Она вновь замялась, но от дальнейших объяснений ее на время избавила принесшая заказ официантка.

Виновато посмотрев на Макса, Ирина жадно набросилась на еду.

Макс отхлебнул кофе, украдкой посмотрел на часы, – если он хочет сдержать данное шефу обещание и прибыть на место в течение полутора часов, минут через десять нужно уезжать.

– Максим, вы сказали, что можете меня подвести. А вы, вообще, куда едете?

Расправившись с борщом быстрее, чем Макс успел выпить полчашки кофе, она придвинула к себе тарелку пельменей.

– Да я, на самом деле, сейчас в командировке. Тут турбаза одна есть недалеко, на ней мероприятие будет проходить праздничное. Мне там по работе надо быть. Время у меня еще есть, если вас надо куда-нибудь подбросить…

Увидев реакцию девушки на его слова, Макс невольно замолчал.

Замерев, она смотрела на него широко раскрытыми глазами, только теперь в этих глазах отчетливо просматривался страх.

– Вы едете в «Алтайскую Звезду?»

Она произнесла это тихо, почти шепотом, будто сама боясь поверить в собственное предположение.

– Ну-у, да. А что, собственно…

Только теперь Макс, наконец, понял, что же больше всего смущало его с самого момента появления этой девушки.

Не имея привычки слепо доверяться GPS-навигаторам, перед поездкой он тщательно изучил карту всего маршрута, в том числе, и окрестностей турбазы. Карта это сейчас словно стояла у него перед глазами. Дальше у него по пути располагались две-три небольших деревушки, потом – поворот на короткую подъездную дорогу к турбазе. Примерно через десять километров после поворота шоссе упиралось в маленькую деревообрабатывающую фабрику. После фабрики асфальт кончался, дорога становилась грунтовой и резко поворачивала на север, куда-то к Телецкому озеру. Закрытая ведомственная турбаза «Алтайская Звезда» была единственным местом на много десятков километров вокруг, откуда могла появиться девушка, одетая, пусть и в мятую и испачканную, но явно слишком приличную для этих глухих мест одежду.

– Ирина, вы были в «Алтайской Звезде», – полуутвердительным тоном произнес Макс, как бы восстанавливал целостность картины. – Там с вами что-то произошло. Возможно, сейчас вы опасаетесь, что люди с турбазы будут вас преследовать.

Он немного помолчал, ожидая ее реакции. Реакции не последовало: Ирина больше не смотрела на него испуганными глазами, – она молча ковыряла вилкой пельмени, как будто забыв про собственный голод.

– Так почему вас преследуют? Или, лучше спросить: за что?

Она так и не подняла на него глаза.

– За убийство.

Из города надо было уезжать, – с каждым днем это становилось все очевидней.

Отец приходил с работы мрачный, на осторожные расспросы матери о том, есть ли хоть какие-то обнадеживающие новости, что думают о ситуации сослуживцы, как настроение начальства, отмалчивался или отделывался хмурым «Нормально все», выпивал за ужином не менее двух стаканов водки (привычка, появившаяся в последний год), и, вопреки устоявшейся годами традиции, не включая телевизор, уходил в свою комнату, служившую сразу кабинетом и спальней.

Мать, словно компенсируя отсутствие информации от мужа, сама каждый вечер заваливала его свежими новостями, полученными из телевизора, услышанными на рынке, передаваемыми через знакомых и соседей. Васильевы вчера уехали, продали все – дом, машину, даже вещи, которые не смогли увезти. Бабы на рынке говорили: сегодня ночью еще одну русскую семью вырезали, из квартиры все вынесли, потом вообще дом подожгли. У продавщицы из овощного муж ушел утром на работу – пропал, три дня уже.

Огромный двухэтажный каменный дом, за каменным же трехметровым забором с широкими стальными воротами больше не казался, как прежде, оплотом надежности, стабильности и благополучия. Ни забор, ни ворота не выглядели серьезной защитой от тех, кто, поняв свою полную безнаказанность, мог теперь походя, без излишних проявлений злобы застрелить случайного прохожего, чтобы снять понравившиеся ему ботинки или вытрясти из кошелька мелочь. А такие явные признаки благополучия, как большой дом за глухим забором стали представлять серьезную угрозу, слишком наглядно демонстрируя, что здесь наверняка есть, чем поживиться.

В городе на вымирающих к вечеру улицах почти каждую ночь слышались выстрелы. По телевизору на местном канале передавались приметы поступивших в морги неопознанных трупов, чтобы родственники знали, где их можно опознать и забрать.

Девятилетняя Ира очень остро чувствовала поселившийся в доме страх. В ее жизни вдруг все резко изменилось, и непонимание причин этих изменений, тайные слезы матери по ночам, суровая замкнутость отца и явно наигранный, изображаемый специально для нее оптимизм брата, пугали больше, чем ночные выстрелы. Она больше не ходила в школу: во-первых, русские дети с недавних пор подвергались там постоянным издевательствам, угрозам и, нередко, избиениям, во-вторых, и официальные сводки и слухи были полны сообщениями о бесследных исчезновениях детей, и ей было строжайше запрещено выходить за ворота одной. Отец в августе где-то достал комплект учебников за третий класс, и старший брат Андрей, так же находящийся под вынужденным домашним арестом (семнадцатилетний парень, высокий, вызывающе крепкого телосложения и с самой, что ни есть славянской внешностью был в последние месяцы не самым желанным гостем на улицах города) занимался с сестрой сам.

…В начале семидесятых новоиспеченный выпускник «Керосинки» – института нефти и газа, прихватив с собой млеющую от только что обретенного семейного счастья жену, ушедшую ради мужа с третьего курса пединститута, полный радужных надежд и энергии, готовый к преодолению любых препятствий на пути к карьерным вершинам и не страшащийся первоначальных бытовых проблем, прибыл по распределению в Чечено-Ингушскую АССР.

В первые годы их жизнь ничем не отличалась от жизни миллионов подобных молодых семей, разбросанных по большой стране: комнатушка в семейной общаге, хроническая нехватка денег, трояки до получки, придирчивый выбор продуктов на рынке, где было все, но не все оказывалось по карману, поиск «приличных шмоток» в полупустых магазинах, абстрактные мечтания об очереди на «Запорожец». Николай мотался по буровым, искренне расстраивался из-за изношенного оборудования и отказов Москвы в его обновлении, Наталья со своим незаконченным педобразованием устроилась воспитательницей в детсад, чтобы хоть как-то поддержать мизерной зарплатой дырявый семейный бюджет.

Вскоре Николай получил хоть и малозаметную, но более спокойную и лучше оплачиваемую должность в республиканском министерстве в Грозном. Систему мелких махинаций при учете прокачиваемой нефти и сливе образовывающихся «излишков» хозяевам подпольных минизаводов или при составлении актов приемки «нужных в хозяйстве» агрегатов и материалов, он вычислил и хорошо изучил, еще работая «в полях», однако лишь сменив промасленную штормовку на деловой костюм и пройдя негласный испытательный срок, когда к нему незаметно и осторожно присматривались, он смог занять в ней свое скромное место.

Времена хронического безденежья как-то незаметно ушли в прошлое. Наталья бросила хлопотную и неблагодарную работу в саду, супруги перебрались из общаги в ведомственную «двушку», появился первый, купленный с переплатой, но без всякой очереди «Москвич», Николай добился в министерстве выделения земли под строительство собственного дома.

Вскоре родился Андрюша, а, спустя восемь лет (они уже перестали надеяться на второго ребенка), на свет появилась дочь Иришка.

…26 ноября 1994 года силы оппозиционного Дудаеву Временного Совета Чеченской республики предприняли штурм Грозного.

Почти сутки с дальних северных окраин города доносились густая трескотня автоматных очередей и гулкие удары орудий. Город замер, ожидая своей судьбы. Наутро стало известно о полном разгроме оппозиции, о большом количестве пленных и захваченной технике. Кто-то вздохнул с облегчением, решив, что избежал ада уличных боев, кто-то, наоборот, потерял все надежды на хоть какую-то нормализацию жизни, прекращения поголовного бандитизма и стал спешно готовиться к отъезду.