Я ждал, когда она вспомнит, но этого не произошло. Напротив, она отклонилась спинку стула и скрестила перед собой руки.

— Думаю, я бы запомнила, если бы ты сказал мне что-то такое, — настаивала она.

— Очевидно, нет.

Мы пристально смотрели друг на друга в течение минуты, пока глубокий голос моего отца не прервал нашу маленькую игру «Кто первый моргнет».

— Такова жизнь путешествующего фотографа, — сказал он, прежде чем отпить вино из бокала.

Три пары глаз повернулись к нему; взгляд мамы пронзал, словно кинжал.

— Что? — пожал он плечами. — Они должны к этому привыкнуть.

За столом повисла тишина, и я посмотрел на Ли. Ей определенно было неловко и неуютно от нашей публичной стычки. Я дотронулся до ее ноги коленом.

— Эй, — мягко сказал я. — Ты можешь позвонить мне и сказать после того, как ты узнаешь.

Вся надежда на то, что это вызовет у нее улыбку, испарилась, когда она только кивнула и занялась расправлением салфетки на коленях.

Замерив ранимое настроение Ли, мама пришла на помощь.

— Знаешь что? Мы должны сделать тебе подарок! — сказала она, отходя от стола. — Почему бы мальчикам не убрать со стола, пока мы выбираем что-нибудь в детской секции «Поттери Барн»?

Ли неловко улыбнулась, прежде чем встать и последовать за мамой. Она даже не повернулась взглянуть на меня. Как только их шаги стихли, я отклонился на спинку стула и бросил салфетку на стол.

— Ну, спасибо, пап, — сказал я с сарказмом.

— Ты думаешь, это было плохо? Просто подожди. Ты не знаешь, что будет, — отец встал и показал рукой на стол. — Убери тут все, — сказал он, выходя из комнаты.

Оставшись в одиночестве, я потер руками голову, когда небольшая головная боль начала подступать. Я понял, что даже если Ли и помнит о том, что я ей говорил, она уже это не признает. Я встал, взял тарелки и направился в кухню, где отец расчищал место рядом с раковиной.

— Я на самом деле говорил ей, — сказал я, как обиженный ребенок.

Отец засмеялся.

— На случай, если ты забыл, мальчик, эта девочка беременна. А это значит, что ничто из того, что ты говорил и делал, не было правильным до тех пор, пока она этого не скажет. Так что ты не говорил ей, что у тебя съемка. А еще она думает, что ты забыл, что она говорила тебе об УЗИ. Значит, ты забыл.

Я покачал головой.

— Вряд ли это честно.

Он стоял передо мной, уперев руки в боки, и смотрел на меня, как на идиота.

— Ты головой ударился? Честность вышла за дверь в ту минуту, как у нее взыграли гормоны. И тебе лучше бы это запомнить! Это сделает следующие несколько месяцев намного проще. Честно, — хмыкнул он. — Конечно, это не честно. Но. Это. Так, — он произнес каждое слово раздельно, чтобы я понял смысл.

На следующие несколько месяцев я сдаюсь на милость Ли.

— А теперь о том, что мы сможем исправить, — сказал он, открывая посудомоечную машину. — Ты можешь начать работать после этой твоей поездки. Мы начнем с легкого дела, но если все пойдет хорошо, пройдет немного времени прежде чем...

Я поднял руки, останавливая его.

— Эй, эй. О чем ты говоришь?

Он продолжал загружать посудомоечную машину тарелками.

— Работать в фирме, — сказал он. Кажется, я что-то пропустил, потому что он увидел непонимание на моем лице. — Ты же не думаешь, что сможешь продолжать вести образ жизни фотографа, не так ли? Тебе понадобится стабильная работа поближе к дому. Не та, которая заставляет постоянно мотаться по всему миру. Я помогу тебе начать работать в офисе...

— Я тебе не верю, — прервал я его, злость кипела у меня внутри. — После всего этого времени, ты все еще не веришь в мою карьеру. Ты думаешь, я не смогу их обеспечить.

Отец повернулся и сделал один решительный шаг в мою сторону, вытирая руки о кухонное полотенце, прежде чем направить палец на меня.

— Тебе необходимо вести себя по-взрослому.

Я сильно сжал руками край столешницы. Я все сильнее чувствовал присутствие моего отца, его знакомый запах старого дерева и специй становился все сильнее с каждым шагом, когда он подходил ближе.

— В тот момент, когда вы с Ли решили оставить этого ребенка, вы приняли решение ставить его на первое место, впереди всех и вся. Прежде своих желаний, своих нужд, — резко сказал он. — Я открою тебе один маленький секрет, о котором ты еще, по-видимому, не догадываешься, — он сделал шаг назад, позволяя мне повернуться и посмотреть на него. — Очень скоро, прежде чем ты поймешь, что это произошло, когда ты будешь оставлять своего ребенка одного, на любой промежуток времени, это будет самым тяжелым в твоей жизни. Это будет причинять боль тебе. И этой девочке, — он указал наверх, где мама с Ли занимались онлайн-шопингом. — Я сомневаюсь, что она будет мириться с тем, чтобы быть матерью-одиночкой. Оставаться одной на то время, пока ты путешествуешь по миру.

Он взял мое лицо в ладони, как делал это раньше, когда я был ребенком, а он собирался сказать мне что-то важное. Его голос немного смягчился.

— Отцовство даст тебе чувство гордости, о котором ты даже и не подозревал. Любовь такую сильную, что ты с радостью положишь свою жизнь, если это спасет жизнь твоему ребенку и сделает его счастливым. Ты пожертвуешь всем, даже не моргнув.

Он высвободил мое лицо, и я сглотнул огромный комок, образовавшийся у меня в горле. Я наблюдал, как отец подошел к раковине и начал ополаскивать тарелки.

— Это предложение не имеет ничего общего с тем, что я думаю о твоей карьере, — он все еще смотрел в раковину. — Ты уже доказал и проявил себя в этом.

Отец еще ни разу вслух не говорил о том, как был горд от того, чего я добился в качестве фотографа. Это не значило, что я не видел этого. У него в кабинете висели фотографии, которые я сделал. Но слышать слова...

— Я со всем разберусь, пап. Я сделаю это по-своему, — сказал я, стараясь заверить его, и, возможно, себя самого в том, что смогу справиться с работой и сопутствующим образом жизни, и с ответственностью за Ли и моего ребенка. Путешествия станут частью нашей жизни, и мы придумаем лучший способ справиться с этим.

Папа посмотрел на меня с небольшой грустной улыбкой.

— Шейн, я не думаю, что ты не сможешь это сделать. Я думаю, что ты просто не захочешь это делать.

Шейн

— Что за день, — сквозь головную боль донеслись до меня усталые слова Кэла. Я массажировал виски на протяжении уже десяти минут, но голова все равно пульсировала. Я поднял взгляд и увидел, что он сел рядом со мной. — Могло быть и лучше, — добавил Кэл.

— Да ты что, — ответил я саркастически, прикрыв глаза.

День начался ужасно и продолжался не лучше. Вообще-то, все понеслось к чертям вплоть до моего отъезда в Лос-Анджелес.

После нашего недопонимания в доме моих родителей, настроение Ли начало ухудшаться. Ушла девочка, которая не могла оторвать от меня своих рук, а на ее место пришла та, которая была всем недовольна. Я слышал, что говорят про озлобленных женщин. Но это все детские игры по сравнению с беременными озлобленными женщинами. Мы практически не разговаривали в последние дни. Молчание началось в машине на обратном пути домой и затянулось на всю неделю. Каждый раз, когда я звонил или писал ей, ответ получал очень краткий и сдержанный. Когда я позвонил, чтобы попрощаться перед поездкой, то попал на голосовую почту.

Голосовая почта. Даже не сказала «пока».

Иррациональная и упрямая Ли — это было что-то новенькое. Неужели она так взбесилась из-за конфликта расписания? Как вообще мужчины проходят через это снова и снова? Одной беременности может быть достаточно, чтобы напугать их. Я не мог понять Ли. Все, о чем я мог думать, это что беременность сводит ее с ума и она больше не в состоянии думать разумно и ясно. Но даже со всем этим безумством, я никогда не скучал по ней больше, чем в течение этой поездки.

После последних дерьмовых дней вплоть до моего отъезда, меня не должно было удивить, что и все остальное пошло плохо. Пришлось отложить нашу запланированную съемку на крыше из-за дождя. Дождь! В Лос-Анджелесе! Затем одна из моделей появилась с похмелья, и пришлось делать перерывы каждые пятнадцать минут, так как ее рвало. Затем сильный порыв ветра от дурацкого вентилятора, который мы использовали, прорвал дыру в одной из наших вспышек с зонтиком. И я никак не рассчитывал на два часа, которые потребовались Кэлу, чтобы достать новую вспышку.