— Значит, ты тоже думаешь, что браки по расчету — не очень хороши?

— Я этого не говорил, — он сложил руки на груди. — Но это не наш выбор.

Я смеюсь.

— Говоришь как человек.

Он смотрит на меня снова, и я опускаю взгляд.

— Мне тоже это не по душе, Айви, — говорит он. — Никто не спрашивал меня, хочу ли я

жениться.

— Я знаю, — говорю я оборонительно, думая о том, что даже в обычных браках, парни

ведут себя по-свински. — Тебя это не беспокоит? — спрашиваю я. — Что все решили за нас?

Бишоп пожимает плечами, а я хочу кричать. Я не понимаю, как он может так спокойно

говорить об этом.

— Не вижу смысла злиться на то, чего не изменить.

— Я не думаю, что есть что-то, чего нельзя изменить, если люди хотят этого достаточно

сильно, — говорю я, хотя мой разум шепчет: осторожнее…осторожнее.

— Может быть, — говорит Бишоп. — Но мы уже женаты. Хотим ли мы этого или нет. Мы

должны научиться с этим жить. У нас нет другого выбора.

Я знаю, что есть другой выбор. Его смерть и правление моего отца.

— Ладно, — говорю я. — Я постараюсь, — даже для себя я звучу не так убедительно.

— Ладно, — говорит Бишоп, отталкивая от книжного шкафа. — Теперь, давай найдем тебе

что-нибудь почитать.

Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на кучу книг. Я не знаю, что я хочу прочитать, я

просто наслаждаюсь запахом и атмосферой.

— Как насчет этого? — спрашивает Бишоп. Он протягивает мне тонкую книгу в черной

кожаной обложке. — Ромео и Джульетта. Соперничающие семьи. До смерти влюбленные

подростки, — его лицо невозмутимо, но его глаза смеются.

— Очень смешно.

— Назови меня сумасшедшим, — говорит он. — Но это звучит очень интригующе.

Я поворачиваюсь спиной к книжному шкафу, прежде чем он сможет увидеть мою ухмылку.

Верный своему слову, Бишоп поговорил с отцом о моей работе в суде. Как я поняла,

сначала президент Латтимер выступил против этой идеи, но, видимо, Бишоп его убедил, потому

что я начну завтра. Я в спальне, пытаюсь выяснить, что надеть в свой первый рабочий день, когда

Бишоп зовет меня.

— Что? — спрашиваю я, проходя в гостиную. Он стоит там с кучей грязной одежды у ног.

— Что это?

— Я забыл про грязную одежду, — говорит Бишоп. — А она копится. И ее больше.

— Оу, — пристыжено говорю я. — Я не успела постирать. Я постираю в эти выходные.

— Я сделаю это, — говорит Бишоп, удивляя меня. Стирка — работа жены. — Просто

покажи мне, как, — он чешет затылок. — Я никогда не делал это раньше.

— Правда? — спрашиваю я, подняв брови. — Никогда? — большинство парней в моей

части города, по крайней мере, знают, как стирать одежду, даже если они редко делаю этого.

— Неа. В доме отца есть служанки.

Конечно, служанки. Он, наверное, никогда не делал то, что мы делаем ежедневно.

Испорченный сын президента. Я хочу разозлиться, но он пытается. И я помню, что сказала мне

Келли в парке: чтобы все получилось, нужно держать рот на замке.

Я смотрю на кучу одежды.

— Возьми стирку и жди меня снаружи.

Во дворе металлическое корыто. Я вытаскиваю из дома шланг и начинаю заполнять корыто

водой. Бишоп положил одежду на землю и взял пакет с мыльной пеной.

— Ладно, — говорю я, — высыпай немного в воду. Нужно вспенить воду, — Бишоп кивает

и высыпает половину пакета в корыто. — Нет! — кричу я. — Я сказала немного! Немного!

— Прости, — говорит Бишоп. — Что мне делать? Вытащить пену?

— Можно попробовать.

Он использует обе руки, чтобы зачерпнуть половину пены из воды и бросить ее на газон.

— Я не думаю, что это работает, — говорит он. — Я явно не предназначен для стирки.

— Хорошо, не волнуйся. Это, наверное, единственный раз, когда ты делаешь это.

Бишоп хмурится.

— Почему ты так говоришь?

— Потому что я — жена, — медленно говорю я, — а ты — муж.

— Мне все равно, — говорит Бишоп. — Я имею в виду, у тебя теперь есть работа, верно?

Поэтому я должен помогать тебе по дому.

Я сажусь на корточки, пытаясь найти в его словах подвох.

— Ладно, — говорю я, наконец.

Бишоп кивает и снова поворачивается к корыту.

— Теперь я должен убрать отсюда излишки пены.

Неожиданно я хихикаю, и Бишоп смотрит на меня.

— Что? — спрашивает он.

— Ты выглядишь смешно, — говорю я. Его рукава закатаны, и он весь в воде и пене. Еще

один смешок вырывается из меня, и я прикрываю рот тыльной стороной ладони. — Извини,

выдыхаю я.

Он вытирает руки о свои шорты.

— Смейся, смейся, — говорит он, улыбаясь. — Что теперь?

— Теперь опусти туда несколько вещей. Две или три! — говорю я, когда он схватил всю

кучу. — Не все!

— Это будет длиться бесконечно, — бубнит он, бросая в воду две рубашки и пару брюк.

— Теперь бери стиральную доску, — я указываю на деревянную стиральную доску рядом с

корытом. — И стираешь одежду. Вот так, — я беру одну футболку и провожу ею по доске вверх и

вниз. — Потом ополаскиваешь ее чистой водой и вешаешь сушиться.

— Понял, — говорит Бишоп.

Я ополаскиваю футболку и вешаю ее на веревку. Когда я повернулась обратно, Бишоп

драил брюки так, будто хотел протереть в них дыру.

— Ты пытаешься сделать их чистыми, — говорю я ему. — А не порвать их.

Бишоп смотрит на меня. Его темные волосы падают на лоб, и он начинает смеяться, морща

нос. Это делает его моложе, беззаботнее. Мы смотрим друг на друга, и затем он продолжает

стирать штаны, на этот раз аккуратнее.

Я делаю глубокий вдох, игнорируя горящие щеки.

— Так лучше, — говорю я, идя в сторону дома. — Я буду отдыхать на веранде, а тебе

нужна практика.

Он бросает горсть пены в мою сторону, и я уворачиваюсь от нее с воплем. Когда я отошла

на безопасное расстоянии, я поняла, что это первый раз, когда я провела более пяти минут с ним и

не думала о плане. Это именно то, чего хотели мой отец и Келли — я вела себя естественно. Я

должна быть счастлива. Но я помню смех Бишопа, его морщинистый нос, тепло на своих щеках, и

не могу избавиться от ощущения, что я сделала что-то неправильно.

Глава 6

Здание суда стоит прямо напротив здания мэрии. Мои глаза скользят по мэрии, как я

поднимаюсь по ступенькам суда. Я уверена, что они разобрали сцену и поставили все стулья

обратно в хранилище до следующего года. Жизни десятков детей изменились, и доказательства

уже убрали.

Возле дверей в суд стоят двое охранников. Они в форме, и я вижу пистолеты в кобурах на

их бедрах. Редко можно увидеть пистолеты. Даже полицейским нельзя было их носить — у них

были дубинки, и они владели боевыми искусствами. Я напоминаю себе, что не стоит на них

смотреть. Я подхожу к стойке ресепшен, и чувствую, что натерла себе пятки.

Там толстый мужчина в очках, которые кажутся слишком маленькими для его лица. Он

смотрит на меня, когда я подхожу ближе.

— Здравствуйте, — говорю я. — Я должна встретиться с Викторией Джеймсон.

— А вы?.. — он растягивает слова.

— Айви Латтимер.

Я вижу на его лице удивление, а затем — притворную любезность. Почти тоже самое было

с лицом той продавщицы на рынке. Притворство. Я не хочу, чтобы люди боялись меня, потому

что я — Латтимер. Это даже не моя фамилия.

— Миссис Латтимер, — говорит он, вставая. — Я не знал, что вы придетее сюда сегодня.

Если бы я знал…

Я натянуто улыбаюсь.

— Мне нужно найти миссис Джеймсон.

Немного повозившись, он встает и указывает в сторону лестницы, говоря подняться на

третий этаж и повернуть налево.

Дверь в кабинет Виктории Джеймсон открыта, и я слышу голоса, доносящиеся изнутри. Я