– Коля, уезжать надо, – почти умоляла Наталья. – Ясно ведь, что лучше не станет. Лидка еще когда звала? Давай к ней пока поедем, у них дом в Пятигорске, хоть и маленький, но нас, сказали, приютят на первое время. Не могу я так больше, сколько можно жить в этом страхе?
– Погоди, мать, не гоношись. – Правота жены раздражала Николая, по сравнению с ней собственные аргументы казались несостоятельными и мелочными даже ему самому. – Сам знаю, что ехать надо. Поедем. Скоро уже. Усман обещал рассчитаться за последние три сделки. Он свое слово всегда держал. Получу деньги – сразу поедем. А так – с чем мы там окажемся? От того, что столько лет копили, сама знаешь, что осталось – за месяц проедим. У Лидки твоей вчетвером в одной комнатушке ютиться будем? Да и работы в этом Пятигорске нормальной нет, надо в Москву сразу двигать, а для этого тем более деньги нужны, хоть на первое время.
После того, как в девяносто первом году Чечня стала де-факто независима от России, торговля добываемой в республике нефтью частично перешла под контроль дудаевских наместников, но по большей части абсолютно бесконтрольно осуществлялась всевозможными группировками, имеющими доступ к скважинам и трубопроводам. Через многочисленные врезки нефть из труб поступала на кустарные минизаводы для переработки в соответствующего качества бензин, отправлялась в Грузию и соседние республики.
Николай, который к тому моменту не только существенно вырос в должности, но и сумел обзавестись широкими связями, сверху донизу охватывающими всю отрасль, долго и безуспешно пытался вклиниться в этот бизнес, стать одним из звеньев цепочки, по которой двигались тогда весьма внушительные суммы. Заметно мешали нечеченское происхождение и, как следствие, отсутствие за спиной интересов влиятельного и хорошо вооруженного тейпа.
В конце концов, уже перед самой войной, ему удалось поучаствовать в организации крупных поставок серьезным покупателям из Грузии, и теперь он надеялся получить свою комиссию, чтобы выехать, наконец, из катящейся к кровавому хаосу Чечни и начать обустройство на новом месте с нуля. Многолетние накопления, которые он по советской традиции хранил в Сбербанке, раскидав ради нехитрой конспирации солидную сумму по нескольким книжкам, постигла участь, общая для всех сбережений тех времен, – они превратились в пыль. Из всего богатого имущества, оставшегося с прежних времен – большой двухэтажный дом, заставленный дорогой мебелью, гараж, в котором легко разместились 31-я Волга и «семерка» Жигулей, пятнадцать соток ухоженной земли, баня, обширная хозяйственная пристройка, теплицы, вырытый в земле и обложенный плиткой пятиметровый бассейн, – забрать с собой представлялось возможным только одну из машин. Продать остальное можно было за такие издевательски маленькие деньги, ради которых не стоило и рисковать, объявляя о своем скором отъезде и привлекая лишнее внимание.
– Так что, Наташ чуть-чуть еще подождать надо. Надеюсь, неделю-полторы, не больше. Ты, главное, детей из дома не пускай никуда, да и сама не особо выходи. Продукты я привозить буду, нам в конторе дают пока, тот же Усман организовал, кстати.
Но времени на то, чтобы ждать у них, похоже, уже не оставалось.
…11 декабря одновременно с трех сторон – с запада из Ингушетии, северо-запада из Осетии и с востока из Дагестана на территорию Чечни вошли три группировки федеральных войск и, подавляя разрозненные очаги сопротивления, двинулись на Грозный. Дудаевцы активно готовили город к обороне: на площадях и перекрестках появились танки, в подвалах оборудовались огневые точки, на улицах практически не осталось безоружных людей, – те, кто не собирался воевать, в страхе сидели по домам.
В тот день Николай впервые не поехал на работу. Появление на улице безоружного, не одетого в камуфляж, да еще и русского мужчины было уже слишком опасным для того, чтобы идти пешком, а легковые машины стали повсеместно реквизироваться боевиками «для нужд обороны». И впервые его обожгла страшная мысль, что они, возможно, опоздали, что выехать из города уже не удастся и придется пережидать неизбежный штурм здесь, под пулями и снарядами вместе с женой, девятилетней дочерью и семнадцатилетним по-юношески бескомпромиссным и неуступчивым сыном.
А вечером пришел Хасан – владелец маленького магазинчика, сосед, чей забор почти вплотную примыкал к забору Николая, отец многочисленного семейства. Николай встретил его на пороге, провел в гостиную, предложил кресло. Наталья, почувствовав, что гость явился не с пустыми разговорами и, зная, что чеченцы никогда не обсуждают дела в присутствии женщин, вместе с Ириной поднялась на второй этаж. Андрей садиться не стал, – подперев спиной стену и скрестив руки на груди, он мрачно, с нескрываемым подозрением смотрел на гостя.
Хасан неторопливо обвел взглядом обширную, со вкусом обставленную гостиную, как будто не бывал здесь в последние годы много раз.
– Хороший дом, Николай. Мужчине нужен хороший дом. – Он говорил медленно, будто подолгу подбирая слова. – Хороший дом и хорошая семья. Но, потеряв дом, можно построить новый. Потеряв семью, мужчина остается один.
Он замолчал, и в наступившей тишине можно было уловить доносящиеся сверху чуть слышные веселые голоса и музыку, – Ира в своей комнате поставила кассету с мультиками.
– Почему ты не уезжаешь, Николай? – вновь заговорил Хасан. – Ты знаешь последние новости? Россия двинула на нас большую силу. Скоро здесь будет очень много крови. Люди совсем озвереют. Вас убьют. Убьют просто за то, что вы русские…
– Это мы еще посмотрим! – неожиданно для всех выкрикнул молчавший до сих пор Андрей.
Наверно, он хотел, чтобы его реплика прозвучала самоуверенно и грозно, но не справился с волнением, и в голосе пробилась предательская дрожь. Он почувствовал это, понял абсурдность своей фразы, поджал губы и слегка покраснел от досады и злости на себя.
Хасан даже не посмотрел в его сторону, лишь выдержал короткую паузу и, так же медленно выдавливая из себя фразы, проговорил:
– Хороший у тебя сын, Николай – прямой, горячий храбрый, – Андрею показалось, или действительно в последнем слове прозвучала чуть заметная ирония. – Совсем мужчина стал. Я бы гордился таким сыном. Береги его. Береги семью, уезжай.
Он опять замолчал, очевидно, ожидая от собеседника какого-то ответа. Было видно, что ему трудно и неприятно говорить на такую тему одному, и он предпочел бы диалог, но хозяин молча смотрел на него тяжелым застывшим взглядом, не желая облегчить задачу и поддержать беседу.
–Ты знаешь, у меня пять детей, – продолжил Хасан. – Из них трое сыновей. Я твой сосед, я хочу купить твой дом, когда ты решишь уехать. Я дам тебе пятьсот долларов. Здесь и сейчас это хорошая цена. Больше тебе все равно не дадут. Ты мужчина, я знаю, ты не опустишь руки и сможешь начать все с начала там, в России.
Он, наконец, озвучил главное – то, зачем пришел. И теперь, не зная, что еще сказать, просто ждал ответа.
– Так, значит, да? – Николай заговорил, и с каждой фразой в его словах звучало все больше горечи, смешанной со злостью. – Позаботиться, значит, о нас решил, беспокойство проявить. За пятьсот, значит, долларов вот это все. – Он обвел рукой вокруг, как бы охватывая коротким взмахом гостиную. – Щедро, однако, а главное – вовремя. Не много даешь, а, Хас? По нашим-то временам, не переплачиваешь?
В глазах Хасана мелькнул гнев, на скулах обозначились желваки, но он быстро справился с собой и спокойно, очень тихо сказал:
– Я не хочу с тобой ссориться, Николай. Ты всегда был хорошим соседом и желанным гостем в моем доме. И я пришел к тебе как сосед.
– Да-да, Хасан, я понимаю. Как сосед. Так вот я тебе, как соседу, скажу: у меня в гараже парочка канистр с бензином припасена. Я за пятьсот долларов оболью тут все… сожгу на хрен все, что столько лет создавал. Сам строил – сам сожгу. Твой дом далеко, думаю, на него не перекинется.
Хасан медленно поднялся.
– Я сказал все. Я мог бы вообще ничего тебе не предлагать. Ты все равно уедешь, или тебя убьют – я дом займу.
