— Ты лжёшь. Ты скрываешь. Ты поступаешь странно и опрометчиво и вовлекаешь в это Лера. Ты…
— А, так проблема, оказывается, во мне, а не в глупой бумажке.
— Не я это сказал…
— Чудно, — с трудом вырвав руку из хватки Дамблдора, Гарри не рассчитал силу и случайно задел стоявшую на столике чашку, которая упала и разбилась, рассыпавшись осколками по полу. — Чёрт!
— Не я это сказал, — повторил Ал, теряя терпение. — Но почему бы тебе просто не начать говорить правду, Гарри? Правда — это же так легко!
— Правду? Какую правду ты хочешь узнать, Ал?
Правду. Ему искренне хотелось вывалить эту самую правду на Альбуса — и пусть делает с ней всё, что заблагорассудится, потому что безумно надоело справляться с этой непрошеной ношей самому, но… Но профессор Дамблдор не оставил никаких указаний, и значило ли это, что поддержки Гарри ждать неоткуда? Что он должен поступить правильно? Или поступить так, как хочется? Как подсказывает сердце?..
— Твою правду. Я не хочу винить тебя в том, что… — Альбус сделал шаг навстречу ему, но Гарри отшатнулся и, запутавшись в собственных ногах, ступил прямо в кучу фарфоровых осколков, которые впились прямиком в ступню. Эмоции лишь обострили боль, которая прорезала всю ногу, и превратили её в агонию. Он зашипел, чувствуя горячую кровь, расплывающуюся под пальцами. Неловкое ощущение дежавю сковало его, вытеснив все остальные мысли и чувства. — Гарри…
Альбус бросился было к нему, чтобы помочь, но Поттер отмахнулся и прикрыл глаза.
— Не смей винить в этом меня, — медленно, чётко выговаривая каждое слово, прошипел он. Чуть позже — а после и из года в год — этот его взгляд будет преследовать Альбуса Дамблдора за каждым поворотом, за каждым неосторожным словом, за каждой опрометчивой мыслью, но сейчас оба они были ослеплены злостью, обидой и взаимными претензиями, чтобы увидеть хоть что-то за всем этим.
— Не будь упрямым глупцом, Гарри.
Они оба замолчали. Альбус чего-то ждал. Гарри пытался справиться с болью и подбирал нужные слова.
— Однажды, — он долго обдумывал то, что собрался сказать, — ты всё поймёшь. Однажды ты примешь решение, которое, надеюсь, дастся тебе нелегко. Не смей винить в этом меня. Не смей, слышишь?
— И как это понимать?
Гарри будто впервые по-настоящему видел ярко-голубые глаза Альбуса Дамблдора, в которых была не привычная теплота, а жёсткость и даже жестокость.
— Понимай как хочешь, Альбус, — Гарри выдохнул. Говорить такое было чрезвычайно трудно, но он чувствовал, как что-то непомерно большое и тяжёлое сваливается с его плеч. — Знаешь, можешь посоветоваться с Аберфортом, Геллертом или ещё с кем-нибудь, можешь всем рассказать, как я разочаровал тебя и не оправдал ожиданий, можешь найти другого избранного мальчика, которым будешь помыкать, как игрушкой, да можешь делать что угодно, а я пойду соберу свои вещи. С меня довольно.
Прихрамывая, Гарри пошёл к лестнице. В голове происходил сумбур. Грудную клетку сдавили железные тиски, и из-за этого сердцу, казалось, совсем не хватало места.
— И куда ты собрался? — Альбус пошёл за ним.
Гарри остановился и, не оборачиваясь, ответил:
— Кажется, я тут задержался. Мы договаривались лишь на пару недель, помнишь?
— О, чудно, — ядовито откликнулся Дамблдор. — Точно, не забудь забрать свои вещи и из моей комнаты.
«Да уж не забуду» — хотел ответить он, но сдержался. И без того было сказано достаточно.
Поднявшись наверх, Гарри закрыл за собой дверь и упал на кровать. Хотелось верить, что всё это было дурным сном, или понарошку, или скоро Ал остынет и всё наладится, но в глубине души он знал, что чудес не бывает и этого тоже не случится. Нога пульсировала от боли, от самой гостиной за ним тянулся кровавый след, но сил на то, чтобы заживить или хотя бы перевязать порез, у него не было. Как и мыслей в голове. Гарри лежал на кровати, раскинув руки в стороны, и просто рассматривал пространство вокруг себя так, как не успел рассмотреть его в самый первый свой раз. Это был огромный мир, в котором, по правде говоря, сочетались целых три: Альбуса, Геллерта и, как ни странно, его самого. В этой спальне никогда не было порядка, несмотря на то, что обитателей тут тоже почти никогда не было. Гриндевальд был творческой и импульсивной натурой, поэтому хаос везде и всюду сопровождал его, Дамблдор — просто ленивцем, который мог не убирать разбросанные рубашки неделями, а Гарри… Гарри в глубине души всё это даже нравилось. Нравился хаос, царивший здесь, и ощущение странности, сопровождавшее его на протяжении нескольких месяцев и уже ставшее привычным и даже привлекательным. Да, именно теперь он готов был признать, что нашёл свой дом, своё место здесь, в 1900, и своих людей в лице Альбуса Дамблдора и Геллерта Гриндевальда. Он признал, и, ну… что ж, лучше поздно, чем никогда, верно? По крайней мере, утешал он себя именно этой мыслью.
Почувствовав, как в бедро вцепились сильные когти, он сел. Фоукс. Склонив голову, феникс смотрел на Гарри так, будто всё понимал. Он сжимал и разжимал когти (ощущение не из приятных, конечно, но Поттер был польщён подобным вниманием и доверием), будто пытался утешить и подбодрить его, как мог, и Гарри был уверен, что, умей Фоукс говорить, непременно сказал бы какую-нибудь банальность вроде «всё будет хорошо» или «всё наладится, дружище, выше нос!».
— Привет, дружок, — Гарри положил руку на шелковистые перья, от которых исходило приятное тепло. — Тебя опять послал Альбус, да?
Фоукс курлыкнул, соглашаясь, и терпеливо уставился на него.
— Ну хорошо, но это только из-за твоего обаяния.
Подтянув раненую ногу, Гарри развернул её ступнёй кверху. Фоукс снова одобрительно курлыкнул. Несколько горячих слёз упало на порез, который через считанные мгновения начал медленно затягиваться. Убедившись, что справился со своей задачей, Фоукс ласково ткнулся клювом в ладонь Гарри и, захлопав крыльями, перелетел на насест. Гарри вздохнул. Нужно было… собираться? Теперь, когда он подумал о ней всерьёз, эта мысль показалась дикой. Да и собственно, собирать-то ему было особо нечего. Рассудив, что следует начать хоть с чего-то, Гарри отыскал чемодан и, раскрыв его, уставился на содержимое.
«Ну, кое-что тут уже есть, — ехидно протянул внутренний голос. — Дело остаётся за малым — найти выход и катиться на все четыре стороны».
Кое-что… Гарри уныло перетряхнул содержимое: смятая одежда, какой-то мелкий хлам вроде билетов, чеков и пары сборников рассказов какого-то не очень известного маггловского писателя, которые Гарри купил в надежде скрасить скуку, но так ни разу и не открыл. И… мешочек со всякими мелочами, о котором он не вспоминал с того самого момента, наверное, как и закинул его в этот самый чемодан. Когда-то этот мешочек был единственным, что у него было. Когда-то он цеплялся за него, как Тяжко вздохнув, Гарри присел на край кровати и потянул за шнурок. Там всё было по-прежнему: осколок сквозного зеркала, карта Мародёров и потрёпанный пергамент, который когда-то — Мерлин всемогущий, да сколько же лет прошло с того момента? Неужели меньше двух? А казалось, что целая вечность осталась за плечами, — дал ему гоблин Кхар, альбом с фотографиями, поддельный медальон Слизерина с запиской от Р.А.Б. и ключ от сейфа, который здесь ему совершенно не нужен, письмо профессора Дамблдора и… снитч.
Зачем он хранил это бесполезное барахло? Домой он всё равно никогда не вернётся, так зачем ему этот чёртов ключ от сейфа, который ему даже не принадлежит, этот осколок, в котором он уже не увидит Сириуса, эта безделушка, за которую Дамблдор просто так отдал жизнь, эти листы, исчерченные линиями, исписанные ничего не значащими и знакомыми именами и пустыми извинениями? Он методично бросал всё это: и ненужные книги, и бумажки, и изношенные школьные мантии, и старые рубашки — в металлическую урну, куда Геллерт обычно скидывал смятые листы с неудавшимися рисунками, после чего взмахом палочки поджёг содержимое. Наблюдая за тем, как огонь медленно поглощает бумагу и одежду, как чернеет металл и корёжится пластмасса, Гарри не мог оторвать от этого взгляда.
