Когда мы вернулись в купе, полковник зажег одну из своих бесконечных сигарет и какое-то время молча выдыхал ароматный дым. Затем неожиданно он начал очередной рассказ. Вероятно, он чувствовал сильное желание излить тревожившие его мысли, полагая, что это даст облегчение от мук одиночества и тоски.
Он рассказывал о Сибири, куда его предки пришли в конце XVI века в составе небольшого отряда из пяти сотен казаков, с которыми Ермак завоевал эту обширную территорию. И хотя я знал о Ермаке, мне было интересно услышать эту историю снова от человека, чьи предки имели к этому непосредственное отношение.
На восточной границе царства Ивана Грозного находились владения богатых купцов Строгановых. Они получили право беспошлинной торговли в обмен на обязательства защищать отдаленные и уязвимые рубежи государства от набегов кочевников. Для этого они содержали собственную армию, состоявшую из изгоев, искателей приключений и сорвиголов. Сейчас слово «строганный» означает «рубленный», «рассеченный» или «разрезанный» – именно то, что случилось с одним из членов их семьи, попавшим в плен к татарам за сотню лет до этого.
В то время юг России был полон разного рода отчаянных людей, бежавших от царского террора. Они сбивались в группы и называли себя казаками. Это были свободные и лихие воины. Самым известным из их вожаков стал Ермак. Он сделался для Ивана Грозного такой проблемой, что был объявлен вне закона, должен был быть схвачен и повешен.
И, разумеется, именно Ермака Строганов пригласил возглавить его армию! Так сложился мощный союз больших денег и отчаянной храбрости.
Еще в V веке до нашей эры Геродот писал, что Сибирь богата несметными запасами золота и драгоценных камней. Конечно, Строганов решил организовать экспедицию для захвата столицы обширной страны, лежавшей за «Каменным Поясом», который мы сейчас называем Уралом. Эта столица носила имя Сибирь.
Ермак принял предложение, привлеченный масштабом и риском предприятия. С отрядом в 540 человек он перешел через горы и пробил себе дорогу к Оби. Татарские стрелы были бессильны против пищалей и пушек казаков.
Положив Сибирь к ногам царя, Ермак не только купил прощение всех своих прежних грехов, но и стал первым воеводой Сибири с правами неограниченной власти над этой территорией. Чтобы оценить величину подарка, сделанного царю, достаточно просто сравнить: площадь территории Германии составляет примерно 180 тыс. кв. км, площадь же Сибири около 5 млн. кв. км. Так что «крестовый поход» Ермака оказался чрезвычайно удачным.
В знак своего расположения Иван Грозный послал Ермаку серебряную кольчугу с орлом из чистого золота на груди. Этот драгоценный подарок и стал причиной его смерти. Однажды во время ночлега на берегу Иртыша Ермак с небольшим отрядом казаков был застигнут татарами врасплох. Большинство было убито во сне, и Ермак, оставшись один, отступал, сражаясь, шаг за шагом к берегу Иртыша, ибо одной лишь храбрости было недостаточно при таком неравенстве в силах. Он прыгнул в воду, но тяжелая кольчуга не дала ему плыть и утянула на дно. Но, как Чингис-хан покорил Россию[3], так Ермак отомстил родине непобедимых орд «Правителя Мира», доставив огромное и нескончаемое удовлетворение всем русским патриотам, которые жили и еще будут жить.
Слушая рассказ полковника, я совершенно позабыл о его неподходящей для этой истории наружности. Он был выше среднего роста, при этом очень худ, особенно в талии, непропорционально тонкой по отношению к широким плечам. Волосы были черные, как у южан, с характерным синеватым отливом, типичным для уроженцев Кавказа, резко контрастировавшие с бледным лицом северянина. Вместо одной ноги протез, по кожаному боку которого он прихлопывал и говорил, что может ездить с ним верхом не хуже любого другого. Одно его ухо пало жертвой сабельного удара, а во втором он по казацкому обычаю носил серьгу. И хотя он был чисто русских кровей, в нем всё же отдаленно чувствовались легкие семитские черты. Когда-то он, без сомнения, был элегантен, но сейчас двигался с шаткой неуклюжестью. Женщин он ненавидел горькой ненавистью человека, потерявшего всякую надежду на успех у них. Говорил он взволнованным ироничным тоном и ко всему вокруг относился с желчью и сарказмом.
Примерно за сорок верст до Харбина наш экспресс встретился с другим поездом. В России есть традиция встречать друзей, прибывающих поездом, за одну станцию до назначения и ехать остаток пути с ними. И всё же я был немало удивлен, когда кто-то постучал в дверь нашего купе – и я увидел в дверях брата Александра!
Я потерял на войне двух братьев, но Александр каким-то чудом уцелел за эти три года. Было очень радостно видеть его снова.
– Привет мечтателю! – воскликнул он, и мы расцеловались. – Отец послал меня встретить тебя.
Тут он заметил полковника и отдал ему честь со всей официальностью. Я представил Александра, и он вместе со мной стал уговаривать моего попутчика остановиться у нас во время его пребывания в Харбине.
Мы были так взволнованы встречей и так много говорили, что не заметили, как поезд достиг моста через Сунгари в пригородах Харбина. У нас едва оставалось время собрать вещи, прежде чем поезд ранним вечером вкатился на станцию. Провозившись с багажом, мы последними покинули вагон, а поезд отправился дальше на восток. Такси были разобраны, и нам ничего не оставалось, как взять рикшу. Кули[4] поднимали оглобли, затем устремлялись вперед и бежали один за другим в своей ритмичной манере вверх по холму, отделяющему административный центр города от делового района.
Не имеет значения, насколько европейским может считать себя восточный город и насколько он действительно выглядит таковым; когда опускается вечер, и деловая жизнь стихает, в нем начинает биться пульс Востока. Крики толпы повисают в неподвижной атмосфере вечера. Опускается ночь, улицы кажутся теснее, толпа лучше одетой, а обстановка вокруг необычной и даже фантастической в тусклом свете множества фонарей.
Восточный человек быстро забывает все тяготы дня и наслаждается вечерним досугом. Один едет на осле, сидя на широком и плоском седле, в то время как хозяин животного бежит впереди, другой, побогаче, берет рикшу, сливки же общества гордо катятся в запряженных лошадьми экипажах. Ночь наполняется гудками машин, шоферы такси снова и снова жмут на клаксоны, звучащие как огромные будильники.
Наши рикши достигли вершины пологого холма, и я посмотрел вниз. Огромный разбросанный порт был подсвечен множеством огней, а справа от нас, за железной дорогой мы увидели на темном небе красное зарево. Это был Фуцзядян, где сейчас живет уже около миллиона китайцев. А всего два десятилетия назад Фуцзядян была маленькой деревушкой, населенной горсткой бедных рыбаков! Но пришла железная дорога, и вместе с ней – кули, торговцы, бизнесмены и зазывалы, и Фуцзядян вырос и слился с другой маленькой деревушкой под названием Харбин, чтобы вместе образовать крупнейший мегаполис на Дальнем Востоке с населением в полтора миллиона человек.
Мой дом стоял на берегу небольшого пруда возле железнодорожного моста через Сунгари. Большая роща скрывала дом, конюшни, зимний сад и другие постройки нашего зажиточного хозяйства. Крепкий каменный дом был хорошо освещен, но по мере приближения огни скрылись; лишь некоторые из них едва пробивались сквозь листву, намекая на теплый прием, ожидающий нас дома. Лай собаки был первым сигналом нашего приближения, затем старый индус-привратник открыл ворота, и рикши въехали во двор. Они тянули нас почти сорок минут и сейчас дышали тяжело. Струи пота стекали по их лицам и скатывались за воротники длинных одежд. По обычаю, они запросили больше чаевых и, получив желаемое, исчезли, улыбаясь, в темноте узких аллей.
Мой любимый пёс прыгнул ко мне и, положив лапы на плечи, навалился, требуя должным образом оценить его приветствие. Взяв его за ошейник, я пошел ко входу в дом через сад, казавшийся ожившим от света множества фонарей. Слуга-китаец в белом открыл дверь, и в холле я наконец увидел ждавших меня отца и мать.
