На самом верху пачки лежало письмо от сестры, Мэрили.
Покорно вздохнув, Эби вскрыла конверт.
Эби!
Наверняка ты об этом уже слышала. Мама говорила, что писала тебе. Все писали. Уже две недели, как умер Талберт. Где ты сейчас? Почему ты такая эгоистка? Мама пыталась до тебя дозвониться, но в этой глупой гостинице, где вы остановились, все делают вид, будто понятия не имеют, кто вы такие. Теперь ты вынуждаешь меня писать тебе, когда я не в силах в пальцах ручку удержать. Ты, наверное, хочешь, чтобы я встала перед тобой на колени? Эби, ты мне очень нужна. Умер мой муж, и я не знаю, что делать. Куинн плачет не переставая. Не понимает, почему ее тетя Эби куда-то уехала, когда все летит в тартарары. Ты должна быть сейчас здесь. Талберт умер в твоем доме. Это все ты виновата. Приезжай скорее домой, без тебя ничего не уладить.
Мэрили
Эби положила письмо на колени. Новость ее ошеломила. Неужели Талберт умер? Этого быть не может. Такой молодой, он всегда был полон жизни. Эби помнила его на своей свадьбе: он все время смешил сестру, тащил ее танцевать, а танцуя, крепко прижимал к себе, и Мэрили забывала, что она должна ревновать к счастью сестры. Он умел направить ее тщеславие и капризы в нужное русло. Мэрили выросла девушкой чувствительной и нервозной. А Талберт всегда был снисходителен к жене. Его любовь к ней стала бальзамом на душу для матери Мэрили, разочарованной выбором дочки.
Эби перебрала остальные письма. Их переслали из Парижа сразу пачкой. Сквозь конверты просвечивала зеленая бумага, и в каждом письме, как пауки, шевелились плохие новости. Хотелось сбросить конверты с колен.
– Эби, что-то случилось? – спросил Джордж.
Он подошел, Эби молча протянула ему письмо и встала – остальные послания соскользнули на пол. Домой. Надо ехать домой. В истеричном письме Мэрили звучало отчаяние. Но про Куинн она упомянула неспроста. Эби любила девочку. Эби всегда старалась быть для племянницы опорой, хотела дать ей понять, что не обязательно становиться такой же сумасбродной, как родственники. Объяснить, что она может стать, какой сама захочет, было бы желание.
Джордж прочитал письмо, потер лицо ладонью:
– Доберемся за несколько дней, не раньше. Из-за снега дороги перекрыты.
Он повернулся и пошел к конторке. Письмо взял с собой. Эби так и не узнала, что он с ним сделал. Но этого письма она больше не видела.
Переживая по поводу сестринской утраты, Эби вдруг осознала, что печальная новость касается ее лично… Вот и все. Конец миру грез и иллюзий. Она понимала: рано или поздно это произойдет, хотя и не думала, что так быстро. Надеялась, что они сами решат, когда возвращаться, что у них впереди еще месяцы, что они еще не раз побывают там, где хотелось бы, пока Джордж не заглянет ей в глаза и не скажет: «Поехали домой». И это прозвучит так, будто дом – тихая гавань, место, где им захочется остаться навсегда.
Они уехали через два дня. Лизетта хотела отправиться с ними, но Эби запретила. Сказала, чтобы та сначала загладила вину перед родителями и помирилась с ними, а потом видно будет. Они оставили Лизетту в слезах; она плакала беззвучно, но накал ее чувств был столь силен, что казалось, сотрясаются абажуры и падают свисающие с карнизов сосульки. Уходя, Эби оглянулась, подбежала к ней и обняла напоследок.
– Каждый из нас – проводник счастья, помни об этом, – прошептала она.
Дорога обратно была не из приятных, казалось, все раздражает: так бывает, когда проснешься, смотришь по сторонам и не понимаешь, где ты, во сне или наяву. Самолет приземлился в Атланте, их встретила влажная жара. Они ехали в такси, на розовом шелковом платье Эби проступали темные пятна пота, а она все оглядывалась, будто зима осталась у них за спиной и еще можно увидеть, как вьются вихри амстердамской метели.
В свой дом они ехать не торопились. Этот особняк в неоклассическом стиле, поколения назад принадлежавший мэру Атланты, Джордж купил за несколько месяцев до свадьбы, но пожить в нем молодожены не успели. Провели в совершенно пустом, глухом, как пещера, доме лишь первую брачную ночь, устроившись на толстой стопке одеял в столовой. Всякий раз услышав эхо, хохотали и в шутку призывали привидения. А на следующий день улетели в Европу. За время медового месяца они часто присылали домой мебель – вполне достаточно, чтобы заполнить весь дом. И Эби уже предвкушала, как они вернутся, и несколько дней она будет ходить по дому, смотреть на упакованные вещи и с грустью и нежностью вспоминать путешествие. Для каждой вещицы она тщательнейшим образом подберет надлежащее место в доме, чтобы было о чем вспоминать в кабинете, в коридоре или в спальне. И тогда в этом доме можно будет жить.
Но вышло все не так. На случай непредвиденных обстоятельств Эби оставила ключи от дома сестрице. Мэрили сама это предложила, а в итоге воспользовалась ими, и все восемь месяцев, пока Эби с Джорджем путешествовали, жила в их доме. Дело в том, что, как только молодожены уехали, Мэрили с Талбертом стало нечем платить за жилье, и хозяева вышвырнули их на улицу. И Мэрили решила, что ничего страшного не случится, если они немножко поживут у Эби и Джорджа. Сначала считалось, что это временно, но чем дольше Джордж и Эби отсутствовали, тем больше Мэрили входила во вкус, чувствуя себя полноправной хозяйкой в доме.
Читая письма, которые приходили в Европу от друзей, Эби удивилась, что все наперебой хвалили ее прекрасный дом. Но она подумала, что имелся в виду его внешний вид. На самом же деле друзья не раз бывали в самом доме. Чуть ли не каждый месяц Мэрили устраивала вечеринки. Она распорядилась сделать косметический ремонт и распаковать доставленную из Европы мебель.
В числе последних вещей, купленных Джорджем за границей, а затем перевезенных через океан, был туалетный столик, очень тяжелый, с мраморной столешницей. Мэрили он очень понравился, и она тут же решила, что эта прелесть будет стоять у них с Талбертом в спальне. Они самостоятельно попытались втащить столик по главной лестнице наверх, но Талберт не удержал его, не устоял на ногах, свалился с лестницы, а туалетный столик упал сверху. Не успела Мэрили позвать на помощь соседей, как на глазах у трехлетней Куинн Талберт испустил дух.
Эти подробности Эби узнала, когда дозвонилась домой из Лондона, куда они прибыли накануне.
– Но как ты могла оставить Куинн с ним одну? – выдохнула Эби: она ужаснулась, представив, что пришлось пережить бедному ребенку.
Лучше бы она об этом не спрашивала.
– Она все забудет! – кричала сестра. – Подумай обо мне! Я потеряла мужа! Он погиб на моих глазах!
Эби услышала, как где-то рядом плачет Куинн. Сейчас они временно жили у матери в крохотном синем доме. Закладную на него перед свадьбой выкупил Джордж. Его первый подарок для тещи.
– Это ты во всем виновата, – заявила Мэрили. – У тебя теперь есть все. Если бы дала мне денег перед отъездом, как маме, ничего бы такого не случилось! И если бы вернулась, как договаривались! И зачем ты только прислала этот проклятый туалетный столик?
Такси, в котором ехали Эби и Джордж из аэропорта, остановилось перед домом матери Эби.
– Почему ты не хочешь, чтобы я пошел с тобой? – спросил Джордж и взял Эби за руку.
– Потому, что будет только хуже.
Появиться с мужем после того, как Мэрили потеряла своего, – только подлить масла в огонь ее безумия. Всю свою жизнь Эби ходила перед капризными и ветреными родственниками на цыпочках; своим спокойным характером она разительно отличалась от остальных. Ей очень хотелось, чтобы все они были довольны и счастливы. Она желала утешить их. За время медового месяца Эби обрела уверенность в себе и надеялась, что они с ее помощью переменятся, ведь никогда не поздно встать на путь исправления. Она не сомневалась, что у нее получится.
– Я сделаю для них все, что потребуется, – сказал Джордж.
– Знаю. Спасибо тебе.
Джордж глубоко вздохнул и понял: он здесь чужой. Это витало в воздухе.
