, и Эби увидела Лизетту. На ней было зеленое платье, волосы зачесаны назад и подхвачены белой ленточкой.

Девушка бросила взгляд на Эби, подбежала к ней и обняла тоненькими руками, крепко-крепко, изо всех сил.

Несколько месяцев назад Эби спасла Лизетте жизнь.

И Эби всегда утверждала, что в эту минуту Лизетта вернула ей долг.

«Потерянное озеро»,

Сулей, Джорджия

Настоящее время

Кобеду Эби не вышла. Гости ели без хозяйки, полагая, что у нее слишком много работы с описью имущества. Лизетта подала жареную курицу, салат с орехами, картофель и хлеб с ежевикой, покрытый сахарной корочкой, похожей на кристаллики льда.

В фойе зазвонил телефон, и все застыли, кто-то даже вилку до рта не донес. Слегка напуганные, гости сидели неподвижно, и не только потому, что телефон ожил впервые с тех пор, как они приехали в пансионат, но и по той причине, что в отсутствие хозяйки никто не знал, кому снимать трубку. Когда снова раздался звонок, все с любопытством переглянулись, словно дикари, никогда не видевшие современной техники. Даже Лизетта, которая вышла из кухни, стояла столбом и, похоже, не знала, что делать.

– Я отвечу, – сказала Кейт, снимая с колен салфетку.

Она встала и направилась в фойе. Подошла к стойке и подняла трубку.

– Алло! – услышала Кейт женский голос. – Это «Потерянное озеро»?

– Да.

– Но… я говорю не с Эби.

– Нет. Меня зовут Кейт. Я ее племянница.

– А-а-а! Прекрасно! Наверное, вы сможете нам помочь. Меня зовут Лара Ларкуорти, я из Женской лиги. Мы узнали, что Эби устраивает прощальную вечеринку, и хотели спросить, что принести с собой. Я знаю, что Грэди готовит куриные крылышки. А Мэвис Бейкер – свои знаменитые пикули.