Но и Бисмарк был совсем не тот политик, который легко отступает от своих целей: он начал готовиться к следующей атаке. С этой целью он отправил в Петербург своего доверенного дипломата Радовица. Посланец Бисмарка вновь начал интриговать против Франции, но не добился никаких результатов. Горчаков слушал речи Радовица «очень рассеянно» и не выказал никакого намерения обсуждать с ним германо-французкие дела. Тем самым русский дипломат ясно давал понять, что Россия не поддержит воинственных планов Бисмарка.

В отличие от всех последующих германских милитаристов прозорливый Бисмарк не счёл решимость Горчакова достаточно серьёзной в отношении своих антифранцузских намерений. Бисмарк усиленно подогревал и без того накалённую обстановку, а с весны 875-го начал открыто готовить нападение на Францию. Русский посол в Берлине Убри засыпал Горчакова депешами об угрожающих намерениях Германии. Европа была охвачена паникой, которую позже нарекли «военной тревогой».

Исход её, как все тогда понимали, в решающей степени зависел от России. В такой напряжённой обстановке Горчаков снова проявил решительность и твёрдость, осуществив одно из самых впечатляющих своих дипломатических выступлений на посту министра иностранных дел. 11 апреля, несмотря на сильное недомогание, Горчаков лично явился к французскому послу Лефло и заявил ему: «Будьте ещё раз уверены, что все усилия России будут направлены к тому, чтобы сдержать нетерпение Берлина...» Министр самолично явился к иностранному послу — жест в вышей степени выразительный в дипломатическом обиходе!

Все понимали, что ослабленная Франция не выдержит нового германского удара, несмотря на патриотический подъём народа. Однако в первых числах мая обстановка на Рейне достигла критического состояния. Тогда правительство Франции официально обратилось в Петербург с просьбой о поддержке. То же сделал и бельгийский король. Это было неслыханно: две суверенные европейские державы обращались к России с мольбой о спасении!

И опять наступил миг, когда старый русский дипломат оказался в центре мировой политики, и вновь проявил он лучшие свои качества, и снова победил, опираясь на твёрдую, принципиальную, им самим разработанную линию. В Петербургском кабинете теперь уже не колебались: благодаря настойчивым усилиям Горчакова царь изменил своим прогерманским чувствам и был решительно настроен в пользу Франции. 10 мая Александр II и Горчаков остановились в Берлине (они направлялись на курорт в Эмс). Здесь и разыгрался финал столь неудачного для Бисмарка спектакля, где режиссёром стал русский дипломат.

Александр II и Горчаков встретились с кайзером Вильгельмом I, тот буквально рассыпался в уверениях, будто никаких враждебных намерений к Франции его правительство не имеет. Германский канцлер понял, что зашёл слишком далеко, недооценил решимость России и поспешно стал отступать. В конфиденциальной записке Александра II Горчаков язвительно описывал, что Бисмарк клялся ему, что никогда не помышлял о нападении на Францию. Жестикулируя, он во всём обвинял газеты, «на которые он не имеет влияния», фельдмаршала Мольтке и даже парижских биржевиков, нарочно сеющих панику. По существу, в этих сбивчивых объяснениях германский политик признал своё поражение. Горчаков с полным основанием мог сделать заключение, что выпад, предпринятый русской дипломатией, вполне достиг цели. «Военная тревога» в Европе окончилась.

Эпилог драматического столкновения российского и германского канцлеров оказался весьма впечатляющим, как и положено сюжету хорошей пьесы. Вскоре после завершения переговоров в Берлине Горчаков разослал всем русским дипломатическим представительствам короткую шифрованную телеграмму, которая заканчивалась фразой: «Сохранение мира обеспечено». Вскоре эта телеграмма появилась в иностранной печати, причём в несколько неточной редакции: «Теперь мир обеспечен». В этом выражении ещё более подчёркивалась решающая роль России в предотвращении новой европейской войны. Лучше всех понял обидный для него смысл телеграммы сам «железный канцлер». До конца жизни он не мог простить Горчакову это своё поражение и горько сетовал на него в мемуарах.

Европейская «военная тревога» 875-го и её успех в пользу российской дипломатии вошли во все исторические учебники и навсегда осталось признанием политического таланта Горчакова. Историю эту часто называют «поединком двух канцлеров» или даже их «дуэлью». Совершенно очевидно, кто именно из них двоих выиграл в этом состязании. Причём опять, — говоря словами русского поэта, — «не двинуть пушки, ни рубля». Высшая оценка дипломатического искусства.

Известно, давно известно, что уходить со сцены следует вовремя. Всем — актёрам и футболистам, а политическим деятелям особенно. Сорвавшийся с голоса певец, бывшая знаменитость, рискует только собственной репутацией в глазах поклонников, пересидевший и «переспевший» политик может невольно принести своей стране беды, с трудом восполнимые.

После бескровной отмены Парижских трактатов, после очевидной победы в дипломатической схватке со знаменитым Бисмарком имя канцлера Горчакова ставилось исключительно высоко, и в России, и за границей. В 875-м, в год «военной тревоги», ему исполнилось уже семьдесят семь, из них почти двадцать лет он стоял у руля внешней политики великой державы. Никогда не отличался он богатырским здоровьем, часто болел, а с годами тело не крепнет...

Болезни превращались в старческую немощь, а это уже никуда не годное качество для любого делового человека. Рассказывали, что как-то в преклонные для Горчаков годы ему представляли молодого российского дипломата. Канцлер, не поднимаясь с кресла, сказал: «Извините, не могу встать, но несмотря на мою болезнь, в мои руки снова отдали интересы России». Сказано с присущим ему изяществом выражений, но всё же... Отдали-то отдали, да только и сам он мог бы воздержаться от принятия того, что отдали в его слабеющие руки... Не воздержался, однако.

Когда-то Горчаков сказал Бисмарку: «Если я выйду в отставку, я не хочу угаснуть, как лампа, которая меркнет, я хочу закатиться, как светило». Сказано несколько выспренне (или перевод на русский тут неважен), но смысл понятен: уйти со службы в пору успехов, а не на закате. Верная мысль и не столь уж редкая у людей, да вот беда: осуществляют её на дёле далеко не все; характера, видимо, не хватает, слаб человек!.. О Горчакове рассказ пойдёт далее, но вот Бисмарк: выдающийся политик, его таланты высоко оценены при жизни, оценки эти не поколебало прошедшее время.

И что же? В престарелом возрасте он натворил таких ошибок, совершил — обидно даже сказать — столько глупостей, что семидесятипятилетнего старца бесцеремонно и оскорбительно выдворили в отставку. И это его, первого канцлера Германской империи, родовитого князя Отто Эдуарда Леопольда Бисмарка фон Шенгаузена, крупнейшего немецкого дипломата?! И добавим: тогда, в марте 890-го, очень немногие немцы сочувствовали своему недавнему кумиру. Sic transit...

Жизнь меж тем продолжалась, не затихала и вековечная борьба богатых и бедных, угнетателей и угнетённых, свободных, отстаивавших свою независимость от поработителей. Потрясения, втягивавшие в свою орбиту все тогдашние великие державы, возникали то здесь, то там. Со второй половины 870-х центром международной напряжённости вновь стали многострадальные Балканы.

Летом 1875 года вспыхнуло восстание в подвластных Османских империях Боснии и Герцоговины (одна из республик Югославии). Невыносимый гнёт турецких пашей сочетался тут с унижением национального и религиозного духа славянских народов. Восставшие требовали независимости и обращались за поддержкой к великим державам, но прежде всего — к России. Мелкое, казалось бы, это событие сразу же возбудило общеевропейский кризис, ибо речь тут вновь пошла о разделе наследства «большого человека» — дряхлеющей султанской Турции.

«Наследниками» выступили сразу три империи: Британская (они, как обычно, первыми почуяли добычу), Австрийская и Российская (последние обе выступали на сей раз осторожно). Английская плутократия зарилась на Ближний Восток, а также — в антирусских целях — на черноморские проливы. Австро-Венгрия не прочь была хоть как-то восполнить свои потери в Италии и Германии. Сложнее всего оказалось положение дел в России.