— Вам нужно все проверить все, прежде чем меня выгонят.

— Да, — Виктория что-то записывает в файле. Она спрашивает у него о его семье и о всем,

что было в папке.

— У меня… У меня будет шанс попрощаться с моей семьей? — спрашивает он.

— Да, — говорит Виктория. — Мы сообщим тебе, когда.

Марк кивает.

— Я хочу поговорить с кем-нибудь, — говорит он. — Хоть с кем-нибудь, я могу

объяснить…

— Вас осудили, мистер Лэрд, — говорит Виктория. — И судья признал вас виновным. Тут

нечего обсуждать.

— Но Вы не можете просто выгнать меня! — говорит он, повышая голос. Все мое тело

напрягается, но Виктория по-прежнему невозмутима. Она, наверное, слышала эти мольбы и

игнорировала их каждый раз, когда входила в эту комнату. Мысль об этом заставляет меня хотеть

блевать.

— Если вы успокоитесь, — говорит она, — я пройду процедуру твоего освобождения с

тобой.

— Освобождения? — его голос срывается и он истерично смеется. — Это не

освобождение. Это смертный приговор.

— Хорошо, — говорит Виктория, закрывая папку. — Если ты не понимаешь, значит, мы

закончили. Попробуем еще раз завтра.

Она идет в сторону двери. Я иду за ней, но Марк наклоняется вперед и хватает мое

запястье.

— Пожалуйста, — говорит он. — Пожалуйста, помогите мне.

Я вырываю руку и смотрю на него. Я знаю, что должна отреагировать на боль в его голосе,

но что-то плавает в глубине его глаз — расчетливое лукавство, от которого мурашки по коже.

Виктория держит открытой дверь и я выхожу, учащенно дыша.

— Все хорошо? — спрашивает Дэвид.

— Он схватил ее, — говорит Виктория. — Но все в порядке, да?

Я киваю, скрестив руки на груди. Дэвид идет в комнату к Марку, а Виктория начинает идти

вперед.

— Давайте немного отдохнем, — говорит она.

— Он был прав, — говорю я. Она поворачивается и смотрит на меня. — Ты играла в слова

с ним. Это смертный приговор.

Виктория смотрит на меня, облизывает губы и снова подходит ко мне.

— Нет, я не играла, — говорит она. — Он будет жив, когда мы его отпустим. И если он

хотя бы наполовину умен так, как он думает, он сможет выяснить, как остаться в живых.

Я качаю головой.

— Ты знаешь, что это неправда. Он умрет там. Никто не заслуживает…

— Ты знаешь, что он сделал? — спрашивает Виктория. Ее голос тихий, но твердый. — Он

изнасиловал девятилетнюю девочку. Вырезал свое имя на ее животе, чтобы оставить ей

напоминание об этом на всю жизнь.

У меня переворачивается желудок, и к горлу подкатывает желчь. Я отворачиваюсь и

смотрю на свою руку, которую он трогал. Я хочу вымыть кожу горячей водой. Я не позволяю себе

думать о маленькой девочке, которая никогда не сможет сделать то же самое.

Виктория наклоняется ближе.

— Что ты предлагаешь с ним делать, Айви? Мы должны его отпустить? Держать его здесь

вечно, кормить его в течение зимы, когда мы сами едва можем прокормить себя? Давать ему

лекарства, которые могли бы помочь детям? — она пихает папку Марка Лэйрда мне в грудь. Я

беру ее онемевшими пальцами. — Лично я думаю, что он заслуживает еще худшего.

Я иду домой злая и даже не знаю, почему. Мой отец никогда не говорил, что люди за

забором совершили ужасные вещи. И Виктория права — Марк заслуживает худшего. Но я все

равно чувствую себя обманутой отцом. «Мы можем любить наши семьи, не доверяя всему, что

они говорят нам». Слова Бишопа всплывают в моей голове и я понимаю, что он прав.

Бишоп находится в кухне, когда я вхожу в дом, и готовит котлеты из фарша.

— Привет, — говорит он, и я бросаю свою сумку на диван. — Как пленные?

Я стою в дверях кухни, так же, как и на второй день после нашей свадьбы. С тех пор мало

что изменилось. Мы не спим вместе, но делимся секретами. Я больше не так неуверенна в себе.

Потому что теперь, Бишоп — часть моей жизни, и я привыкла к нему. Он интересуется моей

жизнью.

— Ужасно, — говорю я. — Мы встретились с одним, кого выгоняют. Парень, который

обидел маленькую девочку, — я не могу произнести это ужасное слово. — Но он умолял меня

спасти его.

Бишоп фыркает.

— Ну, естественно, он умолял.

— Это все, что ты хочешь сказать? Тебя не волнует, что происходит с людьми?

Бишоп поворачивает кран с водой и намыливает руки.

— С этим парнем? — говорит он. — Не очень. Почему волнуешься ты? — он выключает

воду и берет полотенце.

Я выдыхаю.

— Я не знаю. Я не имею в виду именно его. Но мы не можем выгонять людей каждый раз,

когда они делают что-то неправильно. Это…варварство.

— Посмотри вокруг, Айви. Мир в котором мы живем — варварство. Мы просто должны

научиться жить с этим, — он кидает полотенце на прилавок. — С помощью гамбургеров на гриле

и симпатичными домиками. И какова альтернатива? Было бы лучше убивать их на электрическом

стуле, как раньше?

Я закатываю глаза.

— Теперь ты похож на Викторию.

— У Виктории хорошая точка зрения, — Бишоп делает шаг ко мне. — Прошлой зимой мы

потеряли более двухсот человек, Айви. Двести. Ты бы предпочла сохранить жизнь сегодняшнему

парню?

— Это несправедливый вопрос, и ты это знаешь! Не все, кого выгнали, сделали то же

самое, что и он. Некоторые люди воруют хлеб на рынке или отказываются выходить замуж. Я не

думаю, что кормление этих людей — это пустая трата ресурсов.

— Ладно, — говорит Бишоп. — А как насчет убийц и насильников? Что нам делать с

ними? Ты хочешь оставлять их безнаказанными? — его лицо так же спокойно.

— Что ты такое говоришь? — я хочу, чтобы он повысил голос, чтобы я тоже могла

накричать на него в ответ.

Бишоп остается невозмутимым.

— Нужно применять меры, Айви. Не важно, как жестоки эти меры.

— Легко говорить, сын Президента, — фыркаю я. — Ты когда-нибудь задумывался об этом

до меня, или ты целыми днями плескался в реке, позволяя другим людям беспокоятся о

справедливости, и о том, что правильно?

Его глаза сверкают, но лицо все так же без эмоций.

— Ты не должна беспокоиться о будущем, неважно, что ты думаешь, — он отталкивается

от прилавка. — По крайней мере, мой отец не говорит мне, во что верить.

Я резко разворачиваюсь и иду в спальню, хлопая дверью напоследок. Я направляюсь к

кровати и со всей силы бью подушку.

Глава 8

Я прячусь в туалетной кабинке в подвале здания суда, а на часах шесть. Обычно я ухожу в

пять, но я знаю, что Дэвид дежурит до шести, и хочу выяснить, где они хранят оружие. Третий

этап — выяснить, где держат оружие. Моему отцу необходимо знать это, но он больше

рассчитывает на физическую силу. Он всегда говорил, что он не хочет, чтобы кто-то пострадал.

После вчерашней ссоры с Бишопом, из-за который я не могла уснуть полночи, я

проснулась полная решимости сделать шаг вперед к цели моего отца. Я не позволю Бишопу сбить

меня с толку. Келли всегда говорит, что есть семья и есть все остальные. Мой отец — семья. А

Бишоп — все остальные.

Я слышу, как хлопнула дверь и тяжелые шаги в коридоре. Я встаю с унитаза и

приоткрываю дверь. Дэвид сворачивает за угол конце коридора, и я следую за ним на цыпочках

босиком, держа босоножки в руке.

Я с опаской заглядываю за угол и вижу, что Дэвид набирает цифры на клавиатуре,

установленной в стене. После этого, он открывает дверь рядом с клавиатурой и заходит внутрь, но

он не закрывает дверь. Я слышу его голос и голос другого человека из комнаты.

— Слава Богу, что сегодня пятница, да? — говорит неизвестный человек. Он, кажется,

старше, его голос грубый.