Всего лишь отпуск с родителями, всего лишь две недели разлуки. Ньют злится на себя за то, что под ребрами ноет, их будто выламывает наружу прямо сквозь плоть. Две недели без Томми - его персональное наказание, личный ад, как в стародавние времена - 30 лет без права переписки при каком-то ужаснейшем из диктаторов.
— Когда ты вернешься, я буду прямо здесь. Все тот же, только соскучившийся до полусмерти. Мы устроим такой секс-марафон, ты у меня из кровати не выберешься, обещаю.
И Ньют ему верит конечно же. Потому что стадию ревности и подозрений они прошли с полгода назад, когда Ньют закатывал скандалы из-за ночных звонков Терезы и перекусов в парке с Брендой, а Томас чуть не сломал Минхо нос, когда тот засосал Ньюта прямо посреди колледжа из-за дурацкого спора с Галли.
— Попробуй только не ответить хотя бы на одно сообщение или звонок, - шутливо тычет бойфренда кулаком в бок и пытается улыбнуться.
Тревога не отпускает, но он честно пытается расслабиться. Две недели пролетят незаметно, уговаривает себя Ньют, целуя своего Томми нежно и трепетно. И это как касание крыльев бабочки. Легко, невесомо, прозрачно.
— Я люблю тебя, глупый.
— Я знаю, Томми, я тоже. Больше, чем жизнь.
*
Листочки календаря отрываются один за другим, день сменяет ночь, а неделя - другую неделю. Сообщения от Ньюта пропитаны нежностью так, что Томас, кажется, чувствует ее кожей. А потом телефон замолкает. День, второй, третий. И телефон вне зоны действия сети. Такое бывает, когда путешествуешь, Томас знает это, как никто другой, а потому не переживает особо. Лишь будто где-то у уха все время жужжит невидимый назойливый комарик, которого никак не удается прихлопнуть. Жужжит, просто сводя с ума.
Я так соскучился, Ньют.
Занятия в колледже начинаются по расписанию, но ни Ньют, ни его родители не возвращаются в город, сообщений о каких-то несчастьях не слышно. Лишь директор - чванливый и самовлюбленный Джэнсон объявляет притихшему классу, почесывая щетину на подбородке, что “этот ваш белобрысый и щуплый, Ньют, кажется”, здесь больше не учится.
— Откуда я знаю? - морщится он на десятки вопросов. - Его родители забрали документы в связи с переездом в другой штат. Имеют право, мне-то какое дело.
Голоса сливаются в один неразличимый гул, и перед глазами у Томаса лишь какие-то вспышки, сливающиеся в причудливые разноцветные спирали. Опирается на стену, чтоб не упасть.
“Ньют не вернется”.
— Бросил тебя твой мальчишка? Я все еще могу утешить, красавчик, - противно ржет Галли, скаля кривые желтые зубы.
Кулак Томаса Алби перехватывает в дюйме от лица.
— Не дергайся, бро. Он этого и ждет. Объяснение найдется, вот увидишь. Ньют позвонит.
Но Ньют не звонит. Не звонит, не пишет, не возвращается.
“И не вернется”
Желтые хрустящие под ногами листья заметает снегом, очень быстро он тает, и из-под промерзшей земли пробиваются первые росточки травы. Солнце становится теплее, а небо - ярче. Томас все также ходит в колледж, вот только на переменах он совсем один - сидит где-то в уголке, что-то читает или долго пишет в тетрадь.
— Томас, брось, такая погода, пошли с нами купаться. Смотри солнце какое! - Минхо хохочет и тянет за собой. Бренда кивает согласно, не прекращая улыбаться. И все они словно забыли.
“Мое солнце не здесь. Мое солнце скатилось за горизонт почти год назад. И с тех пор - темнота”
*
Что если вызвать полицию, заявить о пропаже человека? Ну, да, вот смеху-то в участке будет: “Офицер, моего парня похитили. Кто? Конечно, я знаю, кто, его родители-гомофобы, которые уверены, что гомосексуальность - болезнь. Сложная, но вполне себе излечимая”.
Может быть, получится найти самому? Но в какой город отправиться? В какой штат хотя бы… Черт, жили бы мы хотя бы в Европе, где каждая страна чуть ли не меньше пригорода Нью-Йорка…
*
Он не едет на озеро, конечно, а потом игнорирует многодневный поход в горы. Томасу нравится валяться на собственном крыльце, курить, выпуская в прозрачный июньский воздух плотные колечки дыма, а потом пытаться нанизать их на сигарету, как обручи в цирке. У него под глазами черные тени, потому что он боится заснуть (ведь там Ньют опять и опять, протягивает свои худые руки и зовет: “Томми, Томми, иди сюда, помоги”), а кончики пальцев желтые от никотина бесчисленных сигарет, что он скурил за этот год. Толку от них, если честно - чуть. Быть может, стоит попробовать травку или гашиш …?
— Томми? - робкий голос от забора, и он соскакивает с места, кубарем скатывается с крыльца.
Наверное, галлюцинация. Ведь это не может быть Ньют, невообразимо тощий, с какими-то листиками и ветками в растрепанных отросших волосах и … Почему он стоит на месте и шагу не ступит?
— Я ничего не знал, Томми, клянусь, - голос кажется стеклянным от звенящего в нем напряжения, а глаза блестят ярко, будто озера на ярком солнце. Красные пятна проступают на скулах, и… К черту все объяснения.
Томас просто шагает вперед и сгребает отощавшего (куда уж больше-то?) мальчишку в объятия. Стискивает так, что кости хрустят. А губы слепо шарят по лицу, останавливаются на губах. И… Господи, пожалуйста, пусть в этот раз это не будет сном.
— Думал, никогда тебя не увижу. Дьявол, Ньют, ну и затянулся твой отпуск.
— Томми, они подстроили все это. Мозгоправа наняли, а потом чуть ли не под замок посадили, телефон отобрали, интернет. Никак не удавалось выбраться из этого закрытого пансиона. Что, если меня ищут…
У него щеки мокрые от слез, а голос срывается. Руки путаются в волосах, и весь он льнет к нему, своему Томми.
— Ты рехнулся, если думаешь, что я отпущу тебя хоть на шаг.
Утыкается носом в шею, а руки скользят под футболку, поглаживая спину. Ньют здесь, рядом. Все хорошо.
Лучший из снов - этот тот, от которого не хочется просыпаться. Или тот, что оказывается явью, когда все же приходится снова заснуть.
Томас целует своего мальчика снова и снова, чувствуя кожей горячие лучи летнего солнца, что наконец-то показалось из-за туч.
========== 22. Дженсон/Санса Старк (кроссовер) ==========
Комментарий к 22. Дженсон/Санса Старк (кроссовер)
Кроссовер с “Игрой престолов”: Дженсон/Санса Старк
https://pp.vk.me/c633823/v633823352/2df4f/szIFf0ez3cs.jpg
— Они все мертвы.
Дженсон смотрит сверху вниз на ее чуть ссутулившуюся фигуру, на гладко зачесанные волосы цвета осеннего леса или полыхающих городов, на ярко-синие искры в неподвижных глазах. Твердых, как драгоценные камни, которые когда-то в кажущимся немыслимо далеким прошлом имели значение и ценность.
— Это неважно. Проследи, чтобы следующую партию подготовили тщательнее. Мы не должны повторить недоразумение, что произошло с группой Томаса. Ты дал им сбежать. Упустил. А мы не можем раскидываться иммунными так легко. Аве не понравится это.
Санса вертит в руках острый нож, как игрушку. Склонив голову набок, следит, как искусственный мертвый свет отражается от блестящей поверхности, пуская голубоватые блики по комнате.
— Ты же знаешь, что не можешь отдавать мне приказы, девочка?
В его голосе холод и предупреждение, сквозь которые просвечивает и невольное восхищение. Санса чуть сощуривает свои красивые глаза и смотрит на мужчину с небрежной усмешкой.
«Я знаю, что ты очарован», - могла бы сказать она, но молчит. Она – Санса из дома Старков. Она умеет прятать козыри в рукаве и манипулировать всеми, кто ее окружает.
— Вообще-то могу. Мой отец отдал жизнь за то, чтобы сохранить хоть какое-то подобие порядка, когда все покатилось к черту, когда президент заразился, а вице-президенты рвали остатки власти друг у друга из рук, как шакалы рвут падаль. Я продолжаю его дело, и ты знаешь, что все здесь держится только на мне. Пока Санса Старк помогает ПОРОКу, люди верят вам. Верят тебе, Дженсон.
На мгновение он даже забывает про гнев, что растекается в венах жидким, расплавленным железом, забивается в глотку жарким песком, он забывает обо всем и просто любуется ее стройным станом, изящной шеей и строгим профилем, поворотом головы и даже поджатыми в ярости губами. Прекрасна. Идеальна. Совершенна. И он даже готов простить ей вопиющую наглость. В конце концов, в ее словах есть и логика. Если бы еще Джон Сноу был с ними. Тот, кого провозгласили Королем Севера. Тот, кто теперь называл себя Правой Рукой, тот, кто объявил войну ПОРОКу и сводной сестре.
