Он оставил фотоальбом — просто потому, что расстаться с ним было всё равно что оборвать последнюю ниточку, которая соединяла его с прошлым и той, прежней жизнью, родителями, Сириусом, Роном и Гермионой. Возможно, это было ошибкой и его слабостью, но Гарри знал себя слишком хорошо и прекрасно понимал, что этот импульс, этот порыв может стоить ему дорого, что потом он непременно будет жалеть, и, возможно, именно поэтому оставлял себе едва заметную тропинку для отступления. И он оставил карту Мародёров — ещё одну ниточку, которую самонадеянно оправдывал тем, что всё равно рано или поздно вернётся в Хогвартс. И снитч…

Снитч. Именно с него всё началось, все его проблемы.

«Проблемы ли?»

Именно из-за него Гарри свернул с намеченного пути, бросил всё и ринулся непонятно куда.

«Из-за него? А не из-за себя ли?»

И теперь, когда этому всё-таки подошёл конец — до ужаса нелогичный, неправильный, неожиданный и вообще абсурдный, — этот снитч вызывал у Гарри лишь негатив: раздражение, отрицание, неприязнь и даже ненависть. Он искренне хотел бросить его в эту урну, ко всему остальному, что так хорошо и стремительно горело, но не мог. Что-то останавливало его, словно кто-то удерживал его за руку, а на ухо проницательно шептал знакомый мягкий голос — голос профессора Дамблдора: «Это ещё не конец».

Снитч явно уже очень давно пережил свои лучшие времена: металл потускнел, местами протёрлась позолота, а корпус рассекала далеко не маленькая трещина. Гарри нахмурился. Он был более чем уверен, что, когда видел снитч в последний раз, трещина была намного уже. Да что не так с этим чёртовым золотым мячиком?!

«То, например, что он переместил тебя неизвестно куда и неизвестно когда».

Да, всё это началось с абсурдной идеи, которая, как он видел теперь, в итоге, ничем хорошим не кончилась, и, возможно, он был дураком, но в нём продолжала теплиться надежда, что та же сама абсурдная идея даст ему ещё один толчок вперёд, на этот раз к закономерному и логичному окончанию. Гарри прикоснулся губами к прохладной поверхности, не ожидая, на самом деле, что этот раз станет каким-то особенным, но…

Привычная надпись «Я открываюсь под конец» появилась, но исчезла пару секунд спустя, после чего металлическая оболочка раскрылась — медленно, словно заржавелый механизм, который давно не смазывали маслом, а внутри… Гарри не мог поверить своим глазам. Внутри снитча лежал аккуратно вписавшийся в разъём угольно-чёрный камень с острыми гранями. Выгравированный на камне символ — круг и линия, заключённые в треугольник, — был знаком Гарри слишком хорошо: в последнее время только ленивый не упомянул Дары Смерти и не рассказал ему фантастическую сказочку, но неужели… неужели это тот самый камень? То есть прямо воскрешающий камень? Нет, Гриндевальд, конечно, утверждал, что у него была сама бузинная палочка, и некоторое время Гарри даже подозревал, что его мантия-невидимка — это та самая мантия-невидимка, которая, по легенде, была дарована Смертью Игнотусу Певереллу, но ведь нет, как такое могло быть возможно?!

Даже если допустить, что всё это не шутка, потому что совпадений и вопросов было слишком много (зачем профессор Дамблдор поместил воскрешающий камень в пойманный Гарри в самой первой квиддичной игре снитч? Когда? Откуда у него этот камень? Что всё это вообще должно значить?), камень всё равно был расколот: зубчатый разлом рассекал его прямо посередине, вдоль вертикальной линии, изображавшей старшую палочку.

И тут Гарри осенило. Такой же камень был в перстне Марволо Гонта — Поттер заметил это, когда они с Геллертом были в его доме и разговаривали с Марлой, его сестрой и женой. Но в его времени, в 1997, профессор Дамблдор уничтожил это кольцо, в котором была частица души Волдеморта, и, следовательно, эта трещина в камне — это последствия уничтожения хоркрукса? Если так, то в чём тогда смысл? Зачем ему этот камень, и этот снитч, и это перемещение в прошлое, и эти отношения, и эти проблемы, и вообще — это всё?

Аккуратно достав камень, Гарри положил его на ладонь. Что там нужно сделать, чтобы воскресить умершего? Трижды повернуть воскрешающий камень, думая об умершем человеке? А это вообще сработает? Ну и кого ему воскрешать? Родителей? Сириуса? Дамблдора? Последнее было бы очень даже неплохо, потому что ох как сильно хотелось высказать старику в лицо всё, что Гарри о нём думает! Ну и в самом деле, попытка не пытка ведь, правда? Апокалипсиса не случится, да и вряд ли это вообще сработает, ведь камень расколот…

Любопытство было слишком велико, но, как только Гарри решился проделать все эти махинации, по дому прокатился громоподобный крик Геллерта:

— Ты — что? Чёрт побери, Ал!

Послышались громкие шаги. Гарри, вздрогнув, сжал камень в руке, так, что острые грани впились в кожу, ожидающе замер и — не ошибся. В следующую минуту дверь с грохотом отворилась, в дверном проёме показался Геллерт: взъерошенный, как воробей, и разъярённый, как… обычно. Его взгляд скользнул по урне, в которой догорал огонь, бровь удивлённо дёрнулась, но он не сказал ничего по этому поводу. Переведя взгляд на Гарри и указав на него пальцем (будто тут был кто-то ещё, к кому он мог бы обращаться), он отчеканил:

— Ты остаёшься здесь.

После чего дверь захлопнулась и по дому прокатился крик:

— Аберфорт!

Гарри подскочил с кровати. Фоукс, захлопав крыльями, осуждающе на него взглянул. По телу пробежала волна дрожи. «Ну всё, — думал он, выбегая вслед за Гриндевальдом, — без драки не обойдётся».

Геллерт стоял у двери в комнату Аберфорта и стучал так, будто готов был снести её, если тот сейчас же не выйдет. К счастью, до этого не дошло: дверь распахнулась так стремительно, что, будь на месте Гриндевальда кто-нибудь другой, вполне вероятно, что он не устоял бы на ногах и повалился внутрь, прямо к ногам младшего Дамблдора, но Геллерта поддерживали злость и ярость, вскипавшие в нём, как лава.

— Чего тебе? — буркнул Аберфорт, недружелюбно глядя на него исподлобья. Положив ладонь на его плечо, Геллерт улыбнулся — от этой улыбки у Гарри дрожь прошла по телу, потому что ничего хорошего такое поведение явно не предвещало, и сам он не хотел бы в этот самый момент оказаться на месте Аберфорта, — и протолкнул его обратно.

— Нам нужно поговорить.

— Нам не о чем говорить!— запротестовал Аберфорт, но дверь за ним и Геллертом уже закрылась.

Гарри огляделся и наткнулся взглядом на замершего в нерешительности на верхней ступеньке лестницы Альбуса. Тот глядел на него так, будто обвинял во всём случившемся. Возможно, с его точки зрения, виноватым действительно был именно Гарри, но всё ведь было намного, намного сложнее. Поттер отвёл взгляд и зашёл обратно в спальню.

«Как же неловко», — ехидно протянул внутренний голос.

Чем быстрее он со всем этим покончит, тем лучше.

Под ироничные комментарии внутреннего «я» Гарри одну за другой бросал в чемодан свои вещи, при этом как-то умудряясь не выронить воскрешающий камень из руки. Он был зол, так зол, наверное, как никогда до этого не был. А ещё он был разочарован и раздосадован, чувствовал себя обманутым и разбитым, и массу всего, что только можно было чувствовать, в чём, разумеется, только он сам и был виноват.

Внутренний голос не умолкал. По дому разносились крики: сначала лишь Аберфорта и Геллерта, потом — присоединившегося к ним Альбуса. От всего этого дико болела голова, и хотелось, чтобы мир просто-напросто замолк. Хотя бы на одно чёртово мгновение.

Гарри старался не вслушиваться, но всё равно то и дело улавливал некоторые фразы. Конечно, предметом спора был он, и возможно, отчасти именно поэтому он не горел желанием в него ввязываться. Но очень скоро за криками и руганью последовали звуки падения и бьющегося стекла и требования Альбуса прекратить.

«Там не может быть ничего серьёзного, — думал он, напряжённо вслушиваясь в повисшую на мгновение гробовую тишину. — Там Ал, он не допустит…»

«Вот именно, там Ал, — шептал внутренний голос. — И он не в себе».