Воспоминания о тех днях даже сейчас, по прошествии двух десятилетий, наводят ужас. Семенов имел обыкновение хвастаться, что не может уснуть ночью, если кого-нибудь не убил днём. Грабеж проходящих поездов, массовые казни пассажиров и сжигание дотла целых деревень стали обычным делом. Отвратительнее были только отдельные убийцы, совершавшие свои зверства с холодной, расчетливой радостью садистов. Барон Унгерн, правая рука Семенова, специально держал стаю волков, которым скармливал избранных жертв[12].

Некоторых сжигали заживо в стоге сена, других разрывали на части лошадьми. Сипайлов, комендант Семенова, считал отличной шуткой задушить под конец вечеринки прислуживавшую ему горничную и любил похвастать перед дружками своей огромной коллекцией наручных часов и колец, называемых им «сиротами», владельцев которых он убил. Калмыков и Семенов расправлялись не только с мужчинами и женщинами, но и с детьми своих жертв. Криков жертв никто не слышал, так как обычно их увозили в сопки или тайгу, погрузив штабелем на подводу так, что многим повезло задохнуться до прибытия к месту расправы.

Офицеры Американских Экспедиционных Сил в Сибири были единственными среди союзников, кто открыто называл этих «спасителей России» убийцами, коими они и являлись на деле. Остальные же предпочитали закрывать глаза на зверства, от которых содрогнулся бы и дьявол в аду.

Об ужасах правления маленького смуглого человека Калмыкова свидетельствует тот факт, что его собственные люди взбунтовались против него. Три сотни из них спаслись бегством в сопки, а еще около четырехсот просили убежища в расположении частей полковника Стайера. В какой-то момент столкновение между американцами и Калмыковым казалось неизбежным, и его удалось избежать только благодаря разумному вмешательству японцев. Их влияние на атамана было абсолютным: во всех отношениях он был японской марионеткой. Оказавшись в тупике, Калмыков и Семенов разработали план тайного нападения на американцев с целью полностью выдавить их из Сибири. Но план стал известен генералу Хорвату, командующему гарнизоном полковнику Буденко и главе местного земства Медведеву. Они должным образом проинформировали Грейвса, и катастрофу удалось предотвратить.

У полковника Морроу также были проблемы с Семеновым, но ему всегда удавалось проводить свою линию. Рядовые же солдаты были настолько обозлены, что по каждому поводу вступали в стычки с людьми Семенова. Однажды около сорока американских пехотинцев в открытую атаковали бронепоезд и выбили из него семеновцев, к огромной радости местного населения. Радость, конечно, была глубоко скрытой, но я уверен, что еще ничто не доставляло такого удовольствия жителям той маленькой деревушки с тех пор, как началась революция.

Калмыков и Семенов были самыми крупными проблемами, но далеко не единственными. Например, генерал Романовский, главный уполномоченный и военный представитель Колчака, и генерал Иванов-Ринов, также человек Колчака, предлагали Грейвсу купить их лояльность за двадцать тысяч долларов в месяц. За эту сумму они обещали прекратить всякую пропаганду против американцев на Дальнем Востоке. Но открыто называть американцев большевиками стал позже генерал Розанов, более известный одним из своих приказов:

В середине 1919 года генерал Грейвс отправился в Омск, столицу правительства Колчака, и вернулся обратно только в конце августа. В штабе прошел слух, что он был очень разочарован увиденным там. Якобы он говорил, что «армия Колчака – миф, и ничто не может помешать большевикам захватить Сибирь». Мысль была столь неожиданной и невероятной, что я впервые стал сомневаться в Грейвсе. Неспособность белых освободить Россию от гнёта большевизма вызвала у меня чувство стыда. Я отказывался верить, что вся борьба была мифом. Россия и большевизм представлялись мне несовместимыми. Я почувствовал своим долгом присоединиться к армии соотечественников и сражаться с красными.

И снова я путешествовал через Сибирь, на этот раз – чтобы присоединиться к армии адмирала Колчака.

Необъятная Сибирь! Территория в пять миллионов квадратных миль в сравнении с 3,75 миллионов квадратных миль Европы, поделенных при этом на множество государств, она обладает ископаемыми и природными ресурсами для пропитания столь обильными, что это навсегда избавляет сравнительно небольшое население в двадцать пять миллионов человек от необходимости развивать какую бы то ни было промышленность. Другое богатство Сибири – трудолюбие населявших ее свободных и смелых людей. Царское правительство выделяло по пятьдесят десятин земли на каждого мужчину в семье, и большие крестьянские хозяйства раскинулись по всей огромной сибирской территории. Плодородная земля родила хлеб, справедливо считавшийся лучшим в мире. Многочисленный скот обеспечивал огромное производство качественных молочных продуктов. Всего было в достатке на этой земле, кроме мира.

Кто же были люди, населявшие этот рай? Многие произошли от потомков первых казаков, завоевавших эту землю в конце XVI века. Затем туда десятками тысяч отправляли политических ссыльных, отчаянных людей, и новые поколения первопроходцев проникали в глубь ее территории. Благодаря географической удаленности и слабым связям с остальной Россией сибиряки привыкли к самодостаточности и независимости.

Когда мы достигли Забайкалья, находившегося под управлением Семенова, я приготовился к любым возможным сюрпризам, зная, что вся территория вдоль железной дороги была отмечена известными «станциями смерти»[14].

Существовали они якобы для борьбы с большевиками, но этот термин, с санкции Семенова, мог применяться к любому путешественнику. Семенов делегировал свою власть нескольким нечистоплотным подручным, которые судили быстро, без объяснений и обжалований.

Один знакомый состоятельный еврей из Харбина отправился со мной в этой поездку, с целью вывезти своих родственников из Томска. По документам он путешествовал в качестве моего шофера – и был счастлив возможности поехать в Сибирь по такой легенде. Но по прибытии на станцию Даурия его немедленно арестовали – агентам Семенова стал известен план, и из Читы была послана телеграмма. Мои протесты не возымели действия, и мне ничего не оставалось, как покинуть поезд вслед за ним. На наше счастье, офицер, производивший арест, оказался выпускником того же училища в Харбине, что и я. А по традиции у выпускников одного заведения было принято помогать друг другу везде, где бы они не встретились. Мой новый знакомый осторожно сунул мне листок бумаги со своим адресом и шепотом сказал, чтобы я в тот день приходил к нему обедать. Таким образом, со стороны это выглядело бы как простой дружеский визит.

В полдень мой новый друг сообщил мне, что ситуация не внушает особых надежд. Мой «шофер» заключен на гауптвахту на неопределенный срок в ожидании «финансового урегулирования» вопроса. Если таковое не последует, то его «пустят в расход». Я был благодарен ему за такое откровенное признание. Мы обсудили возможные пути и средства спасения. Простой подкуп дежурного в тюрьме представлялся невозможным. Мой шофер был арестован как большевик, и, если его родные не явятся как можно быстрее с выкупом, его казнят. Так же бессмысленно было думать и об адвокате, ибо люди Семенова вершили как исполнительную, так и судебную власть.

В конце концов мы выработали план. Я должен был внести залог в десять тысяч рублей, взять поручительство над арестованным и отвезти его в Читу, где у меня имелись влиятельные знакомые, которые могли помочь уладить дело. Я был готов и на больший размер выкупа, но лучше было начать с небольшой суммы, чтобы оставался запас на торг. Мой однокашник отправился к начальнику тюрьмы. Вернувшись через пару часов, он, широко улыбаясь, вручил мне паспорт на имя некоего Купина: так теперь звали моего шофера, поскольку настоящего человека с таким именем должны были казнить сегодня ночью. Поздно вечером в тот же день новоиспеченный господин Купин и я покинули Даурию. Бутылка перекиси превратила жгучего брюнета Купина в полу-рыжее существо. Нам дали двух оседланных лошадей, на которых мы проехали с десяток верст и сели на поезд. Утром мы должны были прибыть в Читу и, конечно, не имели намерения докладывать там о себе кому-либо. Купин должен был следовать дальше один, а я оставался прикрывать его, если это станет необходимо.