Отложив фотокарточки, он потянулся и взглянул на часы, стрелки которых намекали, что ему уже пора было собираться в Академию навстречу новому дню и долгожданным приключениям — или что там его ещё ожидало. Он наскоро собрал фотографии и положил их на место. Несколько, в том числе карточки с целующимися Алом и Геллертом и Гриндевальдом отдельно, он оставил себе и, поднявшись наверх, стараясь при этом не шуметь — у него это даже почти получилось! — прикрепил фотографии к стене рядом с рисунком Даров Смерти, среди кучи остальных чертежей и графиков, в которых, как бы ни старался, он так и не сумел разобраться. Отступив на пару шагов, Гарри несколько мгновений любовался своим творением. Эти фотографии оказались той ложкой мёда в бочке дёгтя, которая заставила его собрать силы в кулак и сказать самому себе: «Соберись, тряпка! Слишком многое стоит на кону! Слишком многое зависит от тебя!» В кои-то веки это было не его язвительное внутреннее «я», которое всеми силами пыталось создать хотя бы видимость того, что у него была собственная воля. Это были его собственные мысли и его собственное решение.

— Ты уходишь? — из-под горы одеял раздался голос Геллерта, будто бы ему и не принадлежавший.

— Да, — усмехнулся Гарри. — Не скучай.

— Это будет сложно, но я постараюсь.

Гриндевальд говорил ровно, поэтому Гарри не смог понять, ирония это или нет. Присев на кровать, он мягко потянул одеяло. Сначала показалась макушка Геллерта с торчавшими во все стороны волосами, потом — хмурый лоб, пересечённый морщинами, а после — прищуренные от злости и раздражения глаза, взгляд которых обещал медленную и мучительную смерть одного конкретного Гарри Поттера. Просияв, Гарри потрепал его по голове и, чмокнув в нос, спешно ретировался под тихие ругательства и угрозы. Нужно было выходить из этого состояния несчастной сомнамбулы, которая не знает, что дальше делать со своей жизнью. Нужно было действовать решительно. Жить уверенно. Справляться с проблемами одним-единственным взмахом руки. Стать тем, кем он был когда-то давно. И именно это он и намеревался сделать.

В Академии он был собран и сконцентрирован, как никогда до этого, что было странно, потому как все его мысли крутились вокруг одного: как поступить дальше. Нужно было проверить правдивость слов Марка хотя бы относительно тех хоркруксов, которые находились в этом времени. Нужно было наведаться в Хогвартс и разузнать обо всём у Серой Дамы — не зря же Марк упомянул именно её причастность к нахождению диадемы в Албании. Проблемы было две: отпроситься из Академии, что уже было чуть более чем невозможно, и, собственно, попасть в Хогвартс.

Во время перерыва Гарри наскоро нацарапал письмо и отправил его с одной из местных сов. Письмо было адресовано профессору Джонсу, преподававшему в Хогвартсе Зельеварение. Он с самого начала относился к Поттеру с теплотой, несмотря на то, что тот был полным профаном в его дисциплине, поэтому Гарри не опасался, что могут возникнуть какие-либо проблемы. К концу дня, изрядно побитый, но всё ещё бодрый, он подошёл к курирующему смену аврору.

— Сэр, — откашлявшись, уверенно заговорил он. — Могу я задать вопрос, сэр?

Эндрю Миллс, аврор суровой наружности, перед которым благоговели все курсанты поголовно, обернулся к нему и, скрестив руки на груди, выжидающе уставился на Поттера, каким-то образом при одинаковом росте умудряясь смотреть на него сверху вниз.

— Можете, Эванс, — кивнул тот.

— Сэр, если мне нужно отлучиться во время смены, что для этого необходимо сделать?

Гарри ждал ответа, заложив руки за спину и вытянувшись, как струна. Он рассчитывал на отказ и, как оказалось, не зря.

— Дождаться отгула, — сурово отчеканил Миллс, тяжело опустившись в неудобное кресло и принявшись перебирать бумаги.

— Но мне нужно срочно, сэр, — Гарри упрямо гнул свою линию.

— Ничем не могу помочь, Эванс.

— А если я просто не приду? Меня исключат?

Миллс с шумом захлопнул папку и пристально уставился на Гарри. Его взгляд не обещал ничего хорошего. Вопросы Поттера его явно раздражали — прежде всего потому, что, по его мнению, единственной уважительной причиной для неявки в Академию была смерть, и то не факт.

— Если так, то тут разбираться с вами буду не я и не старшие авроры.

Открыв новую папку, Миллс размашистым росчерком поставил несколько подписей. Затем — ещё папка, и ещё, и ещё. Догадавшись, что разговор окончен, Гарри сухо попрощался и покинул Академию.

Вернувшись домой, он обнаружил Геллерта, с головой погружённого в очередной огромный фолиант. Едва ли обменявшись парой фраз, они разошлись по разным углам, и на мгновение Гарри охватила еле сдерживаемая тоска по вечно неунывающему Алу, которому всегда было что рассказать, который всегда мог выслушать, приободрить, накормить шоколадом и сказать, что всё будет хорошо.

Добравшись до спальни, Гарри наскоро переоделся, намереваясь лечь спать — всё-таки, бессонная ночь брала своё. Но только он нырнул в норку из одеял, как раздался дробный нетерпеливый стук в окно. Приоткрыв один глаз и увидев сову, которую свирепствовавшим ветром мотало из стороны в сторону, он вскочил на ноги и поспешно ринулся к окну впускать птицу. Недовольно ухнув, та села на подоконник и протянула Поттеру лапку с привязанным к ней письмом. В тусклом свете лампы блеснуло металлическое кольцо с выгравированной на нём «Х». Гарри забрал письмо и повернулся к свету, вглядываясь в плотно расположенные строки, написанные знакомым почерком профессора Джонса. Сова, обидевшись на подобное негостеприимство, недовольно клюнула Поттера в руку.

Гарри читал быстро, выхватывая отдельные слова, общий смысл которых был таков, что ни директор, ни преподаватели против его визита в школу ничего не имели и даже были бы рады увидеть его, но взамен ожидали увлекательную лекцию для студентов об учёбе в Академии Авроров. С этим проблем возникнуть не должно было, у него в запасе была парочка историй. Он наскоро нацарапал ответную записку, в которой сообщал, что прибудет завтрашним же утром, и, прикрепив его к лапке совы, выпустил её прочь. Закрыв окно, что далось ему с трудом, потому как ветер категорически отказывался сдаваться без боя, Гарри с облегчением зарылся в кокон из одеял и мгновенно провалился в сон.

Следующее утро выдалось морозным и ветреным. Иней покрывал голые деревья и пожухлую траву, но солнце светило ярко, будто в последний раз. Ещё перед тем, как уснуть, Гарри твёрдо решил, что этот день он посвятит Хогвартсу и хоркруксам Волдеморта, а что насчёт Академии… будь что будет.

На кухне его уже ждал Геллерт, как всегда просматривающий газеты, чашка горячего чая, от которого будто бы искусственными завитками поднимался пар, и тарелка тостов. Тосты подгорели, поэтому у Гарри не возникало сомнений, что они были делом рук именно Гриндевальда, а не, к примеру, Батильды. Потрепав Геллерта по голове, отчего тот недовольно зашипел, словно кот, на которого брызнули водой, Гарри уселся напротив и подтянул к себе обжигающе горячую чашку. Сейчас его не злили ни газеты, ни назойливо льнущий и пытающийся вскарабкаться на стол кот, ни хмурый Гриндевальд. У него было хорошее предчувствие. Предчувствие чего-то великого.

— Ты сегодня собираешься в Хогвартс? — взяв очередную газету, спросил Геллерт, не отрываясь от чтения.

Нахмурив брови, Гарри хотел было возмутиться, что Гриндевальд прочитал его письмо, но, вспомнив, что сам бросил его раскрытым на столе, ответил только:

— Да.

— Зачем?

— Наверное, — задумчиво начал Поттер, — я соскучился по замку и преподавателям. Всё-таки Хогвартс был для меня домом… — он осёкся, вспомнив, что, по мнению Гриндевальда, в Хогвартсе он проучился всего год. — Он умеет привязывать к себе, этот замок с чудесами, — поспешно добавил Гарри. — Ну, заодно проведаю Аберфорта.

На последних словах Геллерт сурово усмехнулся, будто бы говоря: «Ну-ну», но вслух лишь предостерёг:

— Смотри, не убейте друг друга. Всё, что происходит в семье, в семье оставаться и должно.