Однажды утром я одновременно получаю три депеши от нашего консула в Белграде. Карцев извещал меня, что турки идут на Сербию кровавым следом, всё выжигают и уничтожают. Идут на Белград и непременно его займут беспрепятственно. В ту же минуту я отправил эти депеши императору. Прошло не более часа, как меня приглашают в Ливадию на совет.

В обыкновенное время к завтраку собирались министры, бывшие в то время в Крыму при государе. Государь открыл совещание перед завтраком и исключительно только по делу погибавшей в эти дни Сербии, и сразу потребовал моего мнения. Я попросил у государя, дабы высказались сначала прочие присутствовавшие лица.

Все, не исключая и Д.А. Милютина, высказались в выражениях грусти и сожаления к бедствиям, постигшим сербский народ, но ни один из министров, ни даже Д.А. Милютин, не предложил решительного шага для спасения наших единоверцев.

Я встал и с полною решительностью заявил:

   — Ваше величество! Теперь не время слов, не время сожалений: наступил час дела. Вот приготовленная уже мною телеграмма нашему послу в Константинополе.

Смысл телеграммы был таков: повелевалось нашему послу немедля объявить османской Порте решительную волю государя императора, что если турки не остановятся тотчас в своём стремлении на Белград и не выступят из пределов Сербии, то посол наш в 24 часа должен оставить Константинополь

   — Я согласен с твоим предложением, — сказал государь, вставая и закрывая совет.

Телеграмма-ультиматум была отправлена, турки остановились, вышли из Сербии, и Сербия была спасена».

В общем Горчаков довольно точно излагает события. Совещание у Александра II состоялось, как записал в своём дневнике военный министр Милютин, 4 (16) октября, а российская нота турецкому султану вручена была в Константинополе 19 (31) октября. По сути это был ультиматум (срок ответа, правда, давался не в 24 часа, а в 48); от турок требовалось прекратить продвижение войск, в противном случае им угрожали разрывом дипломатических отношений. В Константинополе испугались не на шутку и приняли условия России.

Конечно, в своих воспоминаниях Горчаков несколько романтизировал и даже преувеличил собственную роль в тех событиях (Милютин, действительно, осторожничал, зато решительностью отличались наследник престола, посол России в Турции Игнатьев). Главное в другом: Горчакову опять удалось добиться успеха чисто дипломатическим путём, опять «не двинув пушки» — турки остановились перед Белградом. Оказалось, что это уже последний успех быстро дряхлеющего канцлера.

В декабре 1876 года в Константинополе открылась международная конференция для мирного разрешения «восточного вопроса» (Россию на ней представлял посол в Турции Игнатьев). Заседания окончились безрезультатно: турки, поддерживаемые Англией, не шли ни на какие уступки в пользу балканских народов.

Последней дипломатической прелюдией к войне стал так называемый Лондонский протокол, подписанный в столице Британии в марте 877-го представителями России, Англии, Австро-Венгрии и Германии: султану предлагалось отвести войска с Балкан и начать преобразования в стране. Условия казались довольно мягкими, но турки, чувствуя настроения истинных хозяев Лондона, опять отклонили протокол.

Итак, все попытки России дипломатическим путём добиться решения в пользу балканских народов успеха не принесли. Горчаков был против войны, он был убеждён, что риск велик, а многое от этой войны мы не приобретём (и, в общем-то, старый политик оказался прав). Однако наступил такой миг, когда в одной точке сцепилось множество разнохарактерных причин, выбора у правительства России не оставалось. Горчаков уже не имел возможности придерживаться своей излюбленной линии — не заключать соглашений, которые налагали бы на Россию далеко идущие обязательства. Восточный кризис создал такую обстановку, при которой русско-турецкая война сделалась неизбежной. В апреле 877-го она разразилась.

С началом войны внешнеполитическое положение России значительно усложнилось. Западные державы были встревожены быстрыми успехами русского оружия на Балканах и в Закавказье. Англия и Австро-Венгрия готовились к совместному выступлению против России. Английская эскадра вошла в Мраморное море: это была уже открытая военная угроза.

В конце 1877 года русская армия по труднопроходимым горным перевалам перешла Балканы, а в начале 1878 года началось общее наступление русских войск по всему фронту. Вскоре они подошли к Константинополю, и Турция вынуждена была просить мира.

В феврале в Сан-Стефано, предместье турецкой столицы, русский дипломат Н.П. Игнатьев подписал мирный договор с Турцией. Россия получала южную часть Бессарабии и Турецкую Армению. Кроме того, Османская империя обязалась выплачивать России крупную конкуренцию. Создавалось независимое Болгарское государство. Значительные территориальные приращения получали Сербия и Черногория. Это был несомненный успех сорокапятилетнего русского дипломата, давнего соратника Горчакова. Но сам канцлер к тем успехам отношения уже не имел.

Увы, закрепить эти военно-дипломатические достижения России не удалось. Австрия и Англия потребовали созыва международной конференции для пересмотра Сан-Стефанского договора. Рассчитывая на их помощь, Турция стягивала новые войска к Константинополю. Угроза со стороны Австрии и Англии нарастала. Положение русской армии, охваченной эпидемией холеры, было чрезвычайно тяжёлым. Горчаков, Милютин и другие высшие сановники считали, что Россия не в силах продолжать войну.

В подобной обстановке российскому правительству ничего не оставалось, как согласиться на созыв международного конгресса. Было очевидно, и в Петербурге понимали это, что России придётся отступить. От русских дипломатов зависело теперь, как велико будет отступление. Андраши предложил создать конгресс в Вене. Горчаков, учитывая враждебную позицию Австро-Венгрии, непререкаемо отказался, и местом конгресса был избран Берлин. Маячила хоть некоторая надежда, что Бисмарк, заинтересованный в «Союзе трёх императоров», хоть как- то поможет.

Горчаков в это время только что перенёс тяжёлую болезнь, здоровье его серьёзно пошатнулось. Никто не осудил бы престарелого и заслуженного деятеля, останься он дома, но... Тем не менее он возглавил русскую делегацию в Берлине. 1(13) июля 1878 года открылся Берлинский конгресс с участием России, Германии, Англии, Франции, Австро-Венгрии, Турции и Италии. Председательствовал Бисмарк. Он не оказал никакой поддержки России, всячески подчёркивая свою «беспристрастность». Русская дипломатия на конгрессе находилась в трудном положении, по сути — опять против всей Европы.

Ни для кого не оставалось тайной, что Горчаков был лишь номинальной главой российской делегации. Плохое состояние здоровья не позволяло ему даже присутствовать на всех заседаниях. Восьмидесятилетний русский канцлер уже не обладал былой живостью ума и твёрдостью. Основную роль в русской делегации на конгрессе играл П.А. Шувалов — теперь уже посол России в Англии. Отношения между дряхлым Горчаковым и самоуверенным Шуваловым сделались очень натянутыми, что также не могло способствовать успеху русской демократии.

Единодушное противодействие почти всех западных держав привело к тому, что Россия лишилась многих завоеваний, достигнутых в результате кровопролитной войны. Неудачам русской дипломатии способствовали и серьёзные промахи Горчакова, допущенные им в ходе переговоров. В значительной мере вследствие его ошибок России пришлось пойти на более существенные уступки по сравнению с Сан-Стефанским договором. Так, в беседе с премьер-министром Англии Дизраэли Горчаков по оплошности показал ему секретную карту, на которой были обозначены максимальные для России размеры пограничных уступок в пользу Турции. Англичане, разумеется, ловко воспользовались этой неожиданной «любезностью».

Неловкий случай попал в газеты, стал достоянием репортёрского острословия. Не станем уж пересказывать эти анекдоты, но вывод несомненно прост: нельзя уважаемому деятелю ставить себя перед такой возможностью.