Английская плутократия сразу же показала, что России нужно быть настороже и не обольщаться достигнутым прекращением войны. Едва вступил в силу Парижский трактат, как Британия снова стала угрожать нам с юга. Слабого добей...

Георгий Чичерин: «Английские суда, уже выведенные из Чёрного моря, вступили в него обратно, что было нарушением существующих договоров. В этом выражалась та безрассудная политика, какую Пальмерстон вёл в те годы во всех частях света... Перед кн. Горчаковым встал вопрос: как поступить? Примириться с грубым фактом незаконного вступления англичан в Чёрном море? Это означало: опозориться. Сопротивляться силой? Это принесло бы: Наполеон III примкнёт к своей союзнице по Крымской войне. А для серьёзных военных действий Россия не имела сил. Требовалось избежать двойной опасности: и того, чтобы храбриться бесцельно, и того, чтобы уронить своё достоинство. Мнение кн. Горчакова заключалось в следующем: воспользоваться действиями Англии, чтобы притянуть Францию к России...

От России требовали немедленных уступок. Кн. Горчаков, наоборот, потребовал решения дела всеми участниками Парижского договора на новой конференции в Париже, то есть европейского судилища. Англия, Австрия и Турция были бы против России; Франция, Пруссия и Россия составили бы другую сторону...»

Да, покой, столь необходимый России для внутренних преобразований, никто не хотел предоставить, его предстояло завоевать и отстоять. В этих условиях Горчаков счёл необходимым обнародовать перед всем миром новые основы российской внешней политики. Пусть все видят, что Россия управляется совсем не теми людьми и главенствуют в ней не те силы, что и прежде.

Так появился документ, который стал одной из примечательных вех в истории мировой дипломатии. 21 августа 1856 года Горчаков направил всем посольствам и миссиям России за границей циркуляр, которому суждено было сделаться предметом мировой гласности. Прежде всего провозглашался недвусмысленный отказ от наследства Священного союза: «Связь единения с теми, кто в продолжение многих лет поддерживал вместе снами начала, обеспечивавшие в Европе мир более четверти века, ныне не существует в прежней своей силе... Обстоятельства вернули нам полную свободу действий». Далее в циркуляре подчёркивалось, что политика России будет «национальна», то есть русское правительство впредь не намерено жертвовать собственными интересами во имя каких-либо устарелых принципов и обязательств.

Но мы находим, что эта неподобающая позиция для державы, которой Проведение отвело в Европе место, занимаемое Россией».

Далее говорилось нечто очень важное, причём столь тонкими намёками, слогом истинно классической дипломатии, что цитату следует продолжить: «Что же касается молчания, то мы могли бы напомнить, что когда-то против нас была организована искусственная шумиха, потому что мы поднимали свой голос каждый раз, когда мы считали необходимым встать на защиту справедливости. Эта деятельность, проникнутая заботой о ряде правительств и из которой сама Россия не извлекала никакой выгоды, использовалась, чтобы нас обвинить в стремлении к какому-то всеобщему господству...»

Да, яснее не скажешь в дипломатическом документе. Была, была «искусственная шумиха» против России, но ведь и «забота о ряде правительств», предпринимаемая николаевским двором, нелепая и бессмысленная, тоже была, а уж то, что стране она не принесла «никакой выгоды», — это сказано даже очень мягко. Владел, владел слогом выпускник Лицея князь Горчаков!

Нота закачивалась полными достоинства словами: «Мы могли бы наше молчание объяснить впечатлением, оставшимся от воспоминания об этом».

В ноте Горчакова прямо и недвусмысленно объявлялось, что на ближайшее время Россия намерена воздерживаться от активного участия в международных делах. Главная задача, которая стоит сейчас перед русским правительством, — это «развитие внутренних сил страны». Но Россия не собирается навсегда изолировать себя от остального мира. И Горчаков даёт чёткий и выразительный лозунг нового внешнеполитического курса: «La Russie bounde, dit-on. La Russie ne bonde pas. La Russie se recueille» («Говорят, что Россия сердится. Нет, Россия не сердится. Россия сосредоточивается»).

Последние слова — «Россия сосредоточивается» — надолго стали крылатой фразой газет всего мира и сделались символом внешней политики Александра II.

В России выступление Горчакова встретило широкий и сочувственный отклик. Едва ли не все слои общества с восторгом приветствовали поворот к политике национальных интересов от абстрактного космополитического легитимизма, что принёс стране столько вреда. Правильно было понято и то, что внешняя политика нового министра станет служить прежде всего делу насущных преобразований родины. Все понимали также, что появился ещё один бюрократический акт, а — помимо всего прочего — отношение к общественности с открытым обоснованием своей политики. Это было ново, это внушало доверие к личности Горчакова в эпоху начавшегося возрождения страны.

Дел предстояло множество, в том числе порой самого, так сказать, технического свойства. Новые политические задачи требовали и новых приёмов дипломатической деятельности. Став министром иностранных дел, Горчаков принялся за перестройку громоздкого и негибкого дипломатического аппарата, сложившегося в николаевское время. Прежде всего он позаботился об улучшении специальной подготовки сотрудников. С 1859 года для всех лиц, желавших поступить на службу в Министерство иностранных дел, были введены строгие вступительные экзамены. При Нессельроде на русской дипломатической службе находилось много иностранцев: немцев, итальянцев, французов; некоторые из них имели весьма сомнительную репутацию. При Горчакове на службу в Министерство иностранных дел принимались преимущественно русские. Разумеется, сословная замкнутость дипломатической службы по-прежнему сохранялась, но в ту пору это было свойственно всему миру.

В отличие от нессельродовских бюрократов, презиравших русский народ, Горчаков всегда считался с общественным мнением. Он также стремился на него воздействовать. Многие важные статьи в русской печати появились из недр возглавляемого им министерства, а для заграничного читателя предназначалась газета «Nord», выходившая на французском во многих странах Европы.

Той же задачи служили и многие ноты Горчакова, как правило, пронизанные острой публицистичностью. Дипломатические документы, вышедшие из-под его пера, отнюдь не носят печати канцелярского делопроизводства. Напротив, они явно обращены к общественному мнению. Обладая несомненным литературным талантом, русский министр иностранных дел умел так составить свои ноты, что они доходили до всей читающей публики в России. Это в большой степени способствовало популярности политики Горчакова и его собственной популярности. От русских дипломатических представителей проявления большего воздействия на политические круги стран, в которых они представляли Россию.

Преобразования эти шли последовательно, без спешки. В 1868 году вступила в действие разработанная Горчаковым новая структура Министерства иностранных дел: количество подразделений и канцелярий было сокращено, одновременно увеличены права руководителей отделов. Горчаков говорил, что большие права и большая ответственность, несомненно, эффективнее, чем «прежняя система многократной проверки младших чиновников старшим». Следует отметить, что структура министерства, установленная при Горчакове, с очень небольшими изменениями просуществовала вплоть до начала XX столетия.

Просвещённый патриот родины, Горчаков придавал большое значение национально-историческим традициям, он понимал силу их воздействия. В «Дипломатическом ежегоднике» постоянно публиковались исторические обзоры и справки; например, дан был обстоятельный очерк о всех руководителях внешнеполитического ведомства России, начиная с создания посольского приказа в середине XVI века. Горчаков считал себя приёмником и продолжателем традиций русской дипломатии, идеалом политического деятеля почитал Петра Великого, чей портрет находился в министерском кабинете.