Он представил себе друга с женой: наверное, и они гуляли раньше по таким же красивым тенистым аллеям. А может, и здесь проходили не раз, хотя переехали сюда в принципе недавно. Это был элитный район города, и Олег мечтал купить дом именно в этом месте.
Ему опять стало тоскливо. Оборванная на взлёте жизнь друга корявой гримасой показала превратность бытия, плохо разбирающегося в ценности своих кадров, равно как и тщетность попыток многих индивидуумов выудить для себя хоть малое благополучие. Ничего не было ясно и относительно его, Виталия, будущего. Всё может повториться в точности до запятой. Стоит ли ему лезть в тёмные дела людишек? Не лучше ли в открытую расписаться в собственном бессилии, оставить добрую память об Олеге ничем не замаранной и благополучно проживать свой век в достатке и спокойствии? Тогда, наверное, и не станешь жертвой очередного такого вот происшествия, не попадёшь под колёса какого-нибудь случайного автомобиля. Но, думая об этом, он знал, что никогда не уступит обстоятельствам: не тот у него характер, не те устои, не такая внутренняя данность. Если у одних какие-то опасности могли вызвать только озабоченность, у Виталия они обязательно отсылали к первопричине. Его всегда тянуло разобраться, узнать, насколько он далёк от правды, как следует действовать и как быть при всём при том достаточно упорным. А когда речь заходила о крутых переменах, его жизнь не могла уже развиваться спокойно, она непременно должна была сделать замороченный зигзаг. В принципе так оно всегда и получалось, и он ни о чём не жалел, он всегда стоял на своём, поскольку не успел ещё в себе разочароваться.
Неожиданно сменившееся окружение поменяло и ход его мыслей, словно порождённых неким таинством окраин. Теперь он думал не столько о последних событиях, сколько о живой природе, красоте мира, присутствующей во всём неизведанном и открывающейся всегда неожиданно броско и волнительно. Он увидел спящие деревья, мягкий бархат взлохмаченных крон, уловил дыхание леса, ласкающее воспоминанием детских грёз, сладких и таких же тонких по воздействию, как картины сказочных ландшафтов.
Есть нечто универсальное, что понятно любому живому существу, способному двигаться, моргать и чувствовать – красоту видят такой, какой она является всем представителям фауны без исключений. Однако у людей красота идеализированная, у каждого своя собственная, выношенная в замеси конкретных удовольствий, приносящая только иногда прекрасное настроение от волшебства высокой утончённости мира. Люди, обладающие множеством разных характеров, воспринимают её каждый по своему. Для кого-то красота необычна и является источником вдохновения. Некоторые вкладывают в это понятие сугубо профессиональный смысл, затаскивая выражение своих навыков до тошнотворной от них зависимости. А кому-то она приносит только тревогу, поскольку данный субъект, не способный удивляться, воспринимает глубоко волнующее с удвоенной опаской. Но красота есть неотъемлемая часть жизни, даже в темноте скрывается яркое величие ожидаемого. Отбросив примитив, всегда хочется свободы и простора, волшебной гармонии непостоянства, хочется возвести его в самую загадочную, никому не известную степень бытия.
Он подумал, что всегда стремился к лучшему. Лучшему не в смысле качества, а в соотношении истинно прекрасного и своих понятий об этом. И ему бы хотелось не только познавать, но и быть вдохновителем чувств для многих. Подражание не является полноценной сферой деятельности. Образованный, гармонично развитый человек никогда не согласится быть похожим на кого-то, всегда подразумевая некую свою исключительность уже самим фактом своего существования, умения думать, анализировать, отображать чувства. Именно уловив неординарность друг друга, они и сдружились с Олегом, и Виталий хорошо понимал его и тогда, и особенно теперь, после рассказа Марины. Он сам ощущал иногда тонкую грань между личной прихотью и полноценным величием замыслов, грань, которая то возникала, то пропадала вдруг по неизвестным причинам, словно побуждая его водить кистью по живой материи поклонников. Он погружался в работу как древний алхимик, находя смысл и связи там, где многие только разводили руками, а уж ухватившись за факты, вырисовывал картину с безупречной точностью, под которой только оставалось получить подпись главных фигурантов дела. В этом было его призвание – связывать суть с фактами, а факты с характерами, ибо возможность причастности к событию того или иного лица априори определяется его дальним интересом. И сейчас, оказавшись в полумраке затенённого бульвара, он ощутил в расследуемом деле не просто борьбу амбиций, злобу и лицемерие людей, в нём замешанных, а катастрофическую сущность всего разумного, неизменно приносящего беды себе подобным.
Справа открылось пустое тёмное пространство. Ни насаждений, ни построек не было видно, огромная лужайка и ничего более, и только чуть позже в глубине участка возник загадочный силуэт дома. По контуру, удалённому от дороги на добрую сотню метров, было понятно, что это солидное роскошное строение, коих даже здесь имелось не слишком много. Дом возвышался над кустарником изысканными формами, заметно выделяясь необычной угловатостью и широтой размаха сооружения. Виталий шёл мимо несколько минут, но участок, занятый под жильё каким-то состоятельным гражданином, всё не кончался.
Уже пройдя мимо, Виталий не увидел, как в одном из окон отмеченного им особняка зажёгся свет. Дом будто ожил, приоткрыв глаз среди безмолвия, среагировав на лёгкое движение возле ограды. По странному стечению обстоятельств именно в этом доме жил со своей семьёй академик Захаров. Если бы не было так темно, можно было бы уловить некое сходство в стилях жилого дома и здания клиники, которой руководил академик, тем более что оба проекта выполнял один и тот же архитектор, воплотивший в постройках необычайно широкий свой взгляд на условия жизнедеятельности человека.
Здание будто преобразилось, реагируя на внимание постороннего, даже не имеющего возможности рассмотреть его детально. Выхваченный из мрака, обозначился полукруглый стеклянный флигель, лёгкий и просторный, служивший вестибюлем с лестницей на верхние этажи. Расположенная сбоку балконная галерея одновременно являлась смотровой площадкой, открывающей дивный пейзаж снаружи. Искривлённые формы будто специально давали понять о новаторской смелости проекта. В то же время они подчинялись какому-то дивному закону пропорций. Глядя на архитектуру строения, можно было сколько угодно удивляться фантазии автора, но ничуть при этом не заподозрить его в отсутствии меры. Дом был построен из лёгких современных материалов, он не давил тяжестью мрамора или гранита, а богатство ему придавали искусная широта и продуманность объёмов. Узкие высокие окна в полтора этажа чередовались с масштабными витринами, словно выставляющими напоказ жильцов, но и намекающими одновременно на их индивидуальность и утончённую натуру. В середине здания выделялись три угловатые башенки, а наискосок, под углом к фасаду, было сооружено что-то вроде протяжённой мансарды со стеклянным потолком и балконом. По ней можно было приятно прогуливаться, любуясь расположенным вокруг парком пасмурным осенним днём или в знойную погоду летом.
Всё строение, планировка словно были подчинены неким важным смыслам, высвобождению той масштабной жизненной энергии, что заключена в возвышенной меланхолии. Они должны были говорить о высоте полёта хозяев, сумевших при наличии средств вложиться не в пышность, а в широту.
Шикарное просторное жильё, наверное, само по себе способствует обретению семейного счастья, разумеется, если семья при этом достаточно крепкая. Прочно осев на дорогой пригородной территории, наняв себе повара, уборщиц и даже экономку, устроив быт, приличествующий, как он понимал, своему положению, Захаров целиком сосредоточился, как мечтают многие, на предмете своего жизненного призвания, уделяя ему внимание не в ущерб семье, но не менее необходимого, чтобы чувствовать свою востребованость в профессиональной среде. Причём, являясь ко всему прочему и хорошим психологом, в себе он разбирался хуже всего. Если человек – это картина, то охватить нюансы его поведения возможно лишь на расстоянии. Копание в подробностях изнутри мало что даёт.
