– Он слишком надменный, высокомерный, что проявлялось в любой ситуации. В лаборатории он практически никого не замечал. Ты для него либо равный, либо вообще никто, это чувствовалось и сильно раздражало.

– Вы с кем-нибудь разговаривали на эту тему?

– Да, несколько раз. Он был со всеми такой. И мнение большинства сотрудников его вообще не интересовало.

– Любопытно. Как же вы обсуждали рабочие моменты, результаты исследований?

– Большей частью с ним общались Белевский и Савелов. Но когда доводилось лично разговаривать, то для меня, например, это было мучением.

– Даже так?

– Представьте, что вы рассказываете взрослому человеку сказку и он на вас смотрит как на идиота. Постоянно перебивает, одёргивает. Ваше сообщение превращается в глупый, совершенно никчёмный монолог.

– Но ведь были же какие-то правильные, полезные наработки? Он же не мог такие моменты совсем игнорировать.

– Именно не замечал. Точно вам говорю. И ни капли позитива от него не дождёшься. А через некоторое время давал новое задание на основе ваших же положительных результатов. Об этом нам Белевский рассказывал.

Тема, очевидно, была для них не новой. В их словах чувствовалась искренность: редкий человек бывает неприятен настолько, что в отношении его в памяти остаётся один негатив.

– По поводу погибших… Они все с ним конфликтовали?

– По-разному. Белевский его терпеть не мог, это было очевидным, и Канетелин отвечал ему взаимностью. А например, с Кашвили он любезничал. Правда, что сие означало, я не знаю. Может, они постоянно разыгрывали какой-нибудь изощрённый ритуал: с улыбкой на лице и со сладкозвучными речами устраивали друг другу подлянку.

– По вашим рассказам, выходит, что ваш бывший шеф никем не любимый, ужасный деспот.

– Он такой и есть. Очень странный и сильно давит. Если бы вы столкнулись с ним по делам, вряд ли общение с ним доставило вам большое удовольствие.

– И долго вы собирались его терпеть?

– В каком смысле?

Виталий промолчал. Окинув взглядом помещение с многочисленными стеллажами приборов и оборудования, он указал пальцем на какое-то странной формы устройство с множеством блестящих шаров и выставленной вбок стреловидной антенной:

– Что это?

Сотрудники лаборатории даже не взглянули на то, что заинтересовало посетителя.

– Извините, но что-либо объяснять вам по приборам и теме исследований мы не можем.

– Понятно… А директор института не деспот?

– Пожалуй, нет. Не думаю, – ответил один из них.

– Канетелина он ценил, но не похоже было, чтобы уважал, – добавил второй.

– Почему вы так думаете?

Тот неопределённо пожал плечами:

– Ходят слухи.

Из разговора с парнями удалось почерпнуть кое-что ещё, что Виталий не смог бы определить как нечто конкретное, но, исходя из своей профессиональной интуиции, зачислил в разряд полезных сведений. Поблагодарив сотрудников за уделённое ему время, уже стоя в дверях, Виталий спросил:

– Можно узнать, как вы сюда попали?

Ответил только один:

– Меня пригласил Канетелин. Он проводил со мной собеседование, когда я ещё учился в университете. Тогда он выглядел вполне нормальным.

– Он сам на вас вышел?

– Наверное. В школе я был победителем региональной олимпиады по физике.

Виталий кивнул и попрощался. В целом он остался доволен услышанным. По крайней мере, появилась хоть какая-то шелуха, которую теперь можно старательно разгребать при встрече с самим учёным. По поводу пребывания шефа в клинике для психов оба лаборанта единодушно заявили, что там ему и место. Правда, для них его помешательство явилось полной неожиданностью: заведующий лабораторией был злобным, но здравомыслящим человеком. Этим он более всего и досаждал окружающим. А насчёт гибели троих работавших рядом с ними сотрудников, о чём, исхитрившись, Виталий сумел спросить лаборантов по отдельности, они без всяких сомнений объяснили сей факт трагическим совпадением. Хотя Виталий им не сильно поверил, думать, что им что-то известно, тоже, наверное, не следовало.

Теперь предстояла главная встреча, где надо было отдавать себе отчёт в том, что он хочет услышать. Наверняка его приобщили к делу неспроста. Уж в совпадения, связанные с органами госбезопасности, Виталий точно не верил. Пусть им нужен свихнувшийся физик, но что, если им требуется нечто и от него самого, от Виталия? Надо быть всё время начеку, поскольку в понимании нюансов дела чаще всего и кроется залог успеха.

«Скорее всего, они думают, что я смогу его как-то расшевелить, – решил он. – Ну что ж, надо попробовать. Это даже интересно».

Частная психиатрическая клиника «Киимаярви» располагалась на берегу живописного лесного озера. Здесь было тихо и уютно, что способствовало возникновению у людей мягких, положительных эмоций. Вымощенные плиткой дорожки петляли между кустами и ельником, плавно спускаясь к открытому побережью, образуя длинный извилистый променад. Густой лес на противоположном берегу придавал местности просто сказочный вид. В лучах заходящего солнца, медленно утопающего в верхушках ёлок и берёз, силуэты здания, зелёный массив, а также аллегорические каменные глыбы, установленные возле изгибов дорожек, выглядели какой-то диковинной фантасмагорией.

В хорошую погоду под наблюдением охранников больным разрешали прогуливаться. Их поведение и реакция нередко менялись на свежем воздухе, безусловно, отражая впечатления открытого пространства и, как полагал лечащий персонал во главе с хозяином клиники, помогая стабилизации функций мозга. Здесь были разные люди: от глубоких шизофреников, практически никак не воспринимающих себя в окружающем мире, до слегка тронутых головой писателей и учёных, путающих дни, забывающих слова и неестественно реагирующих на любых встречных. Людей низшего сословия – например, попавших сюда на почве дикого алкоголизма, – было меньше. В подавляющем большинстве это были те, у которых имелись богатые родственники.

Виталий не стал подъезжать непосредственно к входу в клинику, а вышел из автомобиля раньше, как только белый флигель здания показался в проёме зарослей. Он решил немного прогуляться, настроить себя на встречу с человеком, поведение которого, да, собственно, и направление разговора с которым очень плохо себе представлял.

Он не умел импровизировать, всё, что не являлось для него спланированным, как правило, не несло в себе никаких существенных результатов. Поэтому он давно уже привык обдумывать заранее каждый свой шаг. Особенно это было полезно в его специфической работе, где добывание нужных сведений зачастую зависело от настроения собеседника, то есть фактически от воли случая, который, как он представлял, есть квинтэссенция правильной организации труда и правильно выбранного момента времени. Впрочем, отточенная с годами техника умелого вымогателя позволяла ему работать в любое время суток, из любого положения и сколь угодно долго, подобно матёрому агенту из всем известных шпионских ведомств. Он мог поддаться на спонтанную выпивку, закусывая огурчиком или занюхивая по простому сухарём, а потом тихо, без лишней суеты, спокойно раскрутить на откровения изрядно охмелевшего оппонента, уже не ведающего, что можно, а что нельзя, и не способного правильно оценить степень риска. Он мог втереться в доверие какой-нибудь незаурядной личности, а потом в самый обычный день и час подловить того на проколе – когда человек проговорится или в пылу занятости начнёт при нём обсуждать рабочие моменты по телефону. Он мог элементарно блефануть – правда, когда при этом была соответствующая техническая и командная поддержка, – наговорив про себя кучу нелепостей, так что у оппонента всерьёз возникали опасения за свою нежнейшую будущность, что если не мгновенно, то чуть позже обязательно проявлялось в его поведении. Короче, работать хитро и брать клиента тёпленьким ему уже доводилось не однажды. Единственное, он ни разу не встречался с людьми, страдающими серьёзными психическими расстройствами, а посему впервые в своей практике не знал, к чему себя готовить.