Перефразирую БГ — 25 лет не маленький срок, особенно, когда не слушаешь, а играешь рок, ты не устал? Или тянет вслед за Джаггером и Маккартни?
А куда потянуло Джаггера и Маккартни (смеется)? На сцену? Я не испытываю до сих пор никакого дискомфорта ни на сцене, ни в студии. Скорее всего, мы просто научились делать свою работу без особого исступления, не без вдохновения, а именно исступления, это когда поджилки трясутся. Я могу просто приехать домой и отключиться от того, что я артист. Люди устают, когда круглые сутки думают о своей миссии, о том, что им надо со сцены нести некий мессидж. Мы же просто играем. Кто-то всю жизнь играет в гольф, мы играем рок-н-ролл, разве что поля стали получше, да появились новые модели клюшек и электрокары (опять смеется).
На дворе 1984 год, и ты встречаешь того самого паренька, с рабочей окраины, который еще не думает о том, что через 25 лет будет юбилейный тур группы «Чайф», да и группы-то практически нет. Что ты ему бы сказал?
Я думаю, что просто улыбнулся бы ему в глаза с хорошей завистью. С ним ведь произойдет то, о чем он пока даже не догадывается и не мечтает. Так что пусть будет в неведении, ничего говорить же ему не надо.
Среди музыкантов поры классического русского рока были те, кто оказал на тебя не только влияние, но и реальную помощь?
Влияние, безусловно, да. Прежде всего, БГ и Майка Науменко. Немного Макаревича. Я его слушал чуть раньше, в школе и в армии… Что касается реальной помощи, то в начале восьмидесятых они сами так нуждались в ней, что вряд ли могли чем-то помочь. Хотя вот уже в самом конце того десятилетия Андрей Бурлака (известный питерский рок-критик, тогда редактор ленинградского филиала «Мелодии» — А. М.) помог нам официально издать первый альбом. Макаревич как-то подарил комплект американских струн, достал из кофра с гитарой и дал мне, я таких никогда еще не видел. Ну, а наши свердловчане… Тут действительно все помогали друг другу. У Кормильцева была портастудия «Sony», он давал ее на запись. Слава Бутусов владел микрофоном «Shure», и его всегда можно было попросить. Ну? а у Умецкого (это уже такая легендарная история) была настоящая бас-гитара «Fender», которую ему подарила бабушка, жившая в Германии, так на этой бас-гитаре тогда все записывались…
Ныне всенародно любимая группа некогда была если не изгоем, то явно не лидером. Как ты ощущал себя в то смешное время, когда писалась «Белая Ворона»?
Я прекрасно отдавал себе отчет в том, что на нас все смотрят свысока и с иронией. Недавно я встретил одного из бывших функционеров свердловского рок-клуба, нет, не Колю Грахова (директор рок-клуба — А.М.), и тот мне сказал, что просто не мог бы поверить в то, что именно с нами произойдет вот вся эта история, такими мы казались ему временными. Но мы и сами ведь тогда относились к себе иронично, хотя ведь встречались люди, которые говорили, что эти вот и есть самые настоящие. К вкусу этих людей я и тогда прислушивался, да и сейчас это делаю. Ты сам знаешь (смеется)… Зато вряд ли знаешь о том, что Костя Канхалаев, тогда директор «Наутилуса», а ныне преуспевающий галерист, всегда относился к нам с особой нежностью, и недавно сказал мне, что жалеет, что не стал с нами работать, а предпочел «Нау», хотя эта история для него закончилась не очень весело. У него прекрасный вкус, думаю, что не только в живописи, и что он нам не льстил.
Первый концерт, я помню запись, что попала мне в руки, еще до нашего знакомства. Как раз, когда я только что приехал из аэропорта, проводив Гребенщикова. Послушал тебя и запал. А ты помнишь тот выход на сцену? Вообще, ведь это как дефлорация, наверное, первый концерт на публике?
То была просто запись первых песен. В МЖК был Клуб любителей музыки, приходили фанаты и обсуждали. Я сказал, что у меня есть новые песни собственные и сразу нарвался. Предложили прийти и спеть. Это был такой даже не концерт, а междусобойчик для своей аудитории. Настоящим первым концертом все же был тот самый, 29 сентября 1985 года в клубе МЖК. До сих пор помню мандраж и как тряслись поджилки, ведь в зале была, что называется, вся рок-тусовка, те, кто имел полное право судить и сравнивать. У меня ощущение, что я до сих пор помню ЗАПАХ того концерта! Мы были молодыми и наглыми нахалами, лишенными всех шаблонов. Вышли на сцену в абсолютно непредсказуемом составе. Позже до нас дошло, что это был самый что ни на есть настоящий по тем временам прогрессивный калифорнийский саунд, типа «Mungo Jerry» (на самом деле группа британская, но это ничего не меняет — А. М.), со всем этими перкуссионистскими штучками, у нас не было слово «должно», мы были свободны!
Если разбить творчество «Чайфа» на периоды, как бы ты сам мог их охарактеризовать? Панковский, бардовский, это я к примеру?
Первым точно был чпок-рок. Что это такое, нам объяснил Майк на примере. Это когда одна бутылка портвейна на десять человек народа и к ней пять бутылок газировки. Портвейн наливается в стакан, совсем немного, добавляется газировка, накрывается все ладонью, и делается «чпок»! То есть встряхивается и перемешивается сам собой, при этом результат совершенно фантастический. Крышу сносит (смеется). Потом, в 1987–1989 годах был период пост-бит-недо-панка, немного того, немного сего. Это когда писались альбомы «Дерьмантин» и «Дуля с Маком». С 1989 года мы стали играть уже зрелую, если говорить о текстах, то остросоциальную музыку, если искать аналогии, то для меня самого это ближе всего к тому, что тогда делали «U2», проще говоря, это был один фарватер. Ну а с 1993 года, с альбома «Дети Гор», мы отчасти вернулись к чпок-року, но на ином уровне, став лучше играть, музыка стала крепче и светлее, да и сами мы стали чувствовать себя более гармоничными. И этот период длится до сих пор, хотя… (Тут Шахрин вдруг зачем-то цитирует БГ, отчего вся предыдущая фраза становится более загадочной). «Мы взяты в телевизор, мы — пристойная вещь, нас можно ставить там, нас можно ставить здесь, но в игре наверняка — что-то не так»…
Первая гастрольная поездка «Чайфа». Куда и в каком составе?
В Челябинск, в январе 1986 года, с «Наутилусом», ты сам ведь ездил с нами и должен помнить (помню, но иные детали — А. М.). Подпольный концерт на заводе, вход через дырку в заборе. Шли через какое-то заснеженное поле, был буран настоящий, снег в глаза… «Наутилусы» приехали до нас, с ними Бегунов, помню, как пришли на квартиру, а они там уже все лежат вповалку (смеется). А концерт… На первом ряду сидели легендарные тогда Вова Синий и Вова Рыжий из «Братьев по Разуму», сейчас по них мало кто помнит, а ведь были герои андеграунда, и после каждой песни говорили: «Ну, говно!» В качестве же гонорара после концерта нам отдали катушку немецкой пленки «ORWO» с его записью, редкостная вещь по тем временам. И мы, вместо того, чтобы сохранить запись, использовали бобину для других нужд, проще говоря, стерли, ну, дураки!
Первые заработанные музыкой деньги? Когда они появились? Я помню, когда семьи, твоя и Бегунова, мягко говоря, не очень верили в ваше будущее. А вы сами?
В свое музыкальное будущее? Да этим ведь просто было интересно заниматься здесь и сейчас, ни о какой карьере артистов мы и не думали. Лишь в самом конце восьмидесятых мы поняли, что это возможно, хотя наши семьи не очень-то приветствовали наши занятия. А первые деньги… В конце 1986 года, в Казани, во Дворце молодежи, была устроена серия концертов с группой Егора Белкина и с «Наутилусом». Пять концертов за три дня. И за каждый концерт мы потом получили в кассе по 3 рубля 90 копеек, на самом деле в то время это были деньги, которые за один день и не пропьешь. Вообще тоже была своеобразная поездка, тогда первый раз с нами сыграл Володя Назимов (известный свердловский барабанщик, работавший с «Урфин Джюсом», а потом и с «Наутилусом Помпилиусом» в одном из составов — А. М.). Бегунов и Решетников опоздали на поезд, а концерт уже был назначен. И вместо Бегунова со мной играли Саша Пантыкин на клавишах и Володя Назимов на барабанах. У меня многие годы сохранялось воспоминание о том концерте как о чем-то совершенно потрясающем, пока года два назад в руки не попала случайным образом сохранившаяся запись — она чудовищна (смеется)!
