Едва он скрылся за дверью, Альбус уткнулся в подушки и от души рассмеялся. Гарри с улыбкой наблюдал за ним. Видеть Ала таким счастливым, буквально светящимся изнутри, улыбчивым, было настоящим удовольствием и теплом для души. Видеть любимых счастливыми вообще всегда приятно, что бы ни происходило. Расчувствовавшись, отчего почувствовал себя тринадцатилетней девчонкой, Гарри прилёг рядом, уютно устроившись под боком Дамблдора, который крепко его обнял и поцеловал в макушку.

— Я буду скучать по тебе, Ал, — тихо проговорил он, отчего-то сильно покраснев.

— Я тоже буду скучать по тебе, Гарри, — Альбус мягко улыбнулся (эту улыбку Поттер скорее ощутил, чем увидел) и взъерошил его волосы, после чего взял левую руку в свою ладонь. — Помнишь считалку из детства? «Один — для печали, второй — для радости…» — заметив непонимающий взгляд Поттера, он со вздохом, словно говорившим «Гарри, ты что, в пещере жил?», продолжил: — Ладно. Ну так вот. Один — для печали, — Ал отогнул мизинец, — второй — для радости, — безымянный палец. — Третий для девочки, четвёртый для мальчика. Пятый — для серебра, — закончив с пальцами левой руки, Дамблдор перешёл на правую, — шестой — для золота. Седьмой — для секрета, который не будет рассказан. Восьмой — для ведьмы. Девятый — для поцелуя. Десятый — для времени цветущего счастья.

Гарри, словно заворожённый, наблюдал за тем, как нежно Альбус перебирал его пальцы, и слушал его успокаивающий убаюкивающий голос. Дамблдор между тем снова вернулся к левой руке и продолжил:

— Знаешь, почему обручальное кольцо носят на безымянном пальце? — когда Поттер помотал головой, Ал, довольный собой, продолжил: — Потому что безымянный палец — для радости.

Гарри фыркнул.

— А если начинать отсчёт с большого пальца? — вопросительно выгнул бровь он. — А если вообще с правой руки? С той же вероятностью безымянный палец на левой руке может быть либо для мальчика, либо для секрета, либо для поцелуя.

— И все эти варианты не так уж плохи, если подумать, — загадочно улыбнувшись, Альбус в одно мгновение оказался сверху, подмяв Гарри под себя. — Особенно мне нравятся варианты «для мальчика» и «для поцелуя».

Лёгкое касание губ, от которого у Поттера все мысли разбежались, как дезертиры перед сражением, но Гарри, усилием воли согнав их обратно в кучку, отстранился, погладив Ала по волосам.

— Альбус, подожди, пожалуйста, — слова выговаривались и складывались в предложения с огромным трудом. — Я хотел кое-что спросить у тебя, пока…

Он замялся, но Альбус продолжил за него:

— Пока не поздно, пока я всё ещё здесь.

Гарри чувствовал стыд от того, что так и было. Но ведь то, что он хотел спросить, было важно, важнее… многого. Или он что-то делал не так?

— Давай, выкладывай, что там у тебя, — улёгшись на бок и подперев рукой голову, лениво поторопил Дамблдор.

— В общем, — Гарри прочистил горло, чувствуя, как нервы начинали потихоньку сдавать. — Что ты знаешь об основателях Хогвартса?

— О, ну Гарри, — Альбус страдальчески закатил глаза. — Неужели очередной экскурс в историю? Что опять на тебя нашло?

— Просто интересно, — как можно более безразлично пожал плечами Поттер. — Ты знаешь, просто вспоминал Хогвартс со всеми его тайнами, ходами, лестницами и думал, кому же могло прийти в голову создать такое, да ещё и сделать это школой…

— Ладно, ладно, если у тебя есть какие-то тайны, мог бы сразу так и сказать, а не выдумывать на ходу сказки, — смешливо фыркнул Ал, но Гарри видел, что это самое наличие тайны его задело-таки. — Их было четверо, ты и сам знаешь. Все они были отпрысками благородных домов, но считали, что что-то не так было с тем миром, в котором они жили. Нищета, отсутствие образования как такового, жестокость, связанная с дикими нравами и неумением контролировать собственные силы. Уж не знаю, из-за именно возникли мысли и желание создать школу, но в итоге получился всем нам известный старый добрый Хогвартс.

— А что насчёт реликвий основателей? — всё это было, конечно, интересно, но не принципиально важно. — Ну, я знаю, что существуют медальон Слизерина, меч Гриффиндора, чаша Хаффлпафф. Про Равенкло ничего не знаю, да и меч, честно говоря, довольно сомнительная штука, которая зачем-то хранится в древней залатанной шляпе.

Распределяющая Шляпа за такие слова съела бы его с потрохами, но правды это не отменяло. Альбус проницательно смотрел на Гарри, снова сверля его взглядом а-ля «ты ничего не хочешь мне рассказать, Гарри?».

— Раздери тебя пряничный монстр, Гарри! — закатил он глаза, когда спустя минуту Поттер продолжал упрямо молчать. — В добавок к тому, что ты сказал, могу добавить лишь, что у Равенкло есть только одна известная реликвия. Точнее, была. Её диадема, которая вроде как добавляет ума тому, кто её носит. Ты, кстати, мог её видеть на статуе в гостиной Равенкло, когда мы там были.

— А где сейчас эта диадема? Ну, точнее, где она может быть?

— Спешу тебя огорчить, малыш, хотя очень этого и не хочу, но она была утеряна сотни лет назад, — пожав плечами, Ал рывком сел и потянулся, всем своим поведением говоря, что больше говорить не о чем. Гарри тоже сел.

— Но что значит «утеряна»? Хранится в частной коллекции? В сейфе? В музее?

— «Утеряна» значит именно то, что значит, — поднявшись с кровати, Альбус подхватил с зеркала брюки и наскоро натянул их, после чего принялся за поиски рубашки. — Пропала ещё при жизни самой леди Ровены.

— А больше ничего нет? — продолжал допытываться Гарри, не собираясь так легко сдаваться.

— Увы, по крайней мере, мне об этом ничего не…

— Ал! А-а-а-ал! — раздался снизу истошный вопль Гриндевальда, в который — да нет, быть такого не могло — закралась доля паники.

— …известно.

Тяжко вздохнув, словно говорил: «Моргана, в каком же цирке я живу!», Дамблдор, так и не найдя свою рубашку, натянул одну из любимых маек Геллерта и наскоро завязал на затылке растрёпанный хвост. На долю мгновения Гарри стало его очень жаль, но в то же время какая-то саркастичная удовлетворённость наполнила его: Ал знал, на что шёл, так пусть же теперь пожинает плоды.

— Смешно тебе? — мрачно осведомился Альбус, искоса поглядывая на улыбавшегося Поттера. — Нет бы пожалеть бедного Ала, который с самого утра несёт наказание в виде вас двоих.

Подойдя к Дамблдору, Гарри потянул его за руку и крепко-крепко обнял, уткнувшись носом в шею и стараясь не расхохотаться. Необъяснимое тепло переполняло его, но в то же время грусть и тоска сковывали сердце: сейчас, как никогда до этого, отчётливо чувствовалИсь скорое расставание и не менее скорое наступление осени.

— Ал! Альбус! — снизу снова раздался душераздирающий вопль Геллерта, и Гарри волей-неволей пришлось отстраниться.

— Апокалипсис, не иначе, — пробурчал Дамблдор, босиком плетясь к двери. Гарри натянуто улыбнулся ему в спину.

Апатия сковала его движения и желание что-либо делать. Заставляя себя, Гарри словно на автомате поднялся, неуклюже оправил одежду и пригладил волосы, попутно отметив, что руки совсем не слушаются, и направился следом за Дамблдором на голос всё никак не унимавшегося Геллерта.

В холле царил настоящий хаос. Повсюду были близнецы Поттер. Они бегали по дому, сидели на столе, открывали чемоданы с уже собранными вещами Альбуса и рылись в вещах в поисках нет-нет да спрятанных меж слоями одежды сладостей, по кусочку ощипывали остатки вчерашней шарлотки и даже, казалось, висели на шторах, хотя с той же уверенностью Гарри мог поклясться, что ему это просто привиделось. Ещё сонный Аберфорт уныло ходил за ними, протирая глаза и путаясь в штанинах спальных брюк, пытаясь забрать у Рудольфа последний кусок торта с розочкой из взбитых сливок и одновременно с этим заварить себе чай. Геллерт, вопли которого буквально пару минут назад разносились по всему дому, теперь молчал и стоял за спиной Ала, скрестив руки на груди и хмуро наблюдая за всем этим шабашем. Издевательская мысль, что Гриндевальд просто-напросто прятался от детей, развеселила Гарри. Альбус же возвышался в самом центре всего этого хаоса и счастливо улыбался, выглядя по-настоящему довольным.