Мы хорошо отдохнули, если так можно выразиться про ночь, проведенную в багажном вагоне, и утром прибыли в пункт назначения. Я оставался с Купиным до тех пор, пока его поезд не отправился на запад, затем взял такси и отправился на Атаманскую навестить своего друга Чернова.

Он встретил меня с восторгом и немедленно организовал горячую ванну и плотный завтрак. Осмотрев моё снаряжение, он откровенно раскритиковал его. Вооружен я был неподходяще. Сабля была еще ничего, из хорошей золингеновской стали, а вот револьвер, бельгийский «браунинг», совсем дрянь.

– Я достану тебе что-нибудь другое, более подходящее, не совсем игрушку, – решительно добавил он. – Как насчет американского сорок пятого? Конечно, он слишком громоздкий и в целом тяжеловат, но в любом случае лучше, чем этот бельгийский пугач.

– Было бы отлично, – ответил я, понимая, что в бою – а боёв предстояло много, как только я достигну армии Колчака, – мне понадобится лучшее оружие. Во Владивостоке мне не удалось купить приличный пистолет, и я обрадовался возможности решить проблему сейчас. Однако дальше я с удивлением узнал, что «кольта», который мне предлагал Чернов, у него нет.

– Это не проблема, – заверил он меня. – Мы легко его достанем. И крикнул через дверь кухни денщику: – Иван, иди сюда!

В комнату вошел огромный человек с широченными плечами и тонкой, как у женщины, талией, в форме забайкальского казака.

– Иди и достань американский «кольт» для его благородия, – коротко приказал он.

– Слушаюсь, – ответил детина и вышел из комнаты.

– Как это? – удивленно спросил я. – Как он достанет мне пистолет? Ты же не дал ему ни указаний, ни денег.

– Святая невинность! – воскликнул Чернов. – Подойди к окну, я покажу тебе, как делаются покупки в Сибири.

Атаманская площадь была заполнена полуденной толпой военных всех национальностей, среди которых преобладали казаки. Из иностранцев больше всего было американских солдат, так как здесь была их зона ответственности. Они были одеты в тяжелые зимние шинели, с огромными, почти до локтей, меховыми рукавицами. И у каждого на боку свободно висела кобура с «кольтом».

Вскоре мы заметили Ивана, приближающегося к площади со стороны одной из боковых улиц. Сильной рукой он удерживал свою гарцующую лошадь, затем, внезапно отпустив ее, помчался галопом, наклонился в седле, выхватил из кобуры у американца пистолет, резко повернул в сторону другой боковой улицы и исчез в ней с легкостью привидения.

Я был всё еще ошеломлен увиденным, когда через десять минут он вошел в комнату и вручил мне «кольт».

– Чёрт меня подери! – только и мог пробормотать я, но повесил пистолет себе на пояс.

Завершая рассказ, могу сказать только, что следующим гордым обладателем этого оружия стал один монгольский князь, которому я отдал его в качестве взятки. Но об этом позже.

Чернов хотел, чтобы я поступил на службу к Семенову и остался в Чите. Однако аргумент, что я артиллерист, а действующей артиллерии у атамана нет, убедил его, и мне удалось мягко отбыть в армию Колчака.

И снова, сев в поезд, я испытал огромное облечение: настолько тягостной была атмосфера в Чите. Вскоре мы достигли окраин Верхнеудинска, города, где находился штаб американских частей в Забайкалье, и нам попался принадлежащий им бронепоезд. Он был просто составлен из открытых грузовых платформ, а мешки с песком заменяли ему броню. Глядя на это, я не мог не думать о том вероломстве и опасностях, которые встречали этих парней повсюду в моей стране. Насколько неуместно и чуждо они смотрелись здесь, среди диких пространств Сибири!

Поезд достиг берегов Байкала и углубился во многие километры тоннелей. Вскоре мы прибыли в Иркутск, административный и культурный центр Восточной Сибири. Штаб Колчака в Омске находился еще в четырех тысячах верст отсюда. Тогда я и не мог предположить, что после поражения армии мне придется проделать весь этот путь верхом на лошади.

На вокзале я встретил еще одного знакомого. Он был представителем армии на железной дороге и отвечал за военные перевозки. Он предложил мне остаться в Иркутске, с энтузиазмом описывая веселую и богатую ночную жизнь города.

– Дмитрий, мы делаем здесь большие деньги, – сказал он вполголоса в качестве последнего и решающего аргумента, и затем объяснил, что обычной практикой тут была сдача или, вернее, продажа товарных вагонов спекулянтам за сорок тысяч долларов сверх того, что они официально платили за перевозку железной дороге.

Не могу сказать, что поразило меня тогда больше: сумма в сорок тысяч долларов – или неприкрытый цинизм, с которым это рассказывалось.

Я чувствовал, что в Иркутске происходит что-то не то. Население совершенно не испытывало энтузиазма и не проявляло лояльности к власти белых. Гражданские старались держаться в стороне от военных и, хотя открытого противостояния не было, общая атмосфера недоверия царила в городе.

Проведя в Иркутске несколько часов, я отправился дальше на запад. Чем дальше я ехал, тем более ощутимым становилось военное положение. Все мосты были сильно укреплены, подходы к ним окружали лабиринты колючей проволоки, а деревья и подлесок вычищены на приличное расстояние вокруг. Даже самые маленькие станции напоминали крепости. Повсюду были солдаты. Командовали ими офицеры в новой форме иностранного покроя. По большей части люди были вооружены японскими винтовками и одеты в японские же плохие шинели и брюки с русскими знаками различия императорской армии.

Мы встретили множество поездов, до отказа забитых людьми со встревоженными лицами. Вскоре я узнал, что никто здесь не верит в Колчака, и все ищут убежища на востоке. Об этом мне рассказал один пожилой человек, заинтересовавшийся моими делами. Он также сообщил, что железная дорога наводнена большевистскими агентами: они собирали информацию о передвижениях и концентрации белых войск и вели пропаганду против иностранных интервентов. В конце концов он осторожным тоном посоветовал мне немедленно возвращаться домой.

– Молодой человек, ваша жертва сейчас не ко времени и никому не нужна. Отечество горит адским пламенем, и ничто уже не может остановить грядущих событий. Возрождение возможно лишь в далеком будущем. Уезжайте отсюда как можно быстрее. Вы еще понадобитесь своей стране, будьте уверены, так что не совершайте бессмысленное самоубийство.

К тому моменту, как мы прибыли в Канск, обстановка выглядела настолько безнадежно, что я начал нервничать и думать о возвращении в Китай. Но после дальнейших размышлений отбросил сомнения как слабость и твердо решил продолжать, чтобы бы ни произошло. Канск же был интересным с исторической точки зрения местом. Когда в 1891 году Николай II начал строить Транссибирскую магистраль, этот город должен был стать конечной станцией ветки Аляска-Сибирь. Дорогу из Канска планировали протянуть на Камчатку и далее через тоннель под Беринговым проливом на Аляску, где слить с Канадской трансконтинентальной системой.

Ко времени моего прибытия вся область лежала в жутких руинах вследствие жестоких боев с красными. Белые, взявшие верх с помощью союзников, сожгли всё дотла и вырезали большую часть населения[15].

Множество деревень было стерто с лица земли и распахано так, что не осталось и следа от некогда процветающего поселения. Я мог понять ярость бывшего правящего класса, но не мог поверить в действенность таких методов возрождения страны после падения монархии. Я чувствовал, что белые предают Россию во имя своих эгоистичных классовых интересов.

В Тюмени я пытался найти еще одного своего однокашника. Найти не смог, но зато узнал историю его трагической гибели. Всего двадцати лет от роду, он отправился в Омск и начал выпускать большевистскую газету в самом сердце столицы Колчака. Газета пользовалась популярностью, а сам он долгое время удачно избегал ареста. Но однажды его все-таки схватили и повесили. Бедняга, он был одним из лучших по китайскому языку в консульской школе во Владивостоке. Я запомнил его по умным и дотошным спорам с нашим профессором, также большим специалистом в этом вопросе.