Светлой памяти Александра Павловича Иванова

Прощай мой товарищ, прожил ты не просто

На этой планете свои «шестьдесят»,

Оставив на память июньские звёзды,

Что нам этой ночью так ярко горят.

…………………..

Какое воздушное слово – Свобода!

От топи болот, паутины и тьмы

Пришли мы к нему, словно талые воды,

Стремительной силою наделены,

Оставив покои гармонии ради,

В тайге растворившись, где тишь да укром,

Забытой тоскою раскрасив тетради,

Чтоб синие строки читали тайком

Такие же дурни, которым не надо

Стращать, убивать, отбирать, продавать:

От первого взгляда до скорбной ограды -

Огромное Небо да жажда – летать.

Есть дом кособокий, простецкая лодка,

Рыбацкие сети, котёл, сапоги

И к доброму гостю – студёная водка…

А чё ещё нужно, чтоб жить, мужики?

И всё это – счастье. Ведь счастье находят

Отнюдь не в шкатулках, ларцах, сундуках,

А в раскрепощённой духовной свободе,

Которую, братцы, не нужно искать.

Жаль, радость такую откроет не каждый;

Не каждый счастливчик с лихвой зачерпнёт

Рассветного неба, взмывая в бесстрашье,

А после, быть может, и Бога найдёт.

посвящается Сергею Петровичу Митрофанову

На зов о помощи, не всяк, за будь здорово,

Способен собственной душою пренебречь.

Как неохотливо мы тянемся за словом,

Что может к радости несчастного зажечь!

Что не даёт нам быть людьми? Какая сила

Нас прожигает равнодушием костра,

Когда склонившись над предательским курсивом,

Мы нервным почерком размазываем страх?

Мы задыхаемся, не сопереживая,

Углём да сажею раскрашиваем свет

И в темноте своих отравленных желаний

Не видим Ангелов, как будто бы их нет…

Я, к счастью, знаю одного: зовут – Петрович.

Его упрашивать не нужно по беде:

Он даже ночью, по-солдатски с койки вскочит,

Лишь обратись к нему за помощью… Людей

Он замечает не по званиям-медалям,

Не по «невидимым» конвертам… Просто он -

Рукоположен в Человека Состраданья,

Совсем не ведая о том, что Ангел он.

Когда скучать Ему? (а выглядит устало…)

Издалека ещё махнёт тебе рукой…

И огорчения – как будто ни бывало:

Он лечит шуткою, – подход его такой…

Пусть не торопится колдун отвар состряпать,

Когда есть времечко потренькать по душам…

И что с того, что Ангел мой – крестьянский лапоть,

Не понимающий в науке ни шиша…

Воспринимая непосредственно и просто

Незамутненным, не обманутым умом,

Мой друг Петрович в рассуждениях о звёздах,

Расскажет ярче вам, чем скучный астроном.

Он может многое постичь – мой Ангел, кстати,

Без доказательств и финансовых затрат…

Царю лукавому за вашу боль заплатит

Своим страданием, что выше всех оплат…

«…но жизнь в действительности – спичечная вспышка:

И не заметите – как старость прорастёт

На месте, только что в любви зацветшей, вишни.

А вы ей пОд кору вживить хотите лёд…»

Но, чу! Вы слышите? Мне Ангел – Друг Петрович

Стучит в окно… И… я бегу до родника,

Где отмываясь золотой водой от ночи,

С потоком радости вливаюсь в берега,

Чтоб насыщать животворительным составом

Сухие корни обескровленных лесов,

Чтоб те леса своими кронами достали

До лёгких крыл и белокурых облаков.

Бредёт по Южной улочке

В дырявой чёрной шляпе

Чертовски-пьяный дяденька

С букетиком цветов.

Нарциссы ли, гвоздики ли?..

И где ж он их оттяпал?..

Как вдруг запнулся, шмякнулся

И… – тишина. Готов.

Вчера ещё, как прОклятый,

Молился на распутии

И поминутно сплёвывал…

Мол, надобно бросать…

Как вот уж от желания

Осталися лоскутики, -

Букет, который дяденьке

В обрат не воссоздать.

Пропил растяпа будущность,

Смял в мокрый ком и выбросил…

Молитвы ли, нарциссы ли

В руках не удержал.

Но не беда: на завтрае

Откуд-нибудь да выползет

Под шляпою дырявою

Дырявая душа.

Где прячутся в соснах норд-осты

И сходятся в круг берега,

Я пью проозёренный воздух,

Снимая налима с крючка.

Азарт стопроцентного клёва

Меня притянул не на час.

Блестящим уловом взволнован,

Я, будто, впадаю в экстаз.

Смотрю: деревянные други,

Смолистой листвою шурша,

Свои ветконосные дуги

Подняли, чтоб мне не мешать;

Чтоб цепкий крючок рыбомана

В кудрявой листве не свистел…

И даже туман полотняный,

Сочувствуя мне, просветлел.

Катаются крупные капли,

Светло зеленится листва,

Топорщатся дудки, как цапли,

Лоснится на Солнце трава,

Ракита простужено дышит,

Корнями схватив берега…

Там лирик нашёл свою нишу

И в ней – растворён… А пока:

Подлещик крючок объегорил,

Стянув червяка, как чулок…

Прохладно. Знать, скоро прогонит

Меня ледяной ветерок…

А ну, пропустите!.. На завтра

Я всех вас опять навещу

И сцену живого театра

Для новых стихов отыщу.

Онежен цветом бархатистым

Прямоугольный огород.

Там тихо спит в углу тенистом

Большой кастрированный кот.

Желтеют в кудрях облепихи

Две равнодушные осы.

А на ветру, в шутейном лихе,

Как флаг, полощутся трусы.

Хозяйка (тётя пожилая)

Из дома вынесла в тазу

Натюр, слезою орошая:

Весь день у тёти ноет зуб…

Между ботвы – вьюны гороха.

Цветки картофеля – желты…

Вчера в ботве собака сдохла

И оборзевшие коты

Хрустят на грядке огурцами,

Клубнику давят на десерт…

А им, всего лишь – порицанье.

Но, тихий увалень сосед,

Пожалуй, с этим – не согласен,

И резво спрыгнув с гамака,

Рванул к своей амурной пассии, -

К той самой тёте… Вот те на!..

За жизнь не буйствуя ни разу,

Поднял расколотый кирпич

И – «бац!» в кота… А кот, зараза,

Как заорёт: «Ты, что, Кузьмич?!..»

Средь гладиолусовых трубок,

Сражённый тётей пожилой,

Лежит сосед остывшим трупом,

А рядом таз с большой дырой.

Трещат под яблоками ветки.

Томатный сок раздул парник.

Невосприимчивый к таблеткам,

Хватает тётю нервный тик.

Руками плотника мечта воплощена:

Воздвигнут терем у воды на зависть людям…

Да вот оказия: замучила вина, -

Пришла, проклятая, неведомо откуда.

Томят до смертушки строителя слушки

О том, что, дескать, на ворованные деньги…

Пылают злобою вчерашние дружки

И в жгучей зависти, собою не владея,

Гремят стаканами: «Теперь ему, поди,