– Джейн…

– На все звонки я буду отвечать внизу, так что тебе не придется…

– Джейн, прошу тебя…

Но та уже растворилась в тени коридора, и Бланш поняла, что она не вернется.

Подкатив кресло к порогу, она посмотрела на телефон. Наверняка это был Берт. В этом не может быть никаких сомнений. Как и в том, что Джейн велела ей больше не пытаться звонить Берту. А что, если не послушаться и сделать по-своему? Что тогда? Бланш перевела взгляд на свои ноги и тут же вновь посмотрела в сторону. Ей казалось, что повисшая в доме тишина обволакивает и удушает ее. Внезапно ей сделалось страшно, и она откатилась в середину комнаты.

Довольно долго Бланш сердито уговаривала себя, что глупо так нервничать из-за нелепых выходок сестры. Что она, ребенок, что ли! Да и не случилось ничего страшного. Джейн всегда так себя ведет, всегда старается вывести ее из себя, напугать. Когда они были еще детьми, Джейн постоянно таскала у нее игрушки и прятала их – примерно так, как сейчас унесла телефонный аппарат, разве что сейчас она сделала это не тайком, а силой.

Право, Бланш просто позволяет себе волноваться по пустякам. Что делать – понятно: немного подождать, а затем, полностью придя в себя, позвонить Берту и все ему рассказать. А Джейн… что ж, пусть себе злится.

Бланш развернула было кресло к окну, но краем глаза заметила стоящий на столе поднос с едой. Обед. Что ж, неплохая мысль. Для начала надо пообедать. Неспешно и спокойно поесть, полностью взять себя в руки. За едой она забудет про все эти телефонные звонки – как и про неудавшуюся попытку объяснить Джейн необходимость продажи дома. А потом, дав себе достаточно времени переварить пищу, она направится к телефону и позвонит куда надо.

Молча поздравив себя с принятым решением, Бланш подъехала к столу. Она ведет себя вполне благоразумно, слава богу, не дает воли чувствам. И чем больше она обо всем этом думает, тем отчетливее начинает понимать, что утренний срыв отчасти связан со вчерашним разговором с миссис Ститт. Что ж, хороший урок на будущее. Отныне она сделается глуха к тревогам других и сама – решено! – ни с кем не станет делиться своими.

С едва заметной улыбкой Бланш потянулась к подносу и сняла с него салфетку. Улыбка тут же исчезла, рука застыла в воздухе. В глазах плеснулся ужас. Бланш конвульсивно прикрыла ладонью рот, чтобы не дать вырваться наружу зародившемуся в горле крику.

Казалось, она бесконечно долго всматривалась в то, что лежало на тарелке, – в застигнутую смертью птичку, в глазницах которой застыл такой же ужас, что и у нее. Это был воробышек, или малиновка, словом, птенец, и пролежал он мертвым так долго, что даже разложение уже давно закончилось. Остались только несколько спутавшихся перьев, тонкая, пергаментного цвета кожица да белые косточки. Все это с адской предусмотрительностью было обложено листьями латука, а сам трупик сверху покрыт толстым слоем майонеза. Рядом с тарелкой, на салфетке с вышитыми инициалами Бланш, были аккуратно положены нож и вилка.

Вечерние тени сгущались, узкая полоска света, ложащаяся сквозь окно на ковер, постепенно удлинялась и бледнела. Ужас прошел, но только ужас и жгучая боль от холодного панического страха. Бланш все еще не могла оторвать взгляд от этого жуткого подноса, как бы ни тошнило ее от одного его вида.

К счастью, он был прикрыт салфеткой, хотя она совершенно не помнила, как ее туда положила. Первые мгновения после того, как ей открылся этот кошмар, прошли словно в тяжелой покачивающейся пелене. Этот отрезок времени выпал из ее жизни: первое, что запомнилось, – она сидит в коридоре у телефона и дрожащими пальцами набирает номер доктора Шелби.

Возможно, звоня доктору, Бланш повиновалась инстинкту, а может, ей вспомнился настоятельный совет миссис Ститт поговорить с ним о Джейн. Размышляя о том, что все же заставило ее позвонить, Бланш прижала трубку к уху и, затаив дыхание ждала ответа.

Не будь она в таком состоянии, наверняка сразу бы сообразила, что тут что-то не так. Но Бланш была не в себе, и прошло не менее тридцати секунд, прежде чем она убедилась, что телефон не работает.

Поначалу она просто в это не поверила: не может быть, чтобы эта штуковина вышла из строя как раз тогда, когда она так отчаянно в ней нуждается. Но потом, чувствуя новый прилив паники, поняла, в чем дело: Джейн отключила телефон. И в тот самый миг, когда эта обескураживающая мысль дошла до ее сознания, в трубке, как и прежде, послышалось чье-то негромкое дыхание.

Прошла секунда, другая. Дыхание не прекращалось – значит, Джейн по-прежнему сидит в нижнем коридоре и держит трубку в руках. Бланш недоверчиво покачала головой. Безумие, какое-то безумие – почти такое же, как салат из дохлой птички.

– Джейн! – вдруг вскрикнула она. – Джейн!

Звук ее голоса гулко отозвался в тишине коридора, сразу же ее разрушив. Бланш, испугавшись, мгновенно оторвала трубку от уха, опустила ее на рычаг, отвернулась и с явственным вздохом облегчения увидела, что поднос прикрыт салфеткой.

Вся вторая половина дня прошла как в тумане, как в кошмаре, залитом солнечным светом, и Бланш, скрываясь от проникающих через окно ослепительных лучей, спряталась в призрачный покой тени рядом с кроватью. К ней с трудом приходило осознание того, что Джейн не просто терроризировала ее, но и превратила в беспомощную узницу.

Но почему, спрашивала себя Бланш, для чего? В этом-то и заключалось самое страшное – не знать, какой мрачный умысел стоит за странным поведением сестры. Может, Джейн просто решила попугать ее? Может, она таким образом выражает свой протест против продажи дома? Или это предупреждение? Вопросы наползали один на другой, повторялись, но ответа на них не было.

Физического вреда ей Джейн не причинит – в этом Бланш была уверена. И уж точно она не сделает ничего, что могло бы еще больше увеличить бремя страшной вины, которое она несет с момента того несчастного случая. Тут опасаться, повторяла себе Бланш, нечего.

Она держала на коленях книгу, чтобы, если вдруг появится Джейн, сделать вид, что читает. Прекрасно понимая, что у нее никогда не хватит смелости открыто бросить вызов сестре и потребовать объяснения всему этому кошмару, Бланш решила, что лучше всего прикинуться, будто она даже не прикасалась к подносу и понятия не имеет, что за страшное зрелище скрывается под салфеткой. А если Джейн вдруг спросит, почему она ничего не съела, сказать, что не голодна. Завтра, немного придя в себя, она настоит, чтобы они поговорили обо всем прямо и откровенно.

К счастью, на протяжении всего дня сестра к ней так и не зашла – она даже не поднималась на второй этаж. Снизу время от времени доносились какие-то звуки, но в них не было ничего необычного или тревожного. Однако с наступлением сумерек звуки участились и сделались громче. А потом, почти в тот самый момент, когда исчезла последняя полоска дневного света, неожиданно послышались поспешные шаги Джейн, направляющейся через гостиную к лестнице.

Бланш порывисто потянулась к ночнику и включила его, уговаривая себе быть спокойной и собранной. Внутренне содрогаясь, она следила за тем, как в комнату проникает пучок света, и ей казалось, что он тянется к столу, на котором стоял жуткий поднос.

Бланш гадала, как поведет себя Джейн, что скажет или сделает. Взяв с колен книгу, она плотно прижала ее локтем к ручке каталки и, когда сестра вошла в комнату, уткнулась взглядом в страницу. Но даже при этом вновь почувствовала, как ее охватывает неудержимая паника. В попытке избавиться от нее, Джейн повторяла себе, что нельзя впадать в истерику, ведь ей действительно нечего бояться. Но ее пальцы невольно еще сильнее вцепились в книжный переплет, словно бы готовя ее к отражению атаки – словом или действием, – которая должна была воспоследовать со стороны Джейн.

Джейн же, между тем, не выказывала ни малейшей склонности к общению. Держа в руках новый поднос – на сей раз с ужином для Бланш, – она направилась к столу и поставила его рядом с первым.