Неизбежное свершилось: 27 августа 1855 года после одиннадцатимесячной обороны русские войска оставили дымящиеся развалины Севастополя. В Турецкой Армении наши войска успешно наступали, но было ясно, что Россия потерпела поражение. В это время у Горчакова появилась возможность смягчить военные неудачи дипломатическими средствами.
Как это обыкновенно случается, в лагере союзников обнаружились серьёзные противоречия между Англией и Францией относительно дальнейшего хода войны. Глава английского правительства Пальмерстон жаждал продолжения военных действий, рассчитывая нанести сокрушительный удар и затем расчленить Россию. Французский император Наполеон III считал, что цели ФРАНЦИИ — ПОДОРВАТЬ РУССКОЕ ВЛИЯНИЕ НА Ближнем Востоке и взять «реванш» за 1812 год — уже достигнуты, поэтому продолжение кровопролитной войны будет выгодно одной Англии.
В такой обстановке поздней осенью 1855 года в русское посольство явился крупный венский банкир Сипа (профессия, типичная для тайных переговоров...). Он рассказал Горчакову о полученном им «сообщении из Парижа, что приближённый Наполеона III граф Морни выражал надежду на скорое заключение мира с Россией. Горчаков отлично понял, какие большие выгоды может извлечь для себя Россия из разногласий в лагере противника и, не дожидаясь разрешения царя, которого он уведомил о сообщении из Парижа, тут же дал согласие начать конфиденциальную переписку с Морни.
Поначалу всё пошло хорошо. Горчаков заверил Морни, что Россия готова к миру, если от неё не будут требовать унизительных уступок. Тот отвечал, что Франция согласна пойти навстречу России. Горчаков уже ставил вопрос шире, говоря о возможности франко-русского сближения в будущем, но...
В самый разгар столь успешно начавшихся переговоров русское посольство в Вене получило распоряжение Нессельроде прекратить сношения с Морни: он сам пожелал взять переговоры в свои руки. Его вмешательство привело только к ухудшению отношений с Францией, так как Нессельроде не придумал ничего лучшего, как довести до сведения Австрии о начавшихся переговорах. Многообещающий дипломатический ход Горчакова был сорван, но план-то пригодился ему вскоре...
В декабре 1855 года Австрия предъявила России ультиматум. Русскому правительству предлагалось теперь заключить мир на условиях гораздо более худших, чем было намечено в прошлогодних «четырёх пунктах». В противном случае Австрия грозила войной. Пруссия, на помощь которой так надеялись в Петербурге, также склонялась на сторону союзников. Россия оказалась в изоляции. Налицо было полное военное и дипломатическое поражение, крах всей политики «легитимизма».
Правительство Александра II после некоторых колебаний вынуждено было согласиться на мирные переговоры. 13 февраля 1856 года в Париже открылся конгресс представителей воюющих держав, а также Австрии. Русскую делегацию возглавлял опытный дипломат граф А.Ф. Орлов. Он сумел удачно использовать разногласия, существовавшие между Англией и Францией, однако условия Парижского мира оказались для России всё же весьма тяжёлыми. Турции возвращались все занятые русскими войсками области в Закавказье. Россия теряла южную часть Бессарабии и должна была отказаться от исключительного права покровительства христианам в Оттоманской империи.
Однако самыми унизительными и опасными по последствиям оказались статьи Парижского трактата, запрещавшие России иметь на Чёрном море военный флот и военно-морские арсеналы. Статья XI гласила: «Чёрное море объявляется нейтральным; открытый для торгового мореплавания всех народов вход в порты и воды оного формально и навсегда воспрещается военным судам, как прибрежных, так и всех прочих держав...» Она дополнялась статьёй XIII: «Вследствие объявления Чёрного моря нейтральным... не может быть нужно содержание или учреждение военно-морских на берегах оного арсеналов, как не имеющих уже цели». По специально принятой конвенции России и Турции разрешалось иметь в Чёрном море не более десяти небольших военных кораблей. Отныне суверенные права России на Чёрном море были существенно ограничены.
Горчаков называл эти статьи Парижского трактата позорным пятном в истории России. Впрочем, так полагали в ту пору многие, но никто ещё не знал, как это положение исправить.
Россия собирается с силами ради собственных забот.
Георгий Чичерин: «15 апреля 1856 года князь Горчаков был назначен Министром иностранных дел, его действия на Венской конференции во время Крымской войны остановили на нём выбор государя императора.
Только что заключён был мир, и Русскому правительству приходилось заботиться об упрочении отношений с европейскими державами после расшатавшей общее положение политической бури. Прежде всего, ещё до свершения священного коронования. Государь император прибыл на свидание с прусским королём, проявившим во время кризиса, среди других великих держав, наилучшее расположение к России. 17 (29) мая государь прибыл в Берлин в сопровождении кн. Горчакова... Кн. Горчаков поразил русских дипломатов, привыкших к более размеренному течению дел в прежнее время, своей оживлённой, беспокойной деловитостью».
Да, неожиданно для многих новый царь Александр II, тридцати восьми лет от роду, назначил на пост руководителя российской внешней политикой князя Александра Михайловича Горчакова, которому приближался уже пятьдесят восьмой год. В день своего рождения, 17 апреля, император подписал рескрипт (так назывался вид торжественного публичного обращения) новому министру: «Дипломатические способности, познания по сей части, приобретённые вами многолетним пребыванием при разных дворах Европы в качестве чрезвычайного посланника и министра Нашего, в особенности же действия ваши в продолжении Венских конференций 1855 года, решили Наш выбор назначением вас министром иностранных дел. Вы вступили в управление оным в то важное время, когда исполнение условий только что заключённого Парижского мира требовало неусыпной бдительности предусмотрительности. Возникшие вскоре в сем отношении недоразумения могли снова омрачить едва прояснившийся горизонт Европы; но вы... умели благоразумно отвратить последствия тех недоразумений иугвердить дружественные отношения России со всеми державами».
После небывало унизительного в истории России Парижского мира стало.ясно, что прежняя внешняя политика — исходившая из предвзятых догм, а не из насущных потребностей страны, — осрамилась. Так, но какую же линию держать теперь? Какие ориентиры избрать взамен прежних? На кого опереться в этом беспокойном и своё корыстном мире? И то сказать, за десятилетия туповатой реакции Николая-Нессельроде установилось недоверие к России, будто «русские», а не космополиты Нессельроде, Бенкендорф, Канкрин, Дубельт и К° лезли в чуждые народу дела, проливая русскую, уже без кавычек, кровь.
Подогревая политическую демагогию, в те годы появилось пресловутое «завещание Петра Великого»; суть его сводилась к тому, что Россия — де непрерывно наступает, стремясь продвинуться до Индии и Константинополя. Фальшивка имела некоторый успех. Вышла тогда же книга маркиза де Кюстина «Россия в 1839 году», столь же злобная, сколь и мастеровитая, недаром она уже второе столетие считается библией всех руссоведов: русские, утверждал маркиз, изначально агрессивны, по самой природе своей привержены рабству и ксенофобии. Увы, официально Россия Бенкендорфа-Нессельроде давала поводы для таких толкований... Ясно, что новый глава русской внешней политики должен был положить этому предел.
Возвышение Горчакова вызвало необычайно оживлённое и острое обсуждение в российском обществе и за границей. Характерное свидетельство оставила Анна Тютчева, дочь знаменитого поэта и дипломата Фёдора Тютчева; будучи фрейлиной императрицы, эта образованная и умная женщина, горячая патриотка России, оставила дневник, ставший уже полтора века ценнейшим историческим источником. Она записала, что на молебне двора 25 марта 1856 года по поводу заключения Парижского мира распространился слух об увольнении Нессельроде и назначении на его место Горчакова. «Все, по-видимому, были обрадованы этими известиями, — пишет Тютчева, — хотя они ещё не были официальны. Отставка министров, деятельность которых привела к бедствиям этой войны и к позорному миру, — это некоторое удовлетворение, которое даётся общественному мнению и указывает на желание изменить направление внешней политики и преобразовать внутреннее управление. Горчаков в Вене до дна испил чашу унижения, вряд ли он будет сторонником Австрии, каковым всю жизнь был Нессельроде. Если бы нам удалось теперь окончательно отказаться от наших прежних ошибок и открыто и всецело соединиться с Францией, бросить Германию, обратить все наши симпатии на славянские народы, не вмешиваться в полицейские дела других государств, — мы бы ещё всё наверстали...»
